Главная страница сайта

Карта сайта

Библиотека сайта

Написать автору статьи

                

 

В.А. Эльканович «Логика и философия интеллекта» (Хабаровск, 2006)

 

 

Начало книги

1. Вместо введения: в поисках форм

2. Некоторые предварительные уточнения

3. Философия мышления человека

5. Продолжение философии логики (вместо заключения)

 

 

 

4. ЛОГИКА МЫШЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА

 

Содержание этой главы (и частично – следующей) составляет главным образом творчески переработанное содержание моей первой книги «Развитие знания посредством диалектических умозаключений» [1](29).

 

Первоначальное формирование дедуктивной системы

Исторически сознание возникло как культурное приобретение всего человечества. Этот путь (в «снятом» виде) проходит каждый ребёнок в процессе социализации. Имеется оригинальная гипотеза об источниках сознания.

«Л.С. Выготский с полным основанием считал, что решение проблемы произвольного действия – ключевая проблема психологии – может быть найдено при одном принципиальном условии: чтобы научно подойти к произвольному действию человека и его детерминистическому объяснению, нужно отказаться от всяких попыток искать его источник внутри организма (его «духа» или мозга). Для научного решения проблемы произвольного действия нужно выйти за пределы организма и искать его корни в отношении ребёнка к взрослому, иначе говоря, в социальных формах деятельности ребёнка.

Ребёнок с самого начала находится в теснейшем общении со взрослыми: отдаляясь от матери физически, а затем и биологически (первое происходит при рождении  ребёнка, второе в момент, когда мать отлучает его от груди), ребёнок остаётся связанным с матерью (как и с другими людьми) социально. Мать разговаривает с ним, обращается к нему с указаниями и требованиями, она называет предметы и этим выделяет их из всех остальных; мать предлагает дать ей тот или иной предмет, и он даёт его. В обоих случаях действие ребёнка начинается с указаний или приказов матери и кончается с изменением направления взора или движением руки ребёнка. В этой системе действие разделяется между людьми: мать начинает действие – ребёнок заканчивает его.

В этом строении действия и заложены источники произвольного акта. На первых этапах ребёнок подчиняется приказу матери; на последующих этапах, когда ребёнок сам начинает владеть речью, он начинает использовать собственную речь как средство, детерминизирующее его поведение: сам начинает называть предметы, его взор идёт вслед за словом, выделяя названный предмет из окружающей среды. Ребёнок начинает воспроизводить речевые конструкции, которые давали ему взрослые, и, давая их самому себе, подчиняется им, начинает выполнять их. Сначала, как было показано Л.С. Выготским, а затем и другими советскими исследователями, эта речь ребёнка носит развёрнутый, внешний характер, она идёт вслед за материальным действием, а потом начинает опережать его. Вскоре развёрнутая речь ребёнка свёртывается, превращается во внутреннюю речь, которая кратко начинает обозначать нужный предмет или нужное действие. Во всех этих случаях ребёнок, усвоивший речь от взрослого и сам начинающий владеть ею, включает её механизм, детерминизирующий его собственное действие. Из акта социального подчинения речи взрослого возникает действие, подчиняющееся собственной речи – саморегулирующееся, произвольное действие, социальное по своему происхождению и опосредствованное предметным миром и речью по своему строению.

Описанный только что путь подхода к происхождению и строению произвольного, сознательного действия человека может служить моделью нового подхода к анализу социальных форм сознательной деятельности человека, раскрывающему ранее не существовавшие перспективы научного объяснения тех явлений, которые прежде считались необъяснимыми». [2](20, стр. 73 – 74).

Данная гипотеза говорит об одном из источников формирования произвольного акта, который, как и другие источники, (об этом – в дальнейшем) заключается в социальном взаимодействии человека с окружающей средой. Говоря обобщённо – во взаимодействии Я и не-Я.

Однако в описанном сценарии ещё нет сознания, поскольку нет собственно умозрения, а значит, и нет ещё по-настоящему произвольного акта – ребёнок не выбирает произвольно, что ему заблагорассудится, так как выбирать попросту не из чего. «Слово и дело» даны в неразрывном единстве – в одной устойчивой ассоциации, которая сформировалась при переходе восприятия этого единства в память, а оттуда – в представление об этом единстве.

----------

Восьмое добавление в электронную версию

 

В описанном А.Р. Лурия процессе остаётся много «белых пятен». Если вначале «эта речь ребёнка носит развёрнутый, внешний характер, она идёт вслед за материальным действием, а потом начинает опережать его», то первые вопросы напрашиваются сами собой: почему это происходит? и как это происходит? Далее «развёрнутая речь ребёнка свёртывается, превращается во внутреннюю речь» – и опять те же вопросы: почему это происходит? и как это происходит?

Попугай тоже запоминает целые фразы человеческой речи и, как метко заметил Энгельс, начинает правильно применять их. Но это ещё не основание говорить, что таким путём формируется «попугайское» сознание.

Для того чтобы речевые команды стали предшествовать действиям, они предварительно должны быть «подняты» на более высокий уровень мышления, нежели просто словесные названия совершаемых действий, – на уровень первичной абстракции.

Далее, говоря о переходе так называемой эгоцентрической речи ребёнка во внутреннюю, нельзя понимать этот процесс слишком буквально – как просто «мысленное проговаривание» тех же самых фраз. Наоборот, наблюдения над детьми убеждают в том, что ребёнок, уже перешедший на внутреннюю речь, зачастую не может правильно объяснить, что же он хочет сделать или что он просит. Внутренняя «речь» потому носит свёрнутый характер, что она «манипулирует» не словами, а абстрактными смыслообразами (понятиями), ещё не имеющими имён (во всяком случае, ребёнок ещё не знает правильных имён сформированных у него первых понятий). Таким образом, переход к свёрнутой речи – это ещё один этап возвышения абстрагирования.

Общая логическая схема (форма) умозаключения абстрагирования будет показана в этой главе в дальнейшем.

----------

Логика формирования такой устойчивой ассоциации аналогична логике формирования представления (об этом – ниже). Более того, взрослый человек в этом отношении ничем не отличается от ребёнка. Правда, у взрослого имеется солидный жизненный опыт, оформившийся в определённую логическую систему, без учёта которой невозможно правильно оценить результаты новых восприятий. Тем не менее, процесс формирования индивидуальной логической системы (логический онтогенез) и процесс исторического формирования логики всего человеческого знания (логический филогенез) в принципе один и тот же – это будет показано в дальнейшем.

Описание этого процесса в общем виде (то есть его логики) будет заключаться в раскрытии его форм. Таким образом, наша задача – раскрыть логику становления... логической системы знания. Причём логическая система знания понимается в традиционно-логическом (статическом) смысле. В то же время логику становления традиционно-логической системы знания можно назвать экзистенциальной (динамической). Частично отличие этих двух логик уже было показано при демонстрации логических форм процесса узнавания (см. выше).

Наглядную иллюстрацию начала формирования традиционно-логической системы знания в общем виде в процессе взаимодействия Я и не-Я даёт А.Г. Никитина:

«Положим, исследователь заметил, что во всех наблюдавшихся им случаях за явлением типа А следует во времени явление типа В. Обнаружив в очередной раз явление типа А, исследователь может предсказать, что, возможно, вслед за ним появится явление типа В. На первый взгляд здесь имеет место всего лишь одно гипотетическое предвидение... Однако при более подробном рассмотрении ситуация существенно усложняется. Исследовательский процесс оказывается состоящим из двух последовательно осуществляемых гипотетических предвидений, которые к тому же принадлежат к разным типам.

Первый этап процесса составляет формулирование эмпирического закона, согласно которому за явлением типа А всегда следует во времени явление типа В. Это формулирование есть, по существу, гипотетическое предвидение названного эмпирического закона, представляющего собой гипотетическое положение. Его гипотетичность обусловлена индуктивным характером вывода – от конечного числа наблюдавшихся единичных случаев к универсальному положению о бесконечном классе случаев.

...На втором этапе прогнозируется явление типа В на основе информации о наличии явления типа А совместно с эмпирическим законом, полученным на первом этапе. Здесь осуществляется дедуктивный вывод. Однако прогноз оказывается гипотетическим положением в силу гипотетичности эмпирического закона, используемого в основании предвидения». [3](23, стр. 110).

Первый этап описанного процесса состоит в переходе от частного (единичного) суждения к общему:

 

В некоторых случаях за явлением типа А следует явление типа В.

Во всех случаях за явлением типа А следует явление типа В.

 

В терминах традиционной логики это означает переход от суждения типа «I» к суждению типа «A». Но этот процесс не тождествен обычной формально-логической индукции – в традиционной логике исходные посылки существуют наряду с заключением; здесь же мы явственно наблюдаем отрицание частного общим, которое затем само становится исходной посылкой (основанием) последующей дедукции, составляющей сущность второго этапа:

 

За А всегда следует В.

Имеем А.

Непременно будет В.

 

Основание (большая посылка) данного силлогизма правильнее было бы представлять в терминах математической логики в виде эквиваленции, нежели импликации, поскольку, как было сказано, оба явления – А и В («слово и дело») – даны в первоначальной ассоциации в неразрывном единстве:

 

В дано тогда и только тогда, когда дано А.

 

Логика формирования представления отличается только тем, что так называемая экзистенциальная индукция имеет интенсиональный аспект:

 

В некоторых случаях появление признака Х знаменует появление предмета А.

Во всех случаях появление признака Х знаменует появление предмета А.

 

А далее – уже известная нам экзистенциальная аналогия:

 

Признак X присущ воспринятому ранее и запомненному предмету A.

Воспринимаемый объект N имеет признак X.

Воспринимаемый объект N есть предмет A.

 

Теперь этот экзистенциальный силлогизм написан более правильно с точки зрения правил традиционной логики: сверху помещается большая посылка, снизу – меньшая. Причём соотношение терминов в большей посылке (основании), поскольку она представляет собой логическую структуру первоначального восприятия, также можно было бы представить в виде эквиваленции:

 

Признак Х имеется тогда и только тогда, когда имеется предмет А.

 

Таким образом, воспринимая поступающую извне информацию через органы ощущений, человек её сразу как бы экстраполирует – это ничем не обусловленное фундаментальное свойство нашего мышления – логическую феноменологию – можно уподобить закону инерции в физике. Именно эта «инерционность» мышления, первоначально «запущенного» от первого взаимодействия Я и не-Я, даёт нам и первые две формально-логические переменные: субъект и предикат суждения (антецедент и консеквент).

Существует мнение, что обобщения – суть следствия нашей практики. При этом обычно не задумываются над таким простым вопросом: каким же «чудесным» образом некая «загадочная» практика проникает в нашу голову, ...минуя мышление? Ответ предполагает, как «само собой» разумеющееся, что мышление само органично вплетено в нашу практическую деятельность – практика без мышления с его специфическими законами невозможна. Дело-то, оказывается, в том, что логическая феноменология, являясь одним из непременных условий успешности практики, должна предшествовать любому практическому действию.

В этом каждый может убедиться интроспективно. Достаточно вспомнить, что подавляющее большинство наших поступков мы совершаем под руководством мыслей (суждений), построенных в проблематической модальности. Скажем, собираясь в магазин за хлебом, мы ведь не знаем наверняка, сможем ли выйти из дома, не потеряем ли деньги по дороге в магазин, дойдём ли сами до магазина, останется ли хлеб в магазине к нашему приходу, донесём ли хлеб до дома, дойдём ли сами обратно, сумеем ли открыть свою дверь и т.д. Однако мы никогда не признаёмся себе в наших сомнениях и даже, наоборот, уверены в успехе задуманного предприятия.

Такое фундаментальное свойство мышления (причём не только человека, но и высших животных) как логическая феноменология сформировалось, по-видимому, в ходе биологической эволюции и служит выполнению всё той же задачи – опережающему отражению.

Итак, теперь мы имеем не просто гипотетическое суждение, но презумпцию или предвзятость: порядок следования В за А (либо непреложность определения предмета А по признаку Х) воспринимается как нечто само собой разумеющееся, при этом возможность нарушения такого порядка вообще не рассматривается. Таким образом, переход к предвзятости в мышлении есть отрицание частного суждения общим при сохранении качества суждения (в наших примерах – утвердительного) То есть это есть не что иное, как своеобразное экзистенциально-логическое превращение (первое – за ним вскоре последует второе). Более того, частное суждение, ставшее общим, превращается в норму. И мы получаем так называемое первое оборачивание метода.

«Родители часто отвечают на вопросы, задаваемые детьми: «Просто это так» или «Потому, что это так». Эти ответы не так уж глупы, как кажутся на первый взгляд. Детям на определённом этапе именно такой ответ и нужен, им нужно подтверждение того, что всё находится на своём месте, что факт, о котором ребёнок спрашивает, составляет часть некоего неразрывного целого, каким является мир. Когда ребёнок спрашивает: «Почему трава зелёная?», он не нуждается в лекции о хлорофилле. Просто он хочет получить новое заверение в том, что трава и должна быть зелёной». [4](26, стр. 32 – 33).

В этом своём первом отрицании мышление достигает своего первого тождества мышления с бытием: теперь в основании (большем суждении) обоих силлогизмов общее суждение предстаёт в мышлении как изначально первичное – оно предвзято, то есть уже в качестве нормы становится основанием для всех частных случаев (когда в очередной раз наблюдается явление типа А либо, в интенсиональном аспекте, признак Х).

Не следует думать, что предвзятость в мышлении играет исключительно негативную роль. Отвлекаясь от обстоятельств, вызвавших предвзятость, можно, к примеру, констатировать, что предвзятость как система норм является основанием для поддержания устойчивого порядка в общественных отношениях. «Например, этот человек король лишь потому, что другие люди относятся к нему как подданные. Между тем, они думают, наоборот, что они – подданные потому, что он король». [5](21, стр. 66). Не случайно Маркс характеризовал общественное сознание как всеобщий предрассудок.

Таким образом, первое оборачивание метода, происходящее вследствие присущей мышлению логической феноменологии, приводит к созданию первой непротиворечивой дедуктивной системы – как у младенцев, только-только познавших первую радость общения с матерью, так и у старших детей, успевших немного овладеть речью, сознанием и прочими культурными приобретениями человечества, а также у взрослых людей. Именно наличие такой системы является критерием достигнутого тождества мышления и бытия. Хотя это тождество продолжает оставаться рассудочным.

Однако основание построенной дедуктивной системы играет двойственную роль – просто общего суждения и, как было замечено, нормы.

В первом случае мы имеем так называемый экзистенциально-логический анализ. Исследователь хочет узнать: что произойдёт вслед за явлением типа А? Он проводит наблюдение либо ставит эксперимент, искусственно вызывая явление типа А, убеждаясь лишний раз, что вслед за ним неизменно происходит явление типа В. Аналогично – в интенсиональном аспекте, когда исследователь хочет узнать: с каким предметом связан признак Х?

Когда мать называет какой-нибудь  предмет, ребёнок заинтересовывается в том, какой именно предмет с таким названием покажет ему мать. Это – первый экзистенциально-логический анализ в жизни ребёнка.

Во втором случае мы имеем так называемый экзистенциально-логический синтез. Исследователь хочет получить явление типа В, которое непосредственно вызвать невозможно. Тогда он, зная об установленной неразрывной связи двух этих явлений, преднамеренно вызывает явление типа А, имея целью получить вслед за ним явление типа В.

Ребёнок, желающий получить от матери какой-то заинтересовавший его предмет, называет его, привлекая тем самым внимание матери, которая даёт ему этот предмет (либо ребёнок сам пытается его взять). Это – первый экзистенциально-логический синтез в жизни ребёнка.

Однако для ребёнка, осуществляющего первый в своей жизни экзистенциально-логический синтез, название предмета – это ещё не имя понятия, не идеальный термин, отвлечённый (абстрагированный) от материального предмета. Для данного ребёнка название предмета – это пока ещё один из его признаков, наряду с такими, как цвет, форма и т.д. Поэтому способность называть предметы (или действия) – это ещё не признак наличия сознания и, тем более, произвольного действия (и ещё раз напомним, что болтливость – отнюдь не признак большого ума). Для сравнения можно заметить, что домашняя кошка, когда она тычется головой в руку своего хозяина, осуществляет столь же «сознательный» экзистенциально-логический синтез, вызывая хозяина на ласку. И можно привести массу примеров подобного рода из жизни как домашних, так и диких животных.

 

Противоречие

Логическая феноменология приводит к тому, что общее основание ставшей дедуктивной формально-логической системы предстаёт как бы a priori, в виде готовой аксиомы: «За А всегда следует В». Аксиомы, особенно в математике, кажутся настолько очевидными,  что легче всего порождают предвзятость (характерный пример – пятый постулат Евклида). И тем не менее, математика находится в привилегированном положении, так как математическая индукция заранее оговаривает условия свой применимости. В естественнонаучном же исследовании, тем более в общественно-историческом развитии и вообще в жизни условия «эксперимента», как правило, непредсказуемы – слишком много активно взаимодействующих факторов.

Забавный случай произошёл с моей дочерью, когда ей было около двух лет. Сердобольные тётушки любили брать её на руки. Причём каждый раз они протягивали к ней руки, говоря при этом: «Иди ко мне на ручки». Но вот однажды девочке самой захотелось, чтобы её взяли на руки. Она подходит к одной своей тёте, протягивает к ней свои ручки и говорит: «Иди ко мне на ручки». У взрослых такое обращение вызвало, естественно, взрыв смеха, а у неё – досадное недоразумение: взрослые её не поняли.

Между тем, мышление ребёнка было безупречным с точки зрения сформировавшейся у него первичной формально-логической системы: за каждой фразой «Иди ко мне на ручки» (явление типа А) следовало адекватное действие (явление типа В). Тем не менее, возникла парадоксальная с точки зрения формальной логики ситуация: из истины «следует» ложное. Такая ситуация в формальной логике запрещена. Но в живом и развивающемся познающем мышлении можно насчитать массу примеров подобного рода (ими чаще всего буквально пестрят анекдоты и рассказы про детей).

Формальная логика предписывает признать такую «импликацию» ложной. Однако такой отказ от неразрывной связи А и Вниспровержение основания – должен совершиться в мышлении. Следовательно, мышление, столкнувшись с противоречием, само должно произвести некие экзистенциально-логические операции, дабы привести себя в соответствие с основополагающими законами и принципами традиционной логики. Но об этом – позже.

Противоречия действительно появляются – об этом свидетельствуют многочисленные факты как из истории науки, так и из обыденной жизни. И эта закономерность отражена в основных положениях теории диалектики. Но, с другой стороны, противоречия недопустимы, так как они нарушают законы и принципы «правильного мышления. Таким образом, имеем проблему:

 

Противоречия должны быть И противоречий не должно быть.

 

Над этой проблемой ломают головы методологи всех времён и народов. По этому поводу среди «специалистов» по диалектической логике в своё время шли бурные дискуссии, которые в результате ни к чему не привели (за исключением того, что... подорвали доверие к такому феномену, как диалектическая логика), но отголоски которых нам придётся сейчас озвучить (хотя бы для того, чтобы вернуть доверие к диалектической логике).

Самый лёгкий путь – это, разумеется, чисто «механически» разделить всё множество противоречий на два класса: на те, что «должны быть», и те, которых «не должно быть». Наглядный пример – рассуждения И.С. Нарского:

«Очевидно, что если формально-логический закон (не)противоречия накладывает вето именно на формально-логические противоречия, то он в принципе не в состоянии отрицать закона всеобщей диалектической противоречивости и не может быть помехой в его действии. Формально-логическим противоречиям соответствуют контрадикторные формально-логические отрицания, тогда как противоречия диалектические складываются на основе действий «снятий», т.е. диалектических отрицаний, и являются контрарными противоречиями особого рода, отличающимися как от обычных контрарных, так – тем более – и от контрадикторных противоречий». [6](34, стр. 270).

Было бы очень хорошо, если бы Нарский показал, как на практике (в каких логических формах) происходят «снятия» – то есть, вероятно, избавления от противоречий. К сожалению, об этом – ни слова. Но было бы ещё лучше, если бы Нарский, говоря о неких «особых» контрарных «противоречиях» (ведь в традиционной логике контрарное отношение не считается противоречием), привёл пример хотя бы одного из них – в противном случае такое заявление остаётся абсолютно голословным. В то же время признание существования того, что логической науке вообще неведомо, равносильно признанию существования... леших, водяных, домовых и прочей чертовщины.

Нарский констатирует:

«Наука «живёт» противоречиями в том смысле, что её силы направлены на то, чтобы «развязывать» появляющиеся в её ткани узлы противоречий, и в этих усилиях состоит её, науки, жизнь». [7](34, стр. 272).

Замечательно сказано. Вопрос, стало быть, в том, почему появляются эти «узлы» и как они «развязываются». К сожалению, об этом опять-таки – ни слова.

Иногда встречается утверждение, будто формально-логические противоречия – это противоречия по форме, в то время как диалектические противоречия – это противоречия по содержанию. Но беда в том, что и в этом случае такое утверждение не подкрепляется ни одним примером. Хотя можно было бы попытаться проделать мысленный эксперимент: придумать какое-либо противоречие по форме, которое не было бы противоречием по содержанию, либо, наоборот, придумать какое-либо противоречие по содержанию, которое не было бы противоречием по форме. Результат известен заранее – данный «эксперимент» заведомо обречён.

Более «успешным» мог бы оказаться другой мысленный эксперимент (что многие и делают, но не доводят до логического конца): те противоречия, которые отражают объективную противоречивость действительности (бытия), отнести к диалектическим, а те противоречия, которые не отражают объективную противоречивость действительности (бытия), отнести к формально-логическим. По поводу последних есть даже такое мнение:

«Это элементарные формы противоречий, поэтому на уровне рассудочного мышления нет необходимости подключать мощный аппарат диалектико-логического мышления, в частности закон единства и борьбы противоположностей. С ними успешно справляется формальная логика». [8](18, стр. 136).

Таким образом,  диалектика мышления, как частный случай всеобщей объективной диалектики, перестала быть всеобщей объективной характеристикой процесса мышления – она теперь уже «аппарат», который можно по желанию «подключать», а можно и «отключать» от реального мышления.

Оставив иронию, приходится признать, что дело тут гораздо серьёзнее. Ведь столкнувшись с противоречием в мышлении, никто заранее не может знать, отражает ли оно нечто объективное. Поэтому, если мы хотим иметь такой критерий классификации противоречий, мы должны предположить полнейший абсурд, а именно, что объективная действительность может быть познана до того, как она найдёт своё отражение в нашем мышлении – в противном случае у нас нет такого критерия. На самом деле всё обстоит диаметрально противоположным образом: не разрешив возникшего (пусть даже вследствие ошибки) в мышлении противоречия, мы не сможем дальше продвинуться в познании  объективной действительности (здесь, в принципе, та же проблема, что и в описанной ранее попытке создать всеобъемлющую формально-логическую модель имеющегося знания).

Однако объективная противоречивость никогда не выражается в мышлении в форме противоречия. Это – миф, придуманный для ухода от вопроса, вместо ответа на него. Мы, например, знаем, что в период гона, два самых сильных самца в стаде дерутся за право быть вожаком. Мы также знаем, что в определённые исторические периоды отношения в обществе достигают такой остроты и глубины, что антагонизм принимает форму гражданской войны. Мы знаем многое из того, что может служить для демонстрации так называемых законов диалектики.  Всё это описано в учебниках по физике, химии, биологии, истории и т.д. Есть даже специальная наука, изучающая социальные противоречия – конфликтология. Но вряд ли можно было бы почерпнуть хоть что-нибудь полезное из этих учебников, если бы их тексты были написаны в форме противоречий.

Есть ещё одна «версия», которую комментирует А.А. Сорокин:

«Иногда говорят, что диалектическое противоречие, в отличие от формально-логического (или просто логического), есть противоречие «в разных отношениях». Но если нечто утверждается в одном отношении, а отрицается в другом, то о каком же противоречии здесь может идти речь?» [9](33, стр. 101).

Из рассмотрения всех этих разнообразных попыток как-то отделить так называемое диалектическое противоречие от «недиалектического» Сорокин делает потрясающий методолого-мировоззренческий вывод:

«Признание того, что диалектические противоречия есть какие-то особые противоречия, отличные от тех, о которых говорит логика, приводит к тому, что сама диалектика из теории всеобщих определений действительности и мышления о ней превращается в рассуждение о некоторых особых формах её существования, в частности, не о противоречии вообще, а об особом «диалектическом» противоречии. Это похоже на то, как если бы кто-то стал утверждать, что диалектика занимается не анализом категорий качества, количества и их отношения друг к другу, а лишь рассмотрением какого-то особого «диалектического» качества и т.д.» [10](33, стр. 96 – 97).

Попытка отделить «сугубо» диалектические противоречия от всех остальных на деле означает «раздвоение» мышления (плюрализм в одной голове): та часть мышления, в которой встречаются формально-логические (причём отнюдь «не диалектические») противоречия,  оказывается заповедной зоной, на которую диалектика теряет свои права. Такое двусмысленное толкование мышления и диалектики имеет вполне определённую причину – оно обусловлено методологической беспомощностью при попытках разрешения формально-логических (или просто логических) противоречий. Сошлёмся ещё раз на весьма осторожное мнение А.А. Сорокина:

«Традиционная логика, которую мы рассматриваем как определённую философскую интерпретацию мышления, на что она и сама претендовала, выдвигает идеал «правильного» (другими словами, логичного, научного) мышления, в составе которого противоречий «не должно быть», потому что всякое противоречие истолковывается ею как результат произвольного «нарушения» законов мышления (закона тождества и непротиворечия). При этом предполагается возможность такого состояния, когда мышление будет настолько дисциплинированным в логическом отношении, что никогда не будет наказываться противоречием,  разрушающим определённость и однозначность знания.

Мы не будем здесь иронизировать по поводу «законов», которые при ближайшем рассмотрении оказываются всего лишь некоторыми долженствованиями (или нормами), почему-то часто нарушаемыми в реальном мышлении, так что в результате трудно определить, что является нормой – соблюдение этих законов или их нарушение. Мы хотим просто обратить внимание на, что выдвигаемый идеал непротиворечивого мышления никогда не был достигнут в истории науки и вовсе не потому, что люди, занятые в науке, не стремились в достаточной степени рассуждать логично и правильно. Противоречия обнаруживаются в теоретических построениях наиболее выдающихся умов, являющихся для всех образцом научной строгости. Да и в самих трактатах по логике, где обосновывается недопустимость противоречий, противоречия встречаются довольно часто.

Вся многовековая история познания являет нам картину постоянного столкновения противоречащих друг другу утверждений, концепций и т.д., картину постоянного борения мысли со своими собственными представлениями. И осознание этого факта обязывает к более серьёзному осмыслению вопроса о противоречиях в мышлении, к изменению наших представлений о его законах, о том, что должно быть и чего быть не должно».[11] (33, стр. 102 – 103).

Логическое противоречие есть форма проявления одного из основных законов гносеологии – закона отношения относительной и абсолютной истины. Знания, полученные на первом этапе, казавшиеся незыблемыми, отождествлявшиеся с абсолютной истиной, на следующем этапе оказываются опровергнутыми новыми фактами (и в науке, и в общественных отношениях, и на обыденном, житейском уровне). «Абсолютная» истина оказывается относительной, а желание и возможность устранения противоречия не дают никакой гарантии того, что в новой картине мира противоречие не появится вновь.

И оно с необходимостью должно появиться, ибо истина никогда не достигнет абсолюта. В новых, не предсказуемых ранее, условиях мы получаем, что за явлением типа А НЕ следует во времени явление типа В. Но поскольку мы также знаем, что всё-таки за явление типа А следует во времени явление типа В, то налицо явная антиномия:

 

За А следует И НЕ следует В.

 

Таким образом, непосредственной причиной возникновения противоречия является то, что одновременно в наличии оказываются его носители – противоположные суждения. Это означает, что об одном и том же субъекте суждения сказываются противоположные предикаты, то есть, если один предикат что-либо утверждает, то другой предикат это же самое отрицает в одно и то же время и в одном и том же отношении.

Математики называют противоречием также наличие в одной формализованной теории истинных и ложных предложений[12] (см., например, 24). Таким образом, они констатируют наличие двух разных видов противоречий. Однако мы не занимаемся формализованными теориями, написанными на искусственных языках, в которых графически распознаваемое слово подменяет понятие, – оставим это занятие математикам, которые, к сожалению, пока ещё не готовы обслуживать реальные процессы мышления.

Противоречащие суждения выражают противоположные содержания. Эта противоположность содержаний обусловлена различием в форме, а именно, наличием у одного суждения и отсутствием у другого суждения отрицательной частицы «НЕ» притом, что все остальные термины суждений идентичны.

Итак, мы видим, что наличие противоречивых суждений – это не результат логических ошибок нерадивого школяра, а непременный спутник познающего мышления, понимаемого как естественно-исторический процесс. Но даже если посмотреть на явную логическую ошибку с точки зрения процесса познания, то очевидно, что обнаруженное противоречие и есть тот источник, который заставляет мышление работать в направлении исправления ошибки.

Противоречие в любом случае есть источник движения, в частности – движения мысли. Вот в чём заключается диалектический характер всякого противоречия! (Поэтому само словосочетание «диалектическое противоречие» столь же «глубокомысленно», как, к примеру, словосочетание «мокрая вода»). Именно «вето», накладываемое формально-логическим законом противоречия и заставляет искать способы избавления от противоречий.

 

Логический квадрат

Предвзятость мешает творчеству. Когда мы вдруг обнаруживаем, что обе противоположные концепции ставятся под сомнение, то нам хочется навести какой-то порядок в наших представлениях. Из этого нашего желания вытекает «резонный» вопрос: так следует ли, в конце-то концов, явление типа В за явлением типа А? Но уже в самой постановке вопроса очевидно наше стремление принять какую-то одну сторону.

Гегель же отвечает так:

«Дать такой категорический ответ означает сказать, что истинно либо одно, либо другое. Прямым же ответом будет здесь скорее тот, что сам вопрос, это «либо-либо», никуда не годится».[13] (7, стр. 29).

Нам действительно очень трудно смириться с этой мыслью, поскольку это означает признание того, что тождество мышления и бытия утеряно. Только с этих позиций и можно понять претензии традиционной логики на единственно возможную интерпретацию «правильного» мышления как непротиворечивого.

Как ни странно, адепты такого понимания, как правило, находятся с обеих сторон. И каждая сторона полагает, что только она владеет истиной «в конечной инстанции». И, само собой, берётся доказывать свою правоту другой стороне. Делается это по-разному. Например, можно пытаться выяснить истину в мудрой беседе, как это делал Сократ. Можно спорить до хрипоты, иногда пуская в ход более «веские» аргументы (кулаки, например). А бывает, что в ход идёт оружие, причём даже на уровне государственного насилия (включая международный уровень).

Могут пройти десятилетия и даже столетия, пока сторонники того, что «За А всегда следует В» (суждение типа «А»), окажутся вынуждены признать, что «За А иногда не следует В» (суждение типа «О»), а сторонники того, что «За А никогда не следует В» (суждение типа «Е»), окажутся вынуждены признать, что «За А иногда следует В» (суждение типа «I»). Кстати сказать, сторонники противоположных взглядов могут одновременно сосуществовать и враждовать между собой даже в одном и том же Я.

Некогда логический квадрат был изобретён в качестве мнемонического пособия для удобства исследования и запоминания отношений между различными суждениями. Мы же здесь лишний раз убеждаемся, что логические формы не возникают сами по себе, а представляют собой результат исторического развития мышления как  отдельного человека (логический онтогенез), так и всего человечества (логический филогенез).

Феномен зарождения логического квадрата, затем, как мы увидим далее, его развития и, наконец, гибели представляет некоторую трудность для понимания у тех, кто добросовестно проштудировал азбучные истины традиционной логики. Секрет же заключается всего лишь в том, что суждения не существуют сами по себе – реально существуют люди, которые в процессе общения эти суждения высказывают. Следовательно, отношения между суждениями в логическом квадрате – разумеется, в экзистенциальной логике – суть отношения между людьми в процессе общения. Но в головах людей – теперь уже в традиционной логике – эти отношения приобретают фантастически идеализированную видимость отношений между самими суждениями, что и порождает традиционно-логическую иллюзию вечности и стабильности этих отношений.

 

За А всегда следует В                                                       За А никогда не следует В

 

 

 

За А иногда следует В                                                        За А иногда не следует В

 

Как известно, между общеутвердительным и общеотрицательным суждениями существует контрарное отношение, которое характеризуется двумя правилами:

1) из истинности одного суждения с необходимостью следует ложность другого;

2) из ложности одного суждения истинность (или ложность) другого определить нельзя – оно может быть как истинным, так и ложным.

Между частноутвердительным и частноотрицательным суждениями существует субконтрарное отношение, которое также характеризуется двумя правилами:

1) из ложности одного суждения с необходимостью следует истинность другого;

2) из истинности одного суждения ложность (или истинность) другого определить нельзя – оно может быть как ложным, так и истинным.

Итак, общие суждения могут быть оба ложными – на них не распространяется закон исключённого третьего; частные суждения могут быть оба истинными – на них не распространяется закон противоречия.

Логический квадрат оказывается насквозь противоречивым, вследствие чего он не имеет права на существование в непротиворечивой формально-логической системе. Но поскольку логический квадрат сам возникает от противоречия, то, испытав период своего становления, он, в конце концов, от противоречия же и погибает. Контрадикторная противоположность – единственное отношение в логическом квадрате (по диагоналям), на которое распространяется как закон противоречия, так и закон исключённого третьего, – оказывается той внутренней причиной, которая разрушает логический квадрат.

Что же остаётся? Естественно, то, что имеет право на существование в единой непротиворечивой формально-логической системе – оба частных суждения, которые, как мы уже выяснили, могут быть одновременно истинными.

В социальных отношениях такое состояние называют по-разному: толерантность (амбивалентность), веротерпимость, плюрализм, многополярность, компромисс, консенсус, сотрудничество и т.п.

Но это именно состояние, достигнутое в ходе некоторого процесса, а отнюдь не имманентное качество мышления. С точки зрения логики такое состояние достигнуто, в конечном счёте, в результате определённой умственной операции, то есть в результате умозаключения, имеющего следующую форму:

 

За А следует В.

За А не следует В.

Только в некоторых случаях за А следует В.

 

Это экзистенциальное умозаключение оказывается диалектическим, поскольку его заключение вытекает непосредственно из противоречия. В этом умозаключении нет ни большей, ни меньшей посылки – обе посылки равны как по объёму, так и по содержанию, но противоположны по качеству. Это умозаключение можно назвать диалектическим силлогизмом. Его заключение – всегда только частное суждение.

Если же сравнить полученное в результате диалектического силлогизма заключение с первоначальной предвзятостью, то мы наблюдаем так называемое диалектическое превращение (ещё одно, обещанное ранее, экзистенциально-логическое превращение):

 

За А всегда следует В.

За А иногда следует В.

 

Как видим, в отличие от известных в традиционной логике превращений суждений, при диалектическом превращении (равно как и в первом экзистенциально-логическом превращении) качество суждения остаётся таким же, но меняется его количественная характеристика. Причём если в традиционной логике (аналитике) оба суждения в операции превращения сосуществуют одновременно, то в реальном мышлении ситуация повторяется аналогично той, что была характерна для становления первичной предвзятости: наткнувшись на антиномию, мышление совершает ещё одно отрицание – теперь уже общее суждение отрицается частным. Другими словами, после сравнительно спокойного периода развития происходит скачок через противоречие, представляющий отрицание отрицания в мышлении:

 

частное – общее – частное.

 

Наглядный исторический пример подобного диалектического разрешения противоречия даёт нам уже упоминавшийся американский популяризатор науки:

«И в науке, где простая логика являлась некогда столь надёжной, теперь мы более осторожны. Мы уже не считаем необходимым, например, на вопрос, является ли луч света волной, твёрдо ответить «да» или «нет». Мы должны сказать, что в некотором отношении луч света – волна, а в других отношениях – нет. Мы более осторожны в выборе формулировок. Памятуя о том, что наши современные научные теории представляют скорее способ смотреть на природу и понимать её, нежели её подлинный портрет, мы задаём вопрос уже по-иному. Мы не спрашиваем: «Является ли луч света волной?», а говорим: «Ведёт ли себя луч света как волна?» И тогда мы вправе ответить: «В одних случаях – да, в других – нет».[14] (26, стр. 22).

Итак, оба общих суждения отбрасываются, так как они не могут быть одновременно истинными, но могут быть одновременно ложными. И они, в конце концов, оба оказываются ложными ввиду того, что появляются противоречащие им частные суждения, с которыми общие суждения вступают в контрадикторные отношения. Частные же суждения, в свою очередь, утверждаются в мышлении, так как они могут быть одновременно истинными, но не могут быть одновременно ложными...

Если только они вообще имеют какой-то смысл. Последнее условие весьма существенно. Но мы здесь принимаем ту исходную предпосылку, что имеем дело с развивающимся мышлением, которое на данном этапе уже преодолело бессмыслицу – противоречие, символизирующее утрату тождества мышления и бытия. И хотя это тождество еще не восстановлено, тем не менее, законы формальной логики, сами оказавшиеся относительными, а не абсолютными, вследствие этого преспокойно уживаются с логическим «противоречием», которое всё ещё продолжает существовать в снятом виде в форме субконтрарной противоположности. Оба частных суждения наличествуют одновременно в одном и том же Я, тождество мышления и бытия утеряно, а логика превратилась в диалогику [15](см. 3).

Однако такое раздвоение логики не является каким-то «цирковым трюком», выполняемым особо одарённой творческой личностью; оно не может быть также и всеобщим методом, пригодным где угодно и когда угодно. Познающее мышление с необходимостью проходит такой исторический этап как в развитии отдельного человека (логический онтогенез), так и в развитии общечеловеческого знания (логический филогенез). Кстати сказать, современные физические представления о природе света именно так и называются: «корпускулярно-волновой дуализм».

 

Погружение к основанию

Противоречие настолько сильно потрясло всю «безупречную» дедуктивную систему, что теперь она «сама» стала сомневаться в непогрешимости своих «самоочевидных» оснований. Теперь мышление нуждается в новом основании, из которого логически можно было бы вывести оба феномена: и тот, когда «За А следует В», и тот, когда «За А не следует В».

Именно теперь, наконец, включается сознание, поскольку внешнее восприятие само по себе ничего дать не может – необходимо разобраться с собственными мыслями, то есть пришла пора акцентировать внимание на внутреннее восприятие, на восприятие собственной субъективной реальности. Но одно лишь внутреннее восприятие само по себе тоже ничего сделать не может, поскольку возникает потребность в боле точном и скрупулёзном сопоставлении внутреннего (субъективной реальности) с внешним (объективной реальностью).

 «Имманентным для деятельности является противоречие между её универсальной формой и ограниченностью предметного содержания. Горизонт сознательной деятельности упирается в круг тех предметов,  на которые она сейчас направлена и которые её содержательно ограничивают.» [16]32, стр. 17).

Хотя, конечно,  всегда остаётся возможность «чистого» конструирования не-Я из Я. Но этот путь (в строгом соответствии с теорией «Наукоучения») есть чистое фантазирование на основе прежних впечатлений – идя по нему, невозможно разрешить возникшее противоречие.

Теперь сознание, само нуждаясь в качественно новом взаимодействии Я и не-Я, направляет внешнее восприятие на поиск дополнительных признаков (сопутствующих условий), применяя так называемую «английскую логику», то есть те индуктивные методы, которые сформулировали и обосновали английские философы XVII века. Именно теперь начинается либо целенаправленное наблюдение, либо эксперимент, то есть целенаправленное изменение отношения к познаваемому объекту.

И пытливый ум человека рано или поздно доискивается до сопутствующих условий (видовых отличий, содержательных признаков, особенностей и т.д.):

 

При наличия условия Х за А следует В;

При отсутствии условия Х за А не следует В.

 

Рассмотрим пример из истории математики, который приводит Б.А. Ласточкин, ссылаясь на книгу И. Лакатоса «Доказательства и опровержения». Речь идёт об истории теоремы Эйлера о многогранниках, которая формулируется следующим образом:

Для всех многогранников сумма числа вершин и граней, за вычетом числа рёбер, равна двум.

«Лакатос показывает, что вся двухсотлетняя история теоремы Эйлера представляет собой чередование доказательства всеобщности этой теоремы и непрерывного обнаружения существования единичных опровергающих контрпримеров, т.е. таких многогранников, которые теореме Эйлера не подчиняются». [17](33, стр. 291).

И далее Ласточкин продолжает:

«К сожалению, разрешение главного вопроса, который возникает при рассмотрении исторической формы противоречия: чем же заканчивается это чередование утверждающей всеобщности и опровергающей единичности? – фальсификационизму оказалось не под силу». [18](33, стр. 291).

И в этом Ласточкин, несомненно, прав. Ни процедура верификации, ни процедура фальсификации, ни теория парадигм, ни теория научных программ не дают ответа на этот главный вопрос. Все понимают, что вновь открытый единичный факт, противоречащий общей гипотезе и даже устоявшейся теории, рано или поздно опровергает её. Все признают, что в результате этого время от времени происходят научные революции. Но никто не объясняет, как возникают новые теоретические построения. Ясно только, что эмпирические методы, при помощи которых мы открываем эмпирические законы и делаем эмпирические обобщения, сами по себе не способны создать новое знание на теоретическом уровне.

Ну а что говорит по этому поводу диалектический материализм времён позднего застоя? После некоторого «чистого» теоретизирования Ласточкин продолжает:

«Если вернуться к примеру с многогранниками, то дилемма: «эйлеровость или неэйлеровость?»,  в конце концов, перестаёт быть драматической коллизией, требующей непременной победы какой-либо стороны. На смену приходит констатация, являющаяся базой качественно нового (топологического) подхода, в рамках которого прежняя полемика снимается и выглядит просто «непониманием сути»».[19] (33, стр. 292).

Таким образом, советский марксист также констатирует рождение новой теории, не давая ответа на поставленный им же главный вопрос. Между тем, секрет этого «ларчика» довольно прост (разумеется, когда он уже открыт):

 

Если у многогранника (явление типа А) нет так называемой внутренней дыры (условие Х), то эйлеровы соотношения выполняются (явление типа В);

Если у многогранника (явление типа А) есть внутренняя дыра (отсутствие условия Х), то эйлеровы соотношения не выполняются (явление типа В не следует).

 

На этом примере наглядно подтверждается, что так называемая «логика науки» и экзистенциальная логика ребёнка, только-только вступившего на путь социального общения, ничем принципиально не отличается. Столь же наглядный пример экзистенциальной логики взрослого человека дают нам Ильф и Петров, описывая курьёзный случай, который произошёл с ними в Нью-Йорке:

«Мы вошли в лифт, и он помчал нас кверху. Лифт останавливался, негр открывал дверцу, кричал «Ап!» («Вверх!»), пассажиры называли номер своего этажа. Вошла женщина. Тогда все пассажиры сняли шляпы и дальше ехали без шляп. Мы сделали то же самое. Это был первый американский обычай, с которым мы познакомились. Но знакомство с обычаями чужой страны даётся не так-то легко и почти всегда сопровождается конфузом. Как-то через несколько дней мы подымались в лифте к нашему издателю. Вошла женщина, и мы с готовностью старых, опытных нью-йоркцев сняли шляпы. Однако остальные мужчины не последовали нашему рыцарскому примеру и даже посмотрели на нас с любопытством. Оказалось, что шляпы нужно снимать только в частных и гостиничных лифтах. В тех зданиях, где люди делают бизнес, можно оставаться в шляпах». [20](16, стр. 20).

С точки зрения логического движения мышления это развитие представлений выглядит следующим образом. Очень быстро сформировалась предвзятость (писатели возомнили себя опытными нью-йоркцами) после чего в мышлении возникло противоречие (конфуз), которое затем было снято при обнаружении сопутствующих условий (особенностей). В снятом виде данное противоречие присутствует в частных проявлениях, нисколько не мешающих одно другому:

 

В частных и гостиничных лифтах (условие Х) в присутствии женщин (явление типа А) мужчины снимают шляпы (явление типа В);

В остальных лифтах (отсутствие условия Х) в присутствии женщин (явление типа А) мужчины свои шляпы не снимают (явление типа В не следует).

 

Вопрос о том, в какой конфуз попал писатели – диалектический или формально-логический, – лишён смысла. Тем не менее, нам придётся ещё раз вернуться к проблеме противоречия, представив ещё одно оригинальное мнение на сей счёт. Так, уже упоминавшийся Лежебоков полагает, что «удобнее истинные, «жизненные» противоречия функционирования и развития познания называть диалектическими (или диалектико-логическими), а другие – абсурдные, противоречия путаного рассуждения – формально-логическими противоречиями».[21] (18, стр. 126).

В качестве иллюстрации своей точки зрения Лежебоков приводит знаменитую антиномию Маркса: «Капитал возникает в обращении и не в обращении».

Разумеется, в то время Лежебоков не мог признать, что Маркс был путаником в логике. Более того, в эти годы была популярна версия о том, что Маркс-де применил в «Капитале» какую-то свою «особую» логику, которую так и называли – логика «Капитала». Об этом – чуть позже. А пока вернёмся к «диалектическому противоречию».

Проследив за ходом мысли Маркса, Лежебоков делает свой неожиданный ход:

«На первый взгляд кажется, что эта мысль может быть выражена формулой А и не-А в одном и том же смысле и отношении, поскольку предикаты суждения в их словесном выражении отрицают друг друга. Но нам представляется, что совпадения с формулой формально-логического противоречия здесь нет, поэтому суждение «Капитал возникает в обращении и не в обращении» не противоречит принципам формальной логики».[22] (18, стр. 157).

Как же автор этих слов приходит к такому выводу? Он анализирует существенные признаки содержания обоих противоречащих друг другу суждений, сравнивает их между собой и приходит к заключению, что только некоторые признаки взаимно отрицаются. «Остальные признаки включаются обоими предикатами. Поэтому данное диалектико-логическое противоречие не совпадает с формулой А и не-А и закон противоречия не квалифицирует её как ложную». [23](18, стр. 158).

Для Лежебокова марксову антиномию «удобнее» толковать как не-совсем-противоречие. Но в таком случае абсурдным становится само толкование им логических терминов. Ведь нельзя же законы логики понимать изолированно один от другого. Коль скоро анализируется содержание понятий в суждениях, то надо одновременно с этим учитывать и их объёмы. Если же обсуждается правомерность применения закона противоречия, то нельзя игнорировать закон тождества.

Если в обоих суждениях говорится об одном и том же – об обращении товаров и денег, – то в обоих случаях под обращением понимается одно и то же понятие. В этом и заключается формально-логический закон тождества:

 

А = А.

 

И не надо путать этот фундаментальный закон логики с догматическим мировоззрением (которое привыкли называть метафизическим, хотя это неправильно – метафизика тут совершенно ни при чём).

 Коль скоро Лежебокову угодно рассматривать суждения марксовой антиномии как категорические, поступим так же. Оба суждения являются общими по количеству, причём субъект выражен абстрактным собирательным понятием:

 

Капитал есть то, что возникает в обращении;

Капитал не есть то, что возникает в обращении.

 

В первом суждении предикат указывает на то, что признак «возникать в обращении» принадлежит содержанию субъекта, в то время как объём субъекта полностью входит в объём предиката. Во втором суждении, наоборот, предикат указывает на то, что признак «возникать в обращении» не принадлежит содержанию субъекта, а значит и объём субъекта внеположен по отношению к объёму предиката. Таким образом, взаимно отрицается не «только некоторые», а всего один признак, который и составляет собственно содержание обоих суждений – ни о чём другом в них не говорится. Но это же означает, что взаимно отрицается вхождение объёма субъекта суждения в объём предиката.

Ни одно суждение не может выразить всего содержания понятия – это же элементарнейшая азбука традиционной логики! Можно ли требовать иного, то есть чтобы в разных суждениях данной антиномии различались абсолютно все признаки содержания их субъектов? Тогда действительно мы получим формулу «А и не-А», но буквы эти будут обозначать не суждения, а понятия: «А» – это «капитал», «не-А» – это «не-капитал». В этом случае «антиномия» принимает следующую форму:

 

Капитал есть то, что возникает в обращении;

Не-капитал не есть то, что возникает в обращении.

 

Понятно ведь, что если выполнить это нелепое требование – чтобы взаимно отрицались все признаки содержания понятия субъекта суждения, – тогда одним и тем же именем («капитал») будут обозначаться разные понятия, поскольку у них будут разные содержания. К примеру, в антиномии «Роза есть красная и не есть красная» взаимно отрицается также всего один признак – цвет растения. Но от этого противоречие не становится менее формальным или же менее противоречивым. Одно и то же содержание субъекта в обоих противоречащих друг другу суждениях обеспечивает их тождество, а взаимное отрицания качества, о котором сказывается предикат, обеспечивает их различие.

Теперь самое время подойти к так называемой логике «капитала». Выбрав своей «путеводной звездой» классическую политэкономию и отвергнув развивавшуюся одновременно с ней маржиналистскую экономическую теорию, то есть, по сути, однобоко подойдя к экономическому анализу современного ему общества, Маркс вывел свою теорию прибавочной стоимости исключительно ради «доказательства» капиталистической эксплуатации (замечание Ленина о том, что Маркс был прежде всего революционер, очень точно отражает личность Маркса, в которой, образно говоря, политик «пожрал» учёного)  Тем самым он «снял» свою  же антиномию.

Чтобы показать логическую форму этих рассуждений, придётся перевернуть указанные Лежебоковым термины и «превратить» категорическое суждение в условное:

 

Из обращения (явление А) возникает капитал (явление В).

Из обращения (явление А), не возникает капитал (явление В не следует).

Только в некоторых случаях из обращения возникает капитал.

 

И далее:

 

Если в обращении (явление А) участвует особый товар – рабочая сила (условие Х), то возникает капитал (явление В);

Если в обращении (явление А) рабочая сила не участвует (условие Х отсутствует), то капитал не возникает (явление В не наступает).

 

Ошибка многих исследователей состоит в то, что к снятому противоречию они относятся как к поставленному, а потом пытаются сделать невозможное – примирить противоречие с непротиворечивой формально-логической системой, имея в виду противоречие в основаниях старой системы и новую логическую систему с более общим основанием, даже не замечая такой подмены.

Противоречие – это отнюдь не имманентное качество мышления, а лишь момент его развития, «узел в линии жизни». Об этом замечательно говорит Гегель:

«Противоречие – вот что на деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить. Правильно в этом утверждении лишь то, что противоречием дело не может закончиться и что оно (противоречие) снимает себя само через себя. Но снятое противоречие не есть абстрактное тождество, ибо последнее само есть лишь одна сторона противоположности. Ближайший результат положенной как противоречие противоположности есть основание, которое содержит в себе как снятые и низведённые лишь к идеальным моментам и тождество, и различие». [24](6, стр. 280).

Явление типа А остаётся явлением типа А, невзирая на то, присутствует условие Х или нет. И в то же время явление типа А с условием Х – это уже не то, что явление типа А без условия Х. Следовательно, их тождество заключается в принадлежности к одному и тому же роду – «А как таковому», а различие – в принадлежности к разным видам этого рода.

И только теперь, когда впервые возникает в сознании предпосылка для формирования абстрактного понятия «А как таковое», создаётся и предпосылка для произвольного действия – возможность осуществлять экзистенциально-логический синтез либо «с условием Х», либо «без условия Х». Но об этом – ниже.

Пытливая человеческая мысль не останавливается. Логическая феноменология вновь воссоздаёт то, что было разрушено противоречием, – дедуктивную формально-логическую систему:

 

Во всех случаях, когда явление типа А происходит при условии Х, за ним следует во времени явление типа В.

В данном конкретном случае явление типа А происходит при условии Х.

Вслед за ним непременно последует во времени явление типа В.

 

Как тут не вспомнить меткое замечание Гегеля о том, что «само суждение полагает себя как умозаключение и в нём возвращается к единству понятия»! [25](6, стр. 366).

Таким образом, новое основание опять-таки позволяет и объяснять, и прогнозировать, то есть производить экзистенциально-логический анализ и синтез. Теперь на вопрос: «Почему в одних случаях за явлением типа А следует во времени явление типа В, а в других случаях – не следует?», мы можем с определённостью ответить: «Потому что в одних случаях присутствует условие Х, а в других случаях – нет».

И поскольку мы убедились, что наши суждения вновь соответствуют реальным отношениям объективной действительности, мы теперь можем поздравить себя с обретением утраченного было тождества мышления и бытия. Последнее также оказывается не имманентным качеством нашего мышления, а его состоянием, достигнутым в ходе естественно-исторического процесса познания. Но с другой стороны, тождество мышления и бытия можно рассматривать как сам этот процесс бесконечного познания, бесконечного приближения относительной истины к её абсолютному идеалу.

Процесс познания бесконечен. И вслед за вопросом: «Почему только в некоторых случаях за А следует В?», мы вправе задать следующий: «Но почему при условии Х за А следует В?» К примеру, известный нам уже американский популяризатор науки так оценивает состояние современных научных знаний:

«Почему тела падают? А что вы ответите на этот вопрос. Если вы скажете: «Вследствие гравитации или земного притяжения», то не будет ли это означать, что вы просто прячетесь за длинное слово? Слово «гравитация» латинского происхождения и означает тяжёлый или весомый. Вы говорите: «Тела падают, потому что они весят». Почему же тела весят? Если вы ответите: «Вследствие силы тяжести», то это будет замкнутый круг. Если вы ответите: «Потому что Земля притягивает их», то следующий вопрос будет: «Откуда вы знаете, что Земля продолжает притягивать тела, когда они падают?» Любая попытка доказать это, применяя какое-либо приспособление для взвешивания во время падения, приводит к неудаче. Вам, возможно, придётся сказать: «Я знаю, что Земля притягивает их, потому что они падают», и вы снова вернётесь к началу. Подобными рассуждениями можно довести молодого физика до слёз. Действительно, физика не объясняет тяготения, она не может установить его причину, хотя может сообщить о нём кое-что полезное. Общая теория относительности даёт нам возможность представить себе тяготение в новом свете, но по-прежнему не устанавливает его первопричины. Мы можем сказать, что тела падают, потому что их притягивает Земля, но когда мы хотим объяснить, почему Земля притягивает тела, то всё, что мы можем в действительности сказать, это: «Просто потому, что притягивает. Так устроена природа».

Это вызывает разочарование у тех, кто надеется, что наука должна объяснить всё. Мы же теперь считаем, что подобные вопросы о первопричине относятся уже к компетенции философии. Современная наука спрашивает о том, что и как, но не спрашивает о первичном почему. Учёные часто объясняют, почему происходит то или иное явление. Однако это не означает, что указывается первопричина или даётся конечное объяснение; объяснение лишь связывает рассматриваемое явление с другими явлениями, относительно которых мы уже пришли к соглашению. Наука может лишь дать нам некоторое успокоение и понимание, связав вместе якобы различные факты. Так, сейчас наука не может сказать нам, что такое электричество, но говорит нам, что гул грома и треск электрической искры – почти одно и то же, рассеивая тем самым вызывающее страх суеверие». [26](26, стр. 32 – 33).

Открытие некоторых устойчивых природных закономерностей уже в глубокой древности наводило людей на мысль, что мир устроен разумно, что миром правит разум и т.п. Самой логике приписывался объективный характер. На самом же деле вопрос о том, логична ли природа, по всей видимости, лишён смысла. Мир таков, каков он есть: то, что раньше называли мировым разумом, теперь одни называют это мировой волей, другие – мировой интуицией и т.д.

По-видимому, совершенно прав был Сократ, рекомендовавший не смешивать философию с физикой. И если традиционная логика (аналитика), как отмечалось выше, есть отношение внутренней упорядоченности мыслей (не обязательно истинных), то экзистенциальная логика – это формальное отношение человеческой мысли к познаваемому миру. Эта логика помогает упорядочить открытые нами «что» и «как», подменяя ими навязчивое «почему».

В связи с этим нельзя не вспомнить удивительно меткое, прямо-таки пророческое замечание великого Гегеля:

«Основание есть основание лишь постольку, поскольку оно обосновывает; но то, что произошло из основания, есть лишь оно само, и в этом заключается формализм основания». [27](6, стр. 281).

 

Рождение абстракции

«Интуитивное» осмысление подлинного отношения род-вид с необходимостью приводит к ещё одному диалектическому умозаключению. Оно несколько сложновато для понимания в общем виде, поэтому покажем его сперва на примере марксовой антиномии:

 

В некоторых случаях из обращения возникает капитал.

В некоторых случаях из обращения не возникает капитал.

Если возник капитал, то имело место обращение товаров и денег.

 

Суждение, обратное полученному в заключении данного диалектического силлогизма, вообще говоря, неверно: заключение силлогизма теперь есть истинная импликация (желающие могут удостовериться, построив матрицу истинности по правилам, принятым в двузначной математической логике). Теперь, следовательно, это заключение и есть новое истинное основание, охватывающее оба феномена: и тот, когда за А следует В, и тот, когда за А не следует В.

Теперь новая формально-логическая система разворачивается вокруг единого  всеобщего понятия «А как таковое». Вот каким образом мы вновь достигаем тождества мышления и бытия. Но теперь оно основано не просто на ассоциации (эмпирически отражаемой природной закономерности), а на понятиивсеобщем и необходимом, – то есть это уже не рассудочное, а разумное тождество мышления и бытия. С точки зрения методологии науки, мы таким путём совершаем скачок (по большей части интуитивно, то есть не рефлексируемо) с эмпирического на теоретический уровень.

В общем виде указанное диалектическое умозаключение выглядит следующим образом:

 

В некоторых случаях за А следует В.

В некоторых случаях за А не следует В.

Если наступило явление типа В, значит, перед этим имело место явление типа А.

 

Этот диалектический силлогизм характеризуется тем, что его посылкипротивоположные по качеству частные суждения, а его заключениеобщее суждение, обратное исходной предвзятости.

При этом мы всегда имеем в виду, что даже если явление типа В не наступило, тем не менее, явление типа А всё же имело место, однако без наступления явления типа А явление типа В никогда не произойдёт. Другими словами, явление типа А – необходимое условие для явления типа В (но не достаточное), а явление типа В – достаточное условие для явления типа А (но не необходимое). Полученную закономерность можно выразить так:

 

Если В, то А;

Если не-В, то тоже А.

 

В результате мы «видим» А как таковое. Это – чистое понятие, которое нельзя увидеть в объективной реальности. Оно воспринимается исключительно посредством умозрения. Но для того, чтобы включилось сознание, управляющее указанными умственными действиями (а также, чтобы сложились условия для возможности рефлексии), необходимо, чтобы мышление столкнулось с противоречием.

Переход от прежнего, эмпирического тождества мышления и бытия к новому, рациональному продемонстрируем на том же примере:

 

Если имело место обращение, то возник капитал.

Если возник капитал, то имело место обращение.

 

Первое суждение оказалось ложным, второе – истинным (разумеется, в теории прибавочной стоимости Маркса). Таким образом, мы получили ещё одно отрицание в мышлении, означающее так называемое диалектическое обращение.

Данный логический феномен можно описать и по-другому. Сначала мы воспринимаем как аксиому суждение «Если А, то В». В нём предполагается, что объём консеквента больше объёма антецедента: явление типа А всегда сопровождается явлением типа В, но не наоборот. Но мы, в конце концов, обнаруживаем, что иногда истинно суждение «Если А, то не-В», то есть только в некоторых случаях истинно суждение «Если А, то В». Это означает, что в действительности объём антецедента больше объёма консеквента: явление типа В невозможно без предшествовавшего ему явления типа А. Диалектическое обращение ставит всё на свои места: «Если В, то А».

Такие диалектические умозаключения каждый человек проделывает помногу раз ежедневно. Например, выглянув утром в окно, мы видим мокрый асфальт на улице. Из этого мы заключаем, что ночью шёл дождь. Но выйдя на улицу, мы обнаруживаем, что тротуар сухой – дождя не было. Мы начинаем понимать, что по городу ездили поливальные машины. А былая импликация обращается в репликацию: после дождя улица бывает мокрой.

В отличие от  известного в традиционной логике обращения суждений, в экзистенциально-логическом обращении, кроме того, что оба суждения не могут существовать в мышлении одновременно, общее суждение (исходная предвзятость) обращается опять-таки в общее суждение. Если исходное общее суждение было условным, то в нём меняются местами антецедент и консеквент; если исходное общее суждение было категорическим, то местами меняются его субъект и предикат.

Последнее происходит следующим образом. Имеем исходную предвзятость: «Все S суть Р». Но в дальнейшем обнаруживается, что «Некоторые S не суть Р». Однако «S c признаком Х есть Р». По существу это есть определение видового понятия Р через ближайший род S и видовое отличие Х: «Р есть S с признаком Х». Последнее суждение предполагает в качестве своего основания общее суждение «Все Р суть S».

«В спекулятивном (теоретическом) мышлении предикат становится логическим субъектом. Это закрепляется в определённых языковых формах. Иными словами, «теоретический» язык уже своей формой выражает, что предметом познания является не чувственно наблюдаемые вещи,  а порождающие эти вещи родовые системы, сущности (иногда эти сущности буквально изображаются в виде точки, геометрической фигуры и т.п.)». [28](32, стр. 17).

Присоединение к бывшему предикату нового признака делает его богаче по содержанию, но меньше по объёму, вследствие чего его объём становится меньше объёма бывшего субъекта, в то время как количество суждения не меняется – оно продолжает оставаться общим. Но в общем суждении объём субъекта не может быть больше объёма предиката. Диалектическое обращение и тут всё ставит на свои места.

Таким образом, новый качественный скачок в мышлении обусловлен изменениями в количественных представлениях.

Прекрасный пример процесса абстрагирования приводит Д.П. Горский:

«Процесс отождествления предметов, имеющих одно и то же имя, может быть произведён, когда один и тот же предмет ставится нами в различные отношения к иным предметам и наблюдается нами в этих разных отношениях. Если мы, указывая ребёнку на ведро с водой, называем его «ведро», ребёнок, естественно, не может решить, относится это имя к ведру с водой или к ведру без воды. Но называя этим же именем пустое ведро, мы тем самым создаём условия для правильного употребления имени и для отождествления предмета, называемого ведром, с самим собой: называя различное одним и тем же именем, мы направляем мысль ребёнка на то общее, что существует в этом различном». [29]8, стр. 170).

Формально этот процесс описывается следующей схемой:

 

«Ведро» есть (ведро с водой).

«Ведро» не есть (ведро с водой).

(Ведро с водой) есть «ведро».

 

Или в общем виде:

 

S есть Р

S не есть Р

Р есть S

 

В приведённых примерах диалектического силлогизма с исходными категорическими посылками, мы, условно говоря, пропускаем стадию диалектического превращения общего в частное, сразу показывая «начало» и «конец» мыслительного цикла, то есть, по сути дела, диалектическую эпихейрему.

Приведём ещё два аналогичных примера из мировой истории.

В своё время в одной отдельно взятой стране в силу известных причин утвердилась предвзятость: «Люди суть немцы» (в то время как все остальные представители вида Homo Sapiens – недочеловеки). В конце концов, эта предвзятость привела к противоречию, поскольку одновременно существовали другие «люди, которые не суть немцы». Это противоречие привело к самой кровавой в истории человечества мировой войне. И только военная победа над носителями идеологии геноцида позволила утвердить в мышлении обратное суждение: «Немцы суть люди».

До появления первых англичан аборигены Новой Зеландии, несколько столетий до того жившие в полной изоляции от остального мира, никак себя не называли – просто люди. Поведение и обычаи пришлых англичан сильно отличались от местных. Тогда аборигены, чтобы как-то отличаться от англичан, стали именовать себя «нормальными» (на местном языке – «маори»), имея в виду, что англичане-то «ненормальные». В итоге образовалось понятие с более высокой степенью абстрагирования – «люди как таковые».

Итак, рождение абстракции сопровождается вторым оборачиванием метода. «Дух кувыркается» (Маркс). Образованные в процессе такого оборачивания абстрактные понятия – люди как таковые, ведро как таковое и т.д. – начисто лишены какой-либо материальности: материально ведь существуют конкретные люди, конкретные вёдра и т.д. Тем не менее, это гегелевское  «ничто», как синтезис снятого противоречия тезиса и антитезиса, становится началом, положенным в основание вновь созданной непротиворечивой формально-логической системы. И как таковое оно может произвольно «отчуждаться» в разные виды своего рода: например, ведро бывает с водой и без воды.

Теперь мышление достигло той стадии, когда начинается «восхождение» от абстрактного к конкретному (только теперь появляется подлинная возможность для произвольного действия – действие ведь не может быть абстрактным). То есть это также отнюдь не универсальный метод, пригодный где угодно и когда угодно, а момент развития познающего мышления.

Иное понимание «восхождения» приводит к путанице. Вот наглядный пример:

«Примером познания, осуществляющегося путём восхождения от абстрактного к конкретному, является механическая теория теплоты, созданная во второй половине XIX в. В предшествующий период внимание учёных было обращено на изучение отдельных свойств теплоты, отдельных связанных с ней явлений». [30](28, стр. 235).

Путь восхождения от абстрактного к конкретному начинается по Шептулину... с изучения конкретных свойств и явлений – странно, не правда ли? Ниже Шептулин подводит итог:

«Но объединить все эти знания в единое целое, вывести их из единого принципа удалось только на основе механической теории теплоты. Согласно этой теории, теплота представляет собой хаотическое поступательное, вращательное или колебательное движение мельчайших частиц: молекул, атомов, ионов, электронов и т.д., постоянно обменивающихся между собой энергиями. В результате стало возможно объяснить все связанные с нею явления, в частности, теплопроводность, тепловое излучение, переход из одного агрегатного состояния в другое, разные для разных веществ точки плавления и кипения и т.д.»[31] (28, стр. 236).

С этим нельзя не согласиться. Одно непонятно: как появились обобщающая механическая теория и само абстрактное научное понятие теплоты? Ответа нет.

Рассматривая проблему абстрактного и конкретного в мышлении, обычно ссылались на Маркса, который утверждал, что метод восхождения от абстрактного к конкретному «есть, очевидно, правильный в научном отношении». [32](22, стр. 727). Однако Маркс прекрасно понимал, что для того, чтобы служить логическим началом научной теории, абстрактное само должно каким-то образом «проникнуть» в голову учёного. Если же абстрактное становится в процессе научного мышления, значит, мышление начинается не с абстрактного.

К. Маркс писал о двух последовательно проходимых «путях» познания:

«На первом пути полное представление испаряется до степени абстрактного определения, на втором пути абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного представления мышления».[33] (22, стр. 727).

Поэтому изложение готовой теории её автор начинает с абстрактных положений. Но читателю при этом совершенно неведомо, каким образом автор пришёл к открытию этих абстрактных положений. Этот процесс большей частью скрыт и от самого автора, так как он протекает подсознательно, а его результат «является» как интуитивное озарение.

Итак, мы видим, что так называемое логическое «снимает» в мышлении историческое. То есть изначальное историческое развитие знания идёт всегда от конкретного к абстрактному. Это приводит, в конечном счёте, к становлению (на каждом этапе процесса познания) непротиворечивой традиционно-логической системы, в основании которой рано или поздно кладётся нечто абстрактное, позволяющее теоретически (логически) выводить ранее обнаруженные конкретные феномены.

Теперь те же конкретные феномены в свете выстроенной теории видятся совсем по-другому. Общим местом является утверждение: чтобы видеть, надо знать. Теперь сама теория становится методом обнаружения новых феноменов. Причём метод познания не может появиться раньше теории как результата определенного этапа познания – Спиноза в своём оригинальном мысленном эксперименте блестяще доказал это. Хотя любой мысленный эксперимент (Спинозы, Галилея, Эйнштейна и др.), будучи разновидностью дедуктивной аргументации, – не есть метод познания (мышления), а всего лишь способ доходчивого объяснения полученных выводов.

***

Второе оборачивание метода, без которого не может быть абстрагирования, затрагивает важнейшую проблему применимости закона обратного отношения объёма и содержания понятия в диалектической логике (то есть в экзистенциальной логике мышления, которая фактически и оказывается диалектической). В своё (дискуссионное) время эта проблема оказалась сильно запутанной в философской литературе. Почему-то большинство авторов считает, что действие указанного  закона в диалектической логике противоположно действию этого же закона в традиционной логике.

Прежде всего, следует заметить, что говорить о диалектической логике начали после выхода в свет гегелевской «Науки логики». Гегель действительно описал реальный процесс мышления, в частности, процесс рождения абстракции как погружение к основанию через противоречие. Но этот процесс был им изначально онтологизирован и потому не стал собственно логикой, то есть наукой о формах мышления. И пока не были найдены (открыты) правила формального вывода, соединяющего формы эмпирического и рационального познания в одну экзистенциально-логическую цепочку, все разговоры о диалектике именно как о логике оставались бездоказательными. Зато гегелевская методология весьма пригодилась в создании формального аппарата (пока на уровне терминов традиционной логики), описывающего реальный процесс мышления. Но впервые эти формулы увидели свет только в 2001 году [34](см. 29).

Традиционная логика рассматривает отношение объёмов и содержаний понятий, уже установленных предшествующим логическим движением познающего мышления. Каким же образом могли быть установлены те или иные количественные отношения, если бы историческое становление понятий шло путём, прямо противоположным тому, что оказывается в итоге? Каким образом, к примеру, оказалось возможным получить широкий объём общего понятия с бедным содержанием, если бы уменьшение содержания сопровождалось и уменьшением его объёма? Достаточно логически корректно поставить вопрос, чтобы абсурдность такой точки зрения стала очевидной.

Однако в данном принципиальном вопросе не следует, по-видимому, ограничиваться одними теоретическими построениями. Проанализируем пример, который приводит Д.П. Горский:

«Рассматривая процесс обобщения понятий скорости, изменения скорости и силы так, как он происходил исторически, мы отмечали, что процесс этот в корне отличен от процесса обобщения в формальной логике (имеются в виду обобщения, связанные с переходом от видовых понятий к родовым. При этом операции производятся с готовыми сформировавшимися понятиями). В самом деле, добавление нового признака к содержанию понятия о скорости, сформулированного первоначально в отношении случая движения по прямой, а именно признака «иметь направление», привело не к сужению объёма понятия «скорость» (как это должно было быть в соответствии с законами формальной логики), а к расширению объёма этого понятия. Понятие о скорости в этом случае стало характеризоваться не только величиной пути, проходимого в единицу времени, но и направлением. Поскольку одна и та же по величине скорость может иметь самые различные направления, то и объём понятия скорости, характеризуемой со стороны её величины и направления в самом общем виде, очевидно расширится. Так это происходит исторически.

Необходимо отметить, что в тех случаях, когда эти понятия уже сложились в науке и мы имеем возможность рассматривать их как готовые, сформировавшиеся, выявление их объёмных отношений может производиться по законам формальной логики. И действительно, если нам уже известно, что движение по прямой может быть рассмотрено как предельный случай движения по кривой и что при этом скорость, изменения скорости и сила также имеют направление, но только такое, которое совпадает с линией движения тела, то, отвлекаясь от признака «иметь направление», мы обобщаем понятия скорости, изменения скорости и силы. Исключение из содержания понятия «скорость» её направления, совпадающего с линией движения, означает обобщение этого понятия, поскольку теперь уже мыслится скорость, которая может иметь любые направления (в процессе данного обобщения постоянное – «скорость, имеющая направление, совпадающее с линией движения», заменяется постоянным – скоростью, которая может иметь любые направления).

 Итак, при историческом подходе включение нового признака приводило к расширению понятия. При оперировании с теми же, но уже готовыми, вырванными из контекста генетических связей понятиями исключение определённого признака приводит к тому же результату, т.е. опять-таки к расширению понятия (законы формальной логики опять восстановлены)».[35] (8, стр. 327 – 329).

Понятием «скорость» пользовались издавна, понимая её как отношение пройденного пути к затраченному времени. Это отношение рассматривалось независимо от траектории пути, которая могла быть как прямолинейной, так и криволинейной (например, скорость вращательного движения). Когда же развитие науки привело к расширению содержания понятия «скорость» путём причисления последней к векторным величинам, то это привело отнюдь не к расширению объёма понятия, а, наоборот, к сужению его объёма. Векторная величина есть величина, имеющая не только численное значение, но и направление в пространстве. Направление же не может быть криволинейным – оно всегда только прямолинейное. Кривая линия – это линия с постоянно изменяющимся вектором направления. Поэтому скорость теперь стала рассматриваться только как прямолинейная скорость.

Возникает вопрос: куда же в таком случае подевалась скорость криволинейного движения? Но ведь у криволинейного движения нет постоянной скорости. Уже сам факт, что тело движется криволинейно, говорит о постоянном изменении вектора скорости (пусть даже с постоянным численным значением). Вектор скорости при криволинейном движении рассматривается отдельно в каждой интересующей нас точке траектории, и направлен он всегда по касательной к траектории в данной точке, то есть опять-таки по прямой.

До сих пор мы говорили о научном понятии «мгновенная скорость». Кроме этого осталось понятие «средняя скорость», применяемое не только в науке, но больше в обыденном мышлении, а также и для технических нужд. Ещё появились научные понятия «круговая скорость», «групповая скорость», «фазовая скорость» и др. Это сопровождалось возвышением понятия «скорость как таковая» на более высокий уровень абстрагирования. О последнем можно сказать словами Энгельса, которыми он охарактеризовал понятие «материя как таковая» – это чистое создание мысли и абстракция. То есть у понятия «скорость как таковая» необычайно широкий объём (учитывая возникновение многих видов этого рода), но предельно бедное содержание (практически никаких конкретных содержательных признаков). Все новые признаки обогатили содержания новых конкретных научных понятий различных видов скорости, вследствие чего их объёмы уменьшились – каждый из перечисленных выше видов абстрактного понятия «скорость как таковая» занимает только свою научную нишу.

Те же самые рассуждения можно отнести и насчёт понятия «сила». Что же касается понятия «ускорение» (Горский называет это: «изменения скорости»), то здесь произошла обратная метаморфоза: содержание понятия уменьшилось, а его объём увеличился. Ускорением теперь называется всякое изменение вектора скорости – ничего другого в содержание этого понятия не вкладывается. Однако изменения вектора скорости могут быть самыми разнообразными: это всевозможные сочетания изменений численного значения скорости и его направления, что и обусловливает возрастание объёма понятия «ускорение».

Логические операции с исторически устоявшимися неправильными названиями обобщения и ограничения понятий в традиционной логике на самом деле суть переходы к совсем другим понятиям, хотя  состоящим с исходными в отношениях род-вид. Так, если угодно продемонстрировать закон обратного отношения между объёмом и содержанием понятия на примере понятий «скорость», «сила» и «ускорение», то их общим родом будет понятие «векторная величин». Здесь признак «иметь направление» является отличительным для содержания всего рода, а значит, и для каждого из его видов. Либо, соотнеся между собой научные понятия «мгновенная скорость», «средняя скорость», «круговая скорость» и т.п., мы обобщим их понятием «скорость как таковая».

«Фокус» необратимости (историчности) диалектического обращения именно в том и заключается, что, однажды приобретя новый признак в своём содержании, научное понятие уже никогда не может с ним расстаться (либо, наоборот, однажды потеряв какой-либо признак, понятие уже никогда не сможет его вернуть). Ибо время науки (и вообще человечества и отдельно взятого человека) не повернуть вспять. И отныне этим понятием будет охвачено то и только то множество абстрактных предметов, содержание каждого из которых включает сразу все прежние и вновь приобретённые признаки (либо, наоборот, все прежние признаки, за исключением вновь утраченных). Произвольное же «экспериментирование» с изъятием из содержания современного научного понятия «скорость» признака «иметь направление» есть не что иное, как возврат к средневековым «научным» представлениям. Современное научное понятие «скорость» без признака «иметь направление» – нелепость, пустое словоблудие.

 

 

 

В начало

 

 

 



[1] В.А. Эльканович. Развитие знания посредством диалектических умозаключений. Издательство Хабаровского краевого краеведческого музея, 2001.

 

[2] Лурия А.Р. О месте психологии в ряду социальных и биологических наук. // Вопросы философии. 1977. № 9.

 

[3] Никитина А.Г. О соотношении предвидения и гипотезы. // Вопросы философии.1977. № 11.

 

[4] Эрик Роджерс. Физика для любознательных. Том 1. Москва, «Мир», 1972.

 

[5]К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Том XVII.  Партиздат ЦК ВКП(б), 1937.

 

[6] История диалектики. Немецкая классическая философия. Москва, «Мысль», 1978.

 

[7] История диалектики. Немецкая классическая философия. Москва, «Мысль», 1978.

 

[8] П.А. Лежебоков. Диалектическое противоречие как закон познания. Москва, «Высшая школа», 1981.

 

[9] Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979.

 

[10] Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979.

 

[11] Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979.

 

[12] Ю.А. Петров. Методологические вопросы анализа научного знания. Москва, «Высшая школ», 1977.

 

[13] Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 2. Москва, «Мысль», 1975.

 

[14] Эрик Роджерс. Физика для любознательных. Том 1. Москва, «Мир», 1972.

 

[15] В.С. Библер. Мышление как творчество. Москва, Политиздат, 1975.

 

[16] С.Е. Ячин. Феноменология сознательной жизни. Владивосток, Дальнаука, 1992.

 

[17] Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979.

 

[18] Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979.

 

[19] Диалектическое противоречие. Москва, Политиздат, 1979.

 

[20] Илья Ильф и Евгений Петров. Одноэтажная Америка. Пермское книжное издательство. 1986.

 

[21] П.А. Лежебоков. Диалектическое противоречие как закон познания. Москва, «Высшая школа», 1981.

 

[22] П.А. Лежебоков. Диалектическое противоречие как закон познания. Москва, «Высшая школа», 1981.

 

[23] П.А. Лежебоков. Диалектическое противоречие как закон познания. Москва, «Высшая школа», 1981.

 

[24] Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Москва, «Мысль», 1978.

 

[25] Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Москва, «Мысль», 1978.

 

[26] Эрик Роджерс. Физика для любознательных. Том 1. Москва, «Мир», 1972.

 

[27] Гегель. Энциклопедия философских наук. Том 1. Москва, «Мысль», 1978.

 

[28] .Е. Ячин. Феноменология сознательной жизни. Владивосток, Дальнаука, 1992.

 

[29] Д.П. Горский. Вопросы абстракции и образование понятий. Москва, Издательство Академии наук СССР, 1961.

 

[30] А.П. Шептулин. Диалектический метод познания. Москва, Политиздат, 1983.

 

[31] А.П. Шептулин. Диалектический метод познания. Москва, Политиздат, 1983.

 

[32] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Том 12. Москва, Политиздат, 1958.

 

[33] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Том 12. Москва, Политиздат, 1958.

 

[34] В.А. Эльканович. Развитие знания посредством диалектических умозаключений. Издательство Хабаровского краевого краеведческого музея, 2001.

 

[35] Д.П. Горский. Вопросы абстракции и образование понятий. Москва, Издательство Академии наук СССР, 1961.