Главная страница сайта

Карта сайта

Библиотека сайта

Владимир Шкунденков «Одиночество и пепел (нелинейность времени)»

Часть 1 (главы I, II и III)

Часть 2 (глава IV)

Часть 3 (глава V)

Часть 4 (глава VI)

Часть 5 (глава VII)

Часть 6 (глава VIII)

Часть 7 (глава IX)

Часть 8 (глава X)

Часть 9 (Приложения)

Часть вторая

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР (Научные исследования) Все разработки автора, в том числе эта, были выполнены на пути отрицания кибернетики как науки об управлении и связях в технике, живых организмах и социуме. Это дикое сочетание в «едином поле» человека и усовершенствованной лопаты (как автор воспринимал всегда компьютер) и привело к рождению идеи построения искусственного интеллекта – этого кострища инквизиторов Средневековья, собиравшего «на праздник» целые толпы, куда «все бежали бегом» (смотреть на казнь солдата – «Огниво», Г.-Х. Андерсен) и тогда, и в наше время. Для автора любая техника – всего лишь инструмент в руках бога – человека. В рожденной в том же 1968 году в США системе «человек–машина» назначение человека было – оказывать помощь программам компьютера в затруднительных ситуациях. У автора все наоборот: человек, который «может все», получает «помощь» от компьютера. Позже (впервые в 1973 году, при запуске системы АЭЛТ-1 в эксплуатацию) выяснится, что подход автора открывает путь «сжатия времени» в 10–100 раз. Это путь – не делать ничего, что можно не делать. Что может только человек. Сканер АЭЛТ-1 в 1968 году Но не все так просто в этом мире. На фото справа от автора можно видеть осциллограф с тубусом – это монитор, средство подключения компьютера к человеку. Ввод его в состав системы автором еще не означал осознанного бунта против кибернетики (ее «дикой» составляющей). Тогда это было всего лишь проявлением духа русской культуры... Мониторная сканирующая система АЭЛТ-2/160 (см. текст слева) P.S. к тексту на предыдущей странице, где описан 1968 год. А сейчас –январь 2008 года. Весь день сегодня идут передачи о поэте Владимире Высоцком, которому исполнилось бы 70 лет со дня рождения. Он много бывал в Дубне, но я его не видел – он был гостем элиты. И почему-то именно сегодняшние передачи о нем навели на воспоминания о мыслях, которые были у меня сорок лет назад, порожденных словами «искусственный интеллект» как произведенными от кибернетики (науки о системах с обратной связью с применением компьютеров – в таком определении это действительно наука; но только не в вопросе замены творческого начала в человеке). Так вот, говоря о своих мыслях и ощущениях того времени, я совершенно четко могу сказать, что меня – чужого среди «своих» – мучило и смущало: стыд (за все человечество) и вместе с тем какая-то странная неуверенность в праве заявить об этом. Я молчал и просто делал свое дело. И на этом пути пришел к тем результатам, которые описываю в этой и других своих книгах. В частности, к тому, что мной задан вопрос – куда идет развитие Вселенной? Вопрос был задан (опубликован в книге «Москва – старинный город») в 1997 году, а в 2004 году стало известно, что это, возможно, всего лишь третий за всю историю человечества вопрос из числа тех, которые определяют пути развития человеческой цивилизации. Во всяком случае, претендующий на это. И что же автор? А все то же – неуверенность в праве заявить об этом. Что, похоже, отражает «загадку русской души». Построенная на основе подхода компьютер в помощь человеку система АЭЛТ-2/160, позволяющая человеку за пультом дружественно проникать в мониторном (зацикленном) режиме сканирования в полутоновые изображения невидимого на видимом, привела автора к исследованиям изображений параллельного мира (см. ниже). Система была построена в сотрудничестве с ЦЕРН с использованием лучшей в мире элементной базы и обладала самыми высокими в мире характеристиками (повторим это): размер рабочего поля сканирующей изображения на снимках прецизионной электронно-лучевой трубки – 70 х 140 мм^2 при разрешающей способности в 7000 линий, сканирование точечное, минимальный шаг между точками – 2 мкм, ошибка измерений координат – 2 мкм, относительная ошибка измерений оптической плотности – 1,5% в «видимом» диапазоне оптической плотности (0–2D). Для этой системы был создан комплекс скоростных средств диалога, который позволяет увеличивать нагрузку на человека-оператора (что требовалось для снижения в 10–100 раз затрат на создание программ) без снижения производительности системы.	СОДЕРЖАНИЕ I. Предисловие. Посвящение II. Один против бездны (Русское космическое одиночество) Справка об авторе III. TIME COMPRESSION: Русско-английский эксперимент в ЦЕРН (Поддержка создания Большого адронного коллайдера – применение трансцендентного метода «сжатия времени») Не делать ничего, что можно не делать Смысл жизни лежит вне жизни Не верить ни единому слову Post Scriptum. Из статьи автора «Нелинейность времени» («Россия – это прекрасная женщина…») Литература (Куда идет развитие Вселенной? [6]) IV. Параллельный мир (Научные исследования) Искусственный интеллект – стыд за все человечество Синергия. И «пусть эти “греки” пое…тся» Числовые характеристики красоты Изображения параллельного мира Мы живем в разных мирах Мост через Горетовку Наука – это лес с кривыми дорожками Обет молчания и золотая медаль Студенческие годы Профессор М.Г. Мещеряков Дух победы на Куликовом поле Православная Святая Троица. Москва Русское староправославие. Сергий Радонежский Женева. «Vivat Russia!» «Где в лесных озерах тихо светят «Какая странная судьба…». Николас Кульберг и другие Служение неземному. Атаковать График связи времени и красоты V. Чудным звоном гремит колокольчик (Сказка о Медведе, пробравшемся к науке) «У Козла уже есть рояль, а я все – о звездах …» VI. Мистика побед русского оружия во Второй мировой войне Мистика русской победы в Курской битве (1943) Приложение: Сражение под Прохоровкой (Курская битва) глазами немецкого аса-танкиста Post Scriptum. Германия и Россия. Устремление к космосу и управление временем во Вселенной Дополнение ко 2-му изданию. Эрих фон Манштейн. Курская битва в мемуарах немецкого фельдмаршала VII. Одиночество и пепел Портрет автора («Дождаться сумерек …») Компьютерная живопись. «Сумерки…» Школа компьютерной живописи Антропокосмическая модель Вселенной, построенная на интерпретации представления о Св. Троице В снегах Верхней Волги. Оружие одиночества VIII. «Веселые ребята» (Взгляд «нефизика» на физику и на физиков. Партия и комсомол) Зачем физики строят ускорители? Зачем мы живем? Гравитация и счастье. (Гипотеза об их единстве в Природе) Смешное начало. Международная конференция в Дубне Электронно-лучевая трубка и ЦК комсомола «Наш паровоз, вперед лети…» IX. «Но откуда звезды?..» («Где ты, звезда моя Вега? Отчего такая тоска?..») Первая советская (первый опыт 100-кратного «сжатия времени») Штрихи к портрету М.Г. Мещерякова «Тюремный двор» в Женеве Кафе «Ла Клеман» «А правда никому не нужна» Бдительность и кальсоны Елена. Какие-то тени на белом снегу Черный мотоциклист (очень странная история) Запрещенная свобода. Путь одиночества Что-то неладно в «датском королевстве» ЦЕРН и русский дух Дошедшее до нас через огонь столетий X. Эпилог Деревня, Европа и нелинейность времени «Отсутствующие всегда неправы…» Приложение О вреде знаний Список имен Светящаяся травинка и Большой адронный коллайдер
С созданием этой системы оказалось связанным и смешное. В 1980-х годах шла гонка вооружений между СССР и США. С нашей стороны для каких-то закрытых задач, связанных со «звездными войнами», требовалось построить «хорошую» сканирующую систему. Работы в этом направлении были начаты еще в 1957 году, но и через тридцать лет успеха у разработчиков, сменивших электронную тематику на компьютерную, достигнуто так и не было. А денег на решение задачи давали очень много. И тогда «они» стали платить по договору с ОИЯИ по миллиону рублей в год только за то, чтобы автор раскрыл «секрет» своих успехов. И приставили умного «наблюдателя». Это были огромные деньги. Так, оплата научной лаборатории в вузе стоила около 50 тысяч рублей в год. И автор «содержал» две научных лаборатории – в Москве и на Украине, а с приходом «демократических перемен» даже затеял строительство «научной деревни» в Подмосковье. Но в 1993 году стало ясно, что науку в России надо спасать за границей. А смешным в этих «похождениях» автора оказалось то, что заказчик так и не поверил в возможность синергийного («совместного с Ним») подхода к творчеству, на чем и основан метод управления временем. Даже было заявлено, что автор – хитрый. И они так и «погибли», не создав свой сканер, но высоко держа «флаг передовой советской науки». – Вы, Владимир, делаете свои разработки топором, – было сказано «умным наблюдателем», когда их корабль уже лежал на боку. – А мы все тщательно исследуем на пути выполнения поставленной задачи. Все так, но автор знал, что «поставленная задача» включала задание: обрабатывать фотоснимки за 1 секунду там, где требовалось 20 минут. «Пусть эти “греки” пое…тся», – сказали заказчики-конкуренты. Выход был в том, чтобы не верить ни единому слову. Но это была – синергия…
В правой руке у оператора – скоростной световой карандаш, использующий обратную связь для «выхватывания» (подсветки) той точки на экране монитора, на которую он реально наведен. Это исключает сбои в его работе (из-за эффекта параллакса света в стекле экрана – блуждания между двумя поверхностями стекла, что привело повсеместно к замене карандаша на медленную, но надежную электронную «мышь»). Левая рука лежит на скоростной функциональной клавиатуре, построенной с заимствованием подхода с расположением клавиш на рояле. Эти скоростные средства диалога позволяют пересмотреть границу разделения функций между человеком и компьютером в сторону увеличения нагрузки на человека-оператора без снижения производительности системы. На этом пути существует «точка резонанса», позволяющая снижать затраты на создание программ распознавания измеряемых изображений в 10–100 раз! Это связывается автором с существованием числовых характеристик красоты и чисел управления – об этом можно прочесть в идущем ниже тексте, относящемся к снимку с трековой камеры (см. следующее фото).	Пульт оператора сканирующей системы АЭЛТ-2/160
В подтверждение исследований автора о существовании на изображениях, получаемых с помощью инструментов, которые были созданы человеком, «числовых характеристик красоты», по представленному на предыдущей странице снимку с трековой камеры можно легко увидеть, что на нем простой информации в виде отдельно идущих треков (кривых линий) и реперных крестов очень много. Исследования показывают, что такая простая информация составляет около 70%, а оставшиеся 30% разделяются на информацию средней сложности (с точки зрения затрат на создание программ распознавания) и большой сложности – соответственно около 20 и 10%. Эту устойчивую комбинацию, складывающуюся на основе эстетической оценки человеком на этапе завершения доводки создаваемого им того или иного инструмента («Ну, вроде бы уже неплохо!» – так дается эта оценка), автор и назвал числовыми характеристиками красоты [6].	Типичный снимок с трековой камеры в физике высоких энергий (см. текст слева)
Наличие в этой комбинации 10% информации большой сложности и привело к появлению систем «человек–машина» (США, сканирующая система POLLY, 1968 год), где человек выступает помощником программам компьютера и вручную (своим интеллектом) преодолевает непреодолимое для компьютера. Но до автора никто не увидел (не придал этому значения), что при переходе к обработке информации средней сложности (два трека, пересекающихся под большим углом, и др.) возрастание затрат на создание программ распознавания составляет 100 раз! Это «крутое» возрастание, обозначенное автором как «числа управления», является подстроенной по «капризу» Природы «ловушкой» для западных программистов, носителей мужского духа. Именно эта ловушка позволяет красоте побеждать. Русский же подход, основанный на проявлении женского духа с его ориентацией на поиски «красоты», предполагает, что программист должен увидеть ту грозную опасность, которая в эту ловушку заложена. И при разделении функций между человеком и компьютером не переходить границу, отделяющую обработку компьютером простой части (70%) от остальной информации. Однако «легко увидеть» все это могут далеко не все. И далеко не при любых обстоятельствах: у красоты есть «синоним» – страдание. Стена для западного духа. Там, в их мире сентиментального мужского гуманизма, страдания идут от красоты. А у русского духа, созидающего жестокую красоту, все наоборот: страдать нужно еще до красоты. «Эх, пострадать бы!» – Лев Толстой.
Найдено в 2004 году на основе научных исследований автора (с применением мониторной сканирующей системы АЭЛТ-2/160) и целого ряда «странных» событий, которые в течение полувека словно «вели» автора к этим результатам [6]. Так, в череде таких событий была встреча на этом месте с «черным мотоциклистом». Конец июля 1980 года, жара, Елена здесь теряет силы, садится на спиленную сосну, встает – вся ее юбка в смоле. Мимо едет мотоциклист, весь в черном, на голове – шар-каска, сзади привязан веревками бидон. Веревки развязываются, и бидон падает на дорогу. В нем бензин. Мы спасены. Мотоциклист едет обратно и забирает бидон. Эта история рассказана в Звездном городке (2000). От космонавтов получено предложение – сделать снимок этого места и исследовать его на сканере АЭЛТ-2/160. Так в 2000 году появились первые результаты. Октябрь 2007 года. Впервые после 2004 года (тогда во время съемок отказал дорогой японский фотоаппарат, сама включилась и заговорила рация: «Не трогай, не трогай!», разбился автомобиль и другое) я решился сделать фотоснимки этого места. Мимо едет точно такой же «черный мотоциклист». Я «щелкаю» снимок – фотоаппарат заклинило.	Энергетическое изображение параллельного мира
Первые исследования изображения «лесного духа» были проведены в 2000 году, с применением мониторного сканера АЭЛТ-2/160. И тогда же возникла мысль о том, что надо попробовать применить цифровой фотоаппарат. Но как его применить? Этого я не знал, однако мысль не давала покоя. И тут моя дочь Маша, которой уже исполнилось 30 лет, неожиданно заявила, что хочет пойти учиться на специальность «фотоискусство». И поступила в МГУКИ – Московский государственный университет культуры и искусства, где ее путь (а затем мой в 2004 году) пересекся со специалистом по обработке сложных фотоизображений Юрием Бабичем. Так в результате нашего сотрудничества появились приведенные здесь энергетические изображения параллельного мира, что было бы невозможно без заданного мной вопроса о возможности применения цифрового фотоаппарата и указания места, с которого было предложено вести исследования, – того, где Елена в 1980 году вдруг потеряла силы (об этом – выше). Это все выглядит более чем странно, наводя на мысли о том, что в этих научных исследованиях присутствует некто невидимый, в чьих руках все это время и находилась нить нашей судьбы. Причем – немалого времени, которое, как мне подчас кажется, уходит даже не в 1980-й год, а еще дальше – в самое раннее детство… Энергетическое изображение еще одного «лесного духа», получившего у нас название «малая голова» (дата проведения съемок – 19 октября 2004 года, когда опали листья)	Энергетическое изображение того же «лесного духа» из параллельного мира, полученное после нелинейной обработки данных от наложенных друг на друга 50 цифровых фотоснимков (дата проведения съемок – 19 августа 2004 года)
«Круглый стол» автора вместо отведенных на него двух часов длился пять и закончился только потому, что пришло время идти пить водку на банкете по завершению работы конгресса. Однако на этом интерес к открытиям автора и закончился, и доложенные материалы даже не были включены в сборник трудов. Мы что – живем в разных мирах? Когда человек применяет инструмент «сжатия времени» в научных разработках, что наполняет его жизнь, обращенную к поискам красоты, смыслом «высшего» существования, то не относится ли это и к перемещению во времени достигнутых им результатов? Не это ли и есть причина неспособности других «видеть» очевидное – подтверждение на научной основе существования таинственного «параллельного мира»? Если это так, то автору в его 70 лет и всему человечеству тоже, с учетом того, что «сжатие времени» в 10–100 раз на практике в целом ведет к ускорению темпов продвижения «только» в 3 раза, надо ждать поворота сознания к духовности 70 х 2 = 140 лет? То есть до середины XXII века? И мне кажется иногда, что я живу в том, будущем времени. И тех, кого вижу в метро и на работе, уже нет. А они, из прошлого, – еще вот они...	Выступление автора на Международном конгрессе «Русская словесность в мировом культурном контексте», организованном Фондом Достоевского, с сообщением об исследованиях параллельного мира. 18 декабря 2004 года. Москва. Отель «Космос»
Всего автором было организовано две экспедиции по поиску изображений «лесных духов» – 19 августа и 19 октября 2004 года. Почему-то во время первой экспедиции, когда были сделаны около 1000 снимков в утренние часы и затем еще 1000 снимков в предвечерние часы (из которых затем отбиралась серия из 50 наиболее «динамичных»), не было выявлено исхода в явном виде энергии (ее происхождение неизвестно, но ее фиксировал прибор спотметр – есть такой, созданный для профи) от данного «лесного духа». А во второй экспедиции, в серенький осенний день с моросящим дождем, наоборот, «он» проявился. Больше мне по этому поводу сказать нечего, за исключением того, что я попросил сосредоточиться на этот раз на этом направлении. Но не мог же «он» услышать мою просьбу? Скорее всего – это ерунда, но кто знает? Все, что связано с нашими судьбами (и в науке тоже), так и проявляется…	Энергетический образ первого «лесного духа», с исследования которого в августе 2000 года начался эксперимент (дата проведения съемок – 19 октября 2004 года)
Автор «отметил» это место с мостом через Горетовку еще в 1971 году, когда писал повесть «Черное озеро». Тогда, в описываемых в повести 1950-х годах, мост был деревянным, выложенным по проезжей части круглыми бревнами, громыхавшими под колесами грузовиков с зелеными, по законам военного времени, кабинами-коробками и бортами – «трехтонок» или «полуторок». Раньше, еще до революции 1917 года, мост назывался «Дворянским» – вел в расположенную на холме над речкой усадьбу Середниково (на «этой» стороне речки), где юный Лермонтов, влюбившийся в красавицу Катю Сушкову из соседней усадьбы около Черного озера, сочинил много стихов – по преданию, он часто записывал их во дворе построенной в конце XVII века церквушки, носящей имя митрополита святителя Алексия (XIV век), под сохранившимся до нашего времени в более чем странном виде (в три обхвата, без сердцевины) вязом.	Так выглядит то место, где были найдены изображения параллельного мира (фото августа 2000 года, которое затем было исследовано на сканере АЭЛТ-2/160). На фотоснимке можно увидеть и без всякой компьютерной обработки контуры голов «лесных духов» – особенно выделяются круглые «глаза».
Результаты исследования одного большого круглого глаза «лесного духа» (глаз – прямо над указателем названия речки на ее дальнем берегу). Проводя эти исследования, автор шаг за шагом погружался в оцифровываемое трехмерное изображение глаза в процессе зацикленного (мониторного) сканирования и отслеживал визуально результаты. Приведенные результаты получены на двух уровнях дискриминации (среза) выходных сигналов в измерительном канале сканера. Можно видеть, что глаз имеет объемное устройство, воспроизводящее устройство глаз живых существ. Предположительно эти результаты можно отнести к первым научным доказательствам существования параллельного мира (август 2000 года).	Применение мониторного сканера АЭЛТ-2/160
Лермонтов, Столыпин, Шаляпин, Рахманинов… Последней хозяйкой усадьбы до революции была Вера Ивановна Фирсанова, владелица Петровского пассажа и Сандуновских бань в Москве. В 1941 году у ворот усадьбы был подбит немецкий танк. Какими путями он пробился сюда, да еще, похоже, в одиночку, одному Богу известно. В первую новогоднюю ночь третьего тысячелетия автор «оторвал» на пианино в овальном зале второго этажа «цыганочку». Свет свечей, топот танцующих, смех. Но «ничто не вечно»: когда был найден «лесной дух», все оборвалось… Усадьба расположена на холме над речкой Горетовкой, текущей до слияния с речкой Сходней в низине, известной с XIII века как Горетов Стан. В ноябре 1941 года в десятке километров от усадьбы развернулось сражение на подступах к Москве, вошедшее в историю как «бои под деревней Крюково» – станцией на железной дороге Москва–Ленинград. Немцы шли по Пятницкому шоссе, и их «конечным» пунктом стали деревни Горетовка и Баранцево, разделенные мостом через Горетовку. Оборона была организована на спуске с холма за деревней Баранцево, где стояли русские 76-миллиметровые дивизионные пушки. Дальше немцам, танкам генерала Геппнера, пройти не удалось. По рассказам очевидцев тех боев, все пространство вокруг было залито кровью. Русские несколько раз шли в контратаки, мост через Горетовку переходил из рук в руки… Сегодня там установлена одна из тех пушек, которые остановили немцев. Сталин узнал об этих «своих» русских пушках только 1 января 1942 года, после чего они получили название – ЗИС-3. Когда глубокой осенью 1941 года на берегах Горетовки шли бои за Москву, автору шел четвертый год. Мы с мамой жили в Красноярске. Одноэтажный деревянный дом на берегу Енисея с ледяной водой был из двух коммунальных квартир. В одной из них у нас была маленькая комнатенка с печкой-голландкой, топка которой выходила в общественные сени. Соседи – муж, жена и ребенок. Женщина работала заведующей детским садом. Мы голодали, и я, возвращаясь из своего детского сада, спрашивал у мамы: нет ли у нас случайно корочки хлеба? А соседка приносила домой много продуктов. Один раз это была миска топленого масла. В это время по радио – на стене висел черный круг репродуктора – передавали последние известия, и в них перечислялись оставленные за последние сутки нашими войсками города. Настроение было очень мрачное. Мужчина сказал что-то пессимистичное, и они ушли в свою комнату. Миска с маслом осталась стоять на табуретке. Можно было провести по маслу пальцем и затем облизать его. Есть так хотелось! И все же я не сделал этого… В этом было нечто? Ведь что-то остановило меня? А в мае 1944 года мама вместе со мной уезжала на фронт. Все знали, что немцы будут разбиты. Но их еще предстояло изгнать с нашей территории. На этот счет был разработан план, и в этом плане требовалось восстанавливать железнодорожное движение в 30 километрах за линией фронта. В такой отряд и завербовалась мама, а я объяснял это соседям. Пройдут годы, и я узнаю из Библии, что под Богом надо ходить прямой дорогой. «Масла» на этой дороге не будет никогда. Так, после выхода моей книги «Москва – старинный город», где задан вопрос: куда идет развитие Вселенной? – я вынужден был дать «ну очень большому начальнику» честное слово, что больше никогда не буду заниматься наукой. Это было уже в 2000 году, и это тогда мной впервые было исследовано изображение «лесного духа». Однако наука это не признает. И правильно делает. Наука – это лес с кривыми дорожками и «лесными гномами».	Усадьба Середниково (конец XVIII века)
«Густые заросли мелкого ивняка в изгибах речки [Горетовки] около Малино были уже далеко позади и показались постройки Крюкова. Пора было поворачивать назад. Дорога завела нас в глухой и мрачный лиственно-хвойный лес, смыкавший где-то высоко кроны своих деревьев. Мы бежали мимо застывших в полутьме стволов-великанов с мертвыми черными сучьями внизу, со странным ощущением живого существа, случайно очутившегося в царстве теней и зловещего безмолвия. Я прибавил и еще раз прибавил скорости, и мы теперь буквально «рвали» вперед, навстречу неизвестности, напряженно вглядываясь в черноту. Казалось, от того, успеем ли мы выбежать из леса, зависит – схватит нас или нет кто-то, прячущийся сзади и дышащий тяжело, стучащий копытами по корневищам... Наконец показался просвет, и мы, как к надежде, как к счастью, собрав остатки несуществующих больше сил, ворвались в последний поворот и, пролетев сквозь частое мелколесье опушки, попали вдруг на лесную поляну. Одна – совсем одинешенька, всеми покинутая и позабытая, на ней росла раскидистая желтая сосна. Светило солнце. Пахло травами. Можно было заканчивать бег, но я, загадав на Людку и «взяв на прицел» раскинувшую ветви заблудившуюся сосну, снова пошел на ускорение. Борька, не понимавший источника моей вулканической силы, не выдержал и сдался: – Хватит... Мы перешли на тихий-тихий бег, почти на шаг, когда даже без сил легко «идешь» в гору, и свернули в направлении Черного озера. …На озере стлался туман, и вечернее солнце мягко золотило болотистую местность. Чахлые березки на дальнем берегу одиноко выделялись среди тростниковых зарослей и кустарника. Протяжно кричала птица. Мы умылись и посидели немного около темной воды. Все же в болоте есть какая-то тайна. И грусть.» Это отрывок из повести автора «Черное озеро» (1971), где описаны студенческие годы в Московском энергетическом институте. Но чтобы попасть в Москву мне, простому провинциальному мальчишке, должно было произойти нечто. И оно, как это видится, произошло…	Речка Горетовка
Август 1944 года. В составе железнодорожного отряда, восстанавливавшего движение в 30 километрах от наступавших наших войск, моя мама и я оказались в белорусском городе Гродно. В это время шли тяжелые бои, и в городском парке хоронили погибших героев. Однажды на телеге, запряженной лошадью, привезли молодую девушку. На подушке было несколько орденов. Когда отгремел прощальный троекратный салют, все разошлись. Остался только один офицер, горько плакавший в кустах. Почему-то именно тогда мне пришла и осталась навсегда мысль о том, что я тоже стану знаменитым. Быть может – героем Советского Союза. Но была и вторая мысль: мне не хотелось ради этого умирать. Тогда же почему-то увиделось, что что-то важное в моей жизни я достигну в возрасте примерно 40 лет. И это показалось так нескоро… Но это именно в возрасте 40 лет, в 1978 году, я опубликую график связи времени и красоты, приведенный на задней обложке этой книги. А в 1945 году я пошел в школу. В том году Сталин восстановил старую традицию – награждать отличников золотыми и серебряными медалями. Но медали сумели изготовить только к сентябрю. И так получилось, что на награждение пригласили и нас – первоклассников. Тогда мне пришла мысль – молчать все десять лет о том, что я загадал желание – получить золотую медаль. И я ее получил. Возможно, именно потому, что хранил свою тайну все эти годы. А в девятом классе влюбился в девочку, шедшую на золотую медаль, и тоже стал отличником. Нет ли во всем этом проявления русского духа? Я полагаю, что – есть. Ибо здесь есть ключевые для русского духа слова – увидеть и молчание.	Черное озеро
Золотая медаль по окончании средней школы была получена, и автор в первый и последний раз в своей жизни сидел на сцене в президиуме. Кроме того, мне было поручено сказать благодарственную речь самому уважаемому из учителей – учителю математики Якову Ивановичу. И то, и другое оказалось несвойственно моей натуре и оставило какое-то неопределенное чувство неестественности… А еще через год, уже в Москве, я стал встречаться со своей «золотой» девочкой. И все погасло… И сейчас, когда пишу этот текст в роскошной гостинице немецкого города Карлсруэ, куда был приглашен на совещание с участием русских философов «Technology, Culture and Society», опять всплывает все тот же сложный вопрос: зачем все это? Этого на самом деле не знает никто. Наша 11-я мужская средняя школа Уфы была знаменитой тем, что была основана еще в 1820-х годах. Во второй половине XIX века в ней учился художник Михаил Нестеров, чьи картины можно увидеть в Третьяковской галерее в Москве. И в мое время, пока не прошла реформа 1954 года, смешавшая мальчиков и девочек, уровень подготовки был самым что ни на есть высоким. Так, из 33 человек в нашем классе 31 поступил в высшие учебные заведения. Большинство – в Уфимский авиационный институт, образованный из Московского авиационного во время войны.	Автор у доски на уроке математики. На пути к золотой медали (10-й класс, 1955 год)
Учитель математики Яков Иванович. О нем шепотом говорили, что он – бывший белогвардейский офицер	На уроке химии
Справа, с папиросой и спичками – друг автора Юра Никитин, с которым мы просидели за одной партой четыре года. Но по окончании восьмого класса (это был 1953 год, когда после смерти Сталина Берия выпустил из тюрем воров и рецидивистов) он неожиданно ушел в вечернюю школу и связался с одной из бандитских шаек. Занятия боксом (второй разряд), гитара, девочки (что по тем временам было немыслимой экзотикой для нас), пижонский облик – это мой друг в возрасте семнадцати лет. Он научил меня играть на семиструнной гитаре весной 1954-го, когда я влюбился и моя душа страдала. И мне уже было мало только игры на пианино с погружением в свет «Лунной сонаты» Бетховена или в полет с края обрыва в высь (за правой рукой) в «Седьмом вальсе» Шопена. Однажды он пришел в кинотеатр, а в кассу стоит очередь (шел фильм «Верные друзья», и народ на него «валом валил»). Но «бандиту» полагалось брать билет без очереди. Он влез, его остановили. Он ударил. Оказалось – другого бандита из какой-то шайки, тоже влезшего без очереди. Это было оскорблением бандитской чести, и шайки сошлись на суд. Сочли моего Юрку правым, хотя он знал, что «по законам» он неправ. Но его шайка была главнее. Присудили: Юрка должен нанести три удара на глубину ногтя «пером» (медицинским скальпелем) в живот «неправому», который должен был стоять не шелохнувшись, руки по швам. Местом проведения экзекуции был выбран общественный туалет под Оперным театром на улице Ленина, в котором еще до революции выступал, начиная карьеру, Федор Шаляпин. Не выполнить экзекуцию было нельзя… Как и уйти из шайки. Во время учебы автора в десятом классе мы уже почти не встречались, разве что вот так – на демонстрации. В это время я сражался за золотую медаль – надо было стать круглым отличником, а затем еще и пересдать экзамены по конституции СССР (за 7-й класс) и географии (за 9-й), по которым у меня были «четверки». Так, уже ложась спать и вдруг подумав, что надо встать и еще раз повторить выученные уроки, я – подобно героям Джека Лондона или комсомольцу Павлу Корчагину – заставлял себя подняться (что было совсем непросто) и раскрыть тетради и книги. Но за этим была волновавшая меня тайна молчания о том, что я хочу получить золотую медаль. И я поднимался всегда… Последний раз мы встретились в возрасте 21 года. Я приехал в Уфу на летних каникулах. Юра, окончивший музыкальный техникум, работал баянистом в каком-то клубе. Мы пили чай в деревянном доме на улице Революционной, где жила его семья – отец и мать, и я рассказал, что только что снова прочел «Героя нашего времени» Лермонтова. Он как-то сразу погрустнел и сказал, что искренне завидует моей жизни. А вот в его жизни ничего хорошего не складывается. И что он непременно прочтет про Печорина и княжну Мэри. Больше мы с ним не виделись.	В ожидании начала первомайской демонстрации (Уфа, середина 1950-х годов) (См. текст слева)
Адель – первая красавица среди девочек-школьниц нашего круга. На берегу реки Белой, омывающей Уфу Мы учились вместе в музыкальной школе и встречались в одном классе на уроках сольфеджио. Потом она училась на биофаке в Московском университете, и мы «по инерции» стали встречаться снова, гуляя на этот раз по Неглинной. Однажды зашли в магазин, и я купил кулек мармелада. Мы ходили по заснеженному бульвару и ели мармелад. Вот и все. А в Уфе в нее были влюблены, наверное, половина наших мальчишек.	Здесь она хорошо понимала, кто снимает ее на фото…
Провинциальная Уфа середины 1950-х годов Второй слева – одноклассник автора и наш школьный фотограф Лева Шерстенников, сын профессора медицинского института. По окончании школы Лев учился в Ленинградском институте киноинженеров. Стал с 1960-х годов фотокорреспондентом популярного журнала «Огонек».	Юрий Гагарин После полета в космос Юрия Гагарина президент Соединенных Штатов Джон Кеннеди принял решение о высадке человека на Луну, чтобы обогнать русских. Для реализации этой фантастической сверхсложной программы в NASA был разработан комплекс административно-управленческих информационных систем (AIS-комплекс – от Administrative Information Services). Когда в 1980-х годах в ЦЕРН начали обсуждать идею создания сверхмощного ускорителя «Большой адронный коллайдер», то для поддержки выполнения этих работ было принято решение – создать собственный AIS-комплекс, взяв за основу наработки NASA. Воспроизвести эти наработки оказалось сложно. Но в 1995 году в ЦЕРН для выполнения этих работ был применен метод «сжатия времени», предложенный автором. Так в ЦЕРН был создан интегрированный AIS-комплекс, который превзошел по качеству американские разработки. (Фото Льва Шерстенникова – фотокорреспондента «Огонька»)
Когда 1954 году разделение школ на мужские и женские было отменено, то наш 10-й класс был оставлен доучиваться мужским. На фото пятый справа (в белой рубашке) – Игорь Семенов, сидевший со мной за одной партой в 9-м и 10-м классах. Он был чемпионом Башкирии (Уфа – ее столица) по бегу на средние дистанции – 400 и 800 метров. Автор в это время входил в две сборные Уфы – по лыжам и по гребле. Тогда занятия спортом были очень престижными, а значок разрядника был своего рода «элитной карточкой». Игорь окончил медицинский институт и стал знаменитым на весь город детским хирургом. Переехал в Новосибирск. Студенческие годы (1955–1961) В сентябре 1957 года нас послали на месяц на целину. Выдали подъемные. Я купил на них кирзовые солдатские сапоги (по совету тех, кто уже побывал там) и большую гитару-семиструнку в магазине на Неглинной. И деньги почти закончились. Ехали в теплушках – товарных вагонах для перевозки скота и солдат. Кормили нас тоже в солдатских станционных столовых, где еда была настолько плохой (запомнились тухлые щи), что многие есть не могли вовсе. Мне, однако, деваться было некуда, и я приноровился: ел очень быстро, чтобы уменьшить чувство отвращения хотя бы во времени. Ехать предстояло до Рубцовска на Алтае. У других, хотя они и не покупали гитары, с деньгами тоже было не так уж густо, и с целью рационализации были сформированы временные «колхозы». Основой организации «колхоза» был чемодан, игравший роль обеденного стола. Поэтому, по числу сторон чемодана, все колхозы состояли из четырех человек. Сбрасывались деньги, и на них покупались: хлеб, колбаса, огурцы, помидоры, сахар и заварка для чая (кипяток можно было получить на остановках), а также – свечка. Последняя использовалась в темноте, за ужином и ставилась посередине чемодана-стола, освещая разложенную на четыре равные кучки еду и позволяя «колхозничкам» контролировать: одинаковой ли толщины нарезаны кусочки колбасы, а также другой снеди?	Мальчики из нашего 10-го класса на встрече с девочками из 9-го класса
Ехали весело. Время заполняли карты и песни под мою гитару. Неравенство проявлялось только во время еды. Кроме меня в нашем вагоне оказался еще один такой же, обладавший слишком коротким счетом в кармане. И вот на последние деньги в Новосибирске была куплена книга стихов Есенина. А впереди были еще два дня пути до Рубцовска, а затем еще предстояло ехать куда-то на грузовике. Выдержать сутки без еды было нам не впервой, но вот двое с лишним суток… К тому же песни пели все, а ели – не все. Согласно же коммунистической морали, которой нас обучили, это было неправильно. И решение было найдено, благо, у меня был напарник. Мы провели эксперимент с задуванием огня свечи и установили, что если действовать смело и задувать его за одну секунду, то разглядеть, кто это был, невозможно. После чего наступало еще время растерянности – пара секунд. Оно же – время воровства колбасы. Так мы сократили время голодного существования до одних суток. * * * На целинных землях урожаи в те годы были высокими, но наши государственные руководители, подняв народ, не учли одно обстоятельство: вырастить зерно и собрать – еще не значит, что еще и вывезти. Не было достаточно дорог, транспорта и хранилищ. В результате горы зерна размером с двухэтажный дом, в которых складировалось до пятисот тонн, горели внутри сами по себе, превращаясь в черные горы обуглившихся (и ни для чего не пригодных) червячков-головешек. Эти горы надо было сушить, что делалось с помощью гудящих железных печей, которые топились углем. Работа заключалась в том, что в течение двадцати секунд надо было с помощью ведра засыпать зерно в печной бункер, после чего было сорок секунд для отдыха. Выдержать эту, казалось бы, простую работу в течение восьмичасового дня оказалось очень трудно. Это был самый тяжелый участок, и здесь была норма для бригады из шести человек (по числу печей, которые устанавливались около пятисоттонной кучи): тридцать тонн за смену. А за девяносто тонн всей бригаде давали медали «За освоение целины». На эту работу не шли. Но для меня она была как бы спортивной тренировкой, и я возглавил бригаду. Поработав несколько дней, понял, что самое сложное – это подтаскивание зерна к печам от «тающей» горы. Тогда мы собрали цепь длиннющих транспортеров, и однажды, проработав подряд две смены, «махнули» всю гору зерна – пятьсот тонн. И пошли под суд: нас причислили к очковтирателям, не останавливающимся ни перед чем, лишь бы заполучить медали. В дальнейшем работали из расчета под девяносто тонн в смену. Что позволяло после смены еще и подрабатывать в деревне пилкой и колкой дров. И тогда в дополнение к неизменным оладьям с джемом и компоту, чем нас кормил целинный совхоз, мы имели возможность есть еще яичницу на сале и пить молоко. С одной старухи не взяли ничего. А однажды нам даже дали водки, когда мы работали на заведующую местной столовой, красивую женщину лет тридцати пяти. В тот вечер к ней приехал на «студебекере» ее ухажер, такого же возраста и тоже «видный» мужчина-сибиряк. Нам были обещаны еда и хорошие деньги, и мы старались сделать побольше. Под конец была уже почти ночь и в небе светила луна. Но света ее нам не хватало, и тогда нам были включены фары автомашины. Работать стало легко. Но на свет явился еще один, похоже, местный бандит, который стал приставать к нашей хозяйке: пусть выйдет «шоферюга», и он его сейчас убьет. Женщина отвечала, что в доме никого нет, она одна и вот только двое молоденьких ребят, которые только что закончили колоть дрова и сели за стол. А автомобиль ей оставили под охрану. Бандюга, однако, не хотел этому верить и рвался в смежную комнату, где прятался шофер. Появился нож. Женщина перешла на крик. Я положил руку на стоявший у печки топор и поднялся из-за стола. Бандюга опешил. Выругался и ушел. Женщина плакала. Шофер вышел к нам и пожал по-мужски руки. Выпитые полстакана водки удвоили наши силы. Наверное, так же было у солдат на фронте, когда их посылали в атаку на немцев. * * * Поскольку мы несколько раз превзошли результат в девяносто тонн, что отвечало условию награждения медалью, то нам решили простить наш «явный обман» с пятьюстами тоннами. И даже наградить каждого из нас грамотой районного комитета комсомола (что было ниже медали). Для объявления этого решения в назначенный час прибыл важный руководитель, одетый в черный китель и черные же галифе, с кожаной папкой документов под мышкой. Ему показали нашу высушенную и передвинутую пятисоттонную гору зерна и что-то рассказали. Он посмеялся и пошел в обход нее. И на той стороне увидел наши глаза. Бежать от нас вокруг кучи-гиганта было бесполезно, и он нашел единственно правильный ход: полез через кучу, загребая осыпающееся зерно папкой с бумагами. И перелез. Как паук. А мы не смогли. Через полчаса нагрянула милиция, и нас выстроили в шеренгу. «Черный китель» шел вдоль ряда и вглядывался в наши лица. Но мы надели кепки и, растворившись в разных концах шеренги из пятидесяти человек, смотрели в сторону и «никак». Хулиганов не нашли.
Обратно нас повезут уже не в теплушках, а в пассажирских вагонах. И во время этой поездки 4 октября по радио передадут о запуске первого искусственного спутника Земли. В вагоне поднялось шумное ликование. Когда стемнело, все стали смотреть в окна, чтобы увидеть в небе движущуюся звездочку. Но найти ее не удалось. Когда все поутихло, я заставил себя выйти в тамбур, открыл дверь и тоже посмотрел в черное усыпанное звездами небо. Ничто никуда не двигалось... Этой зарисовкой мне хотелось бы отметить нечто похожее на какую-то отрешенность, которую сам воспринимаю даже как туповатость в моем настрое по отношению к окружающему миру. Это было время, когда Хрущев ломал сталинскую систему. В феврале 1956 года прошел знаменитый ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза, на котором Никита Сергеевич выступил с разгромным докладом. Ну и что? Для меня это было «где-то там». Однажды я купил билет в Большой театр на балет «Лебединое озеро» с участием Галины Улановой, и там в ложе увидел самого Хрущева. А в 1987 году его сын Сергей оппонировал мою докторскую диссертацию, мы несколько раз встречались с ним, и он рассказывал мне про их семейную жизнь, в которой его тогда занимала покупка госдачи отца. Это было интересно, но тоже «где-то там»… Но «туповатость» ли это? Или, наоборот, так все и должно было быть?	Начало сентября 1957 года. Наш студенческий отряд едет на месяц на целину помогать с уборкой урожая
Рядом со мной, в той самой кепке мой студенческий друг Олег Волков. Странная у нас была дружба, в которой он проявлял необыкновенный интерес к моему «внутреннему миру». Мы оба были крайними индивидуалистами. Но если я жил настроениями, то он отличался углубленной до мелочей расчетливостью. В эту осень 1957 года я познакомил его с красавицей Аделью. Мы раза два побывали у нее в общежитии в Черемушках, а потом они стали встречаться сами. И хотя это длилось не менее полугода, что-то куда-то ушло. А еще через год он женится на «выгодной невесте», мы с ним расстанемся, потом он разведется (заработав, однако, очень важную московскую прописку), и мы снова станем дружить. По окончании МЭИ он через некоторое время перейдет на работу в Московский авиационный институт, защитит кандидатскую и станет доцентом. Наши отношения прервутся после моей 6-месячной поездки в ЦЕРН (Женева) зимой 1969–1970 годов. «Почему ты ни разу не написал мне оттуда?» – обидится он. Это было не совсем так: я послал ему открытку с новогодним поздравлением, но почта тогда «оттуда» никуда не приходила. Он не поверил, и мы расстались на много лет. Потом все как будто опять вернулось. А в 1988 году, последнем в нашей дружбе, он спросил: «Скажи, только честно, ты хоть что-нибудь сделал стоящее в твоей науке?» И добавил: «Вот я, точно, ничего не сделал…» А за десять лет до этого я узнал, что в бригаде на фото был один чекист.	Наша бригада на целине после рабочей смены
Футбол – это сжатая во времени модель жизни. Здесь все то же самое: можно просто играть, а можно – идти к победе. В первом варианте не надо знать ничего, а вот путь к победе предполагает владение неким «подходом». В его основе лежит знание того, что надо создавать дух победы. Для этого каждый шаг должен быть направлен к победе. Останавливать летящий мяч надо так, чтобы он хотя бы немного, но уже катился в сторону атаки. Атаковать ворота можно и в одиночку, зная заранее, что пройти не дадут. Да еще и собьют. И если встать и снова пойти в атаку, то опять остановят. Но после третьей или четвертой «гвардейской» атаки, да еще если ты при этом сумел совершить «нечто», например удар по воротам в прыжке через голову, то тут начинается… Противник (защита) вдруг обнаруживает, что у них «спутаны ноги». Кто их спутывает? В моей модели это – дух. Так это или не так, но только если в это время подключить к атаке еще одного-двух твоих товарищей, то «машина защиты» взламывается, как орех… Но еще остается удар по воротам. И тут надо не бить, а забивать. Взорваться. (Поселок Курья Рубцовского района Алтайского края. Неприкаянные деревянные дома. Речка с журчащей ледяной водой, огромные тополя вдоль ее берегов. Безрадостная выжженная степь, какие-то невысокие холмы, изрезанные оврагами. В этом поселке родился Михаил Калашников, создатель всемирно известного боевого автомата «калашников».)	На целине. После работы
* * * Неформальный лидер во мне проявился на первом курсе. Увидев, что наш элитный радиотехнический факультет не блещет в спорте, я задался целью – сделать если не весь факультет, то хотя бы наш курс на факультете спортивным. Но об этом – ниже. А сейчас мысли-воспоминания понесли моих коней в другую сторону, туда, где и должны были блистать интеллектуалы, – в смех, которым была наполнена вся наша студенческая жизнь. И породила на нашем радиофакультете Студенческий Театр Эстрадных Миниатюр – СТЭМ, который живет в МЭИ и сегодня. Представления давались на сцене Дома культуры. Вот несколько запомнившихся миниатюр. Студент опоздал на занятие. Входит, съежившись, в дверь. «И почему же вы опоздали?» – строго спрашивает преподаватель. Студент, заикаясь: «Попался трамвай с ма-а-ленькими колесиками». Идет экзамен. За столом у одного преподавателя студент отвечает на все вопросы. Однако преподаватель ставит ему в зачетку только четыре балла и сообщает залу свою точку зрения по этому поводу: «Все равно я знаю, что он что-нибудь да не знает». За другим столом, с другим преподавателем. Подходит студент, берет билет, смотрит: он его не знает. «Можно взять другой билет?» – дрожащим голосом. «Можно», – отвечает преподаватель. Студент берет второй билет, смотрит: опять не знает. «А еще можно?» В ответ: «Можно». Студент берет трясущейся рукой третий, потом, уже не спрашивая и все убыстряя темп, – четвертый, пятый, шестой… «Хватит! – останавливает его преподаватель. – Ставлю вам оценку – удовлетворительно». Это три балла. И объявляет в зал о своем подходе: «Раз он что-то ищет, значит – он что-то знает». Опять – экзамен. Профессор ставит студенту за ответ двойку – неудовлетворительно. Студент просит: «Профессор, задайте мне еще вопросик». Профессор: «Нет. С вами все ясно. Два балла!». Студент не сдается: «Ну, профессор. Хотя бы еще один, последний вопрос!». Профессор: «Два!». Студент продолжает просить и выводит профессора из себя. «Хорошо! – отвечает тот уже с раздражением. – Задам вам, раз уж вы этого хотите, еще один вопрос. Но с условием: не ответите – два, ответите – все равно два! Будете отвечать?» – «Буду!» Плавательный бассейн МЭИ. Команда нашего неспортивного факультета РТФ и команда другого факультета встречаются в соревновании по водному поло. В начале этой игры судья бросает мяч в воду на середину бассейна, игроки разных команд прыгают в воду с его противоположных сторон, чтобы плыть к мячу. Кто его первый достигнет, тому он и принадлежит. Бассейн изображен двумя рядами стульев, на них стоят команды-соперницы, раздевшиеся до плавок. Судья дает свисток и бросает на середину мяч. Одна команда прыгает на пол (в бассейн), наша – нет. Судья повторяет всю процедуру сначала. Свисток. И снова одна команда прыгает, грохоча об пол сцены, а вторая, команда факультета РТФ, остается на стульях. Судья в недоумении задает вопрос: «Почему не прыгаете?» В ответ звучит торжественное, голосом знаменитого диктора Всесоюзного радио Левитана, заявление: «Команда РТФ просит понизить уровень воды в бассейне». * * * Но вернемся назад. Придя на первый курс, я задался целью: поднять спортивный уровень нашего РТФ. Зачем это было нужно? Не знаю почему, но мне эта задача будет казаться чуть ли не смыслом моей жизни. И пусть другие смеются над этим, но я и сегодня считаю: любое желание – свято. В этом что-то есть… А смысл проявляется позже, уже в виде линии судьбы. Но вот судьба – это уже посложнее. С чем «умные» могут не соглашаться, однако первое правило в управлении судьбой – никого не слушать. И тогда можно быть даже не таким уж и умным. Когда пришла зима, я предложил устроить соревнования по лыжным гонкам между десятью группами нашего курса. Дистанция – три километра. Все почему-то согласились, и я задумался: а почему? Это одно из очень интересных наблюдений: тот, кто берет на себя инициативу, получает власть над людьми. При этом никто не задает этих сложных вопросов, которые так мучают лидера-одиночку. Кем я и был и только всегда удивлялся: почему другие мне подчиняются? Зимой 1957–1958 годов наш курс стал чемпионом МЭИ.
1959 год. Автор – в составе сборной команды лыжников Московского энергетического института. Это было время светлых надежд и первых разочарований, описанных автором в повести «Черное озеро». Лыжный спорт – это звенящая морозная тишина и одиночество. И ощущение какой-то безграничной силы в страшном «затаившемся» лесу… Тогда еще все было впереди, и будущее воспринималось как таинственная сказка, в которой где-то уже была она… Входя в электричку на Ленинградском вокзале, чтобы ехать в Подрезково, где мы осенью бегали в овраге, по которому протекала речка Сходня, я – высокий, светлый плащ, черный бархатный шарф вокруг шеи, черная же замшевая спортивная сумка – услышал однажды: «Смотри, смотри, какой мальчик!» В нашем роду по линии отца, в которой соединились Смоленск и Псков, эти извечные форпосты борьбы русских с немцами и поляками, все обладали физической силой. Так, отец, когда его в 1938 году «судили» по доносу как «врага народа», выкинул «свидетеля» в окно со второго этажа. А мой двоюродный брат Юра, тоже учившийся в том же МЭИ, стоял на воротах сборной студенческой футбольной команды Москвы. И в 1949 году оказался соперником Льва Яшина, который потом стал лучшим вратарем мира. А автор «чуть не стал» чемпионом России по гребле, но «помешала» полученная по окончании школы золотая медаль: пришлось выбирать – ехать на чемпионат или учиться в Москву.	Автор в составе сборной лыжников МЭИ (См. текст слева)
* * * В декабре 1960 года автор, тогда – студент-дипломник, снял комнату в частном доме в Подрезкове. И даже получил прописку в так называемой «зеленой зоне», что позволяло остаться работать в Москве. Это была какая-то загадочная история в моей жизни. Получить такую прописку тогда было практически невозможно, но мне ее дали за «вознаграждение» в 25 рублей (за поход в ресторан), при том что стипендия была 50 рублей и на предприятии, где я проходил практику, мне платили 70... Однажды в глухое зимнее время мне вдруг ни с того ни с сего пришло желание пробежаться в лесу. Сама эта мысль была просто абсурдной, но и отказаться от нее было почему-то совершенно невозможно. Я надел вылинявший голубой тренировочный костюм и вышел из дома в ночную темень. Небо, закрытое облаками, белый снег. Перейдя рельсы железной дороги, стал спускаться в овраг, туда, где в речку Сходню впадала другая речка, Горетовка. И неожиданно увидел впереди стайку девушек, возвращавшихся к себе в деревню с поздней электрички. Они шли по узкой протоптанной в снегу тропинке и, чтобы не бояться, громко смеялись. Я настигал их, но они даже не могли предположить, что кто-то может быть сзади. Не зная, что делать, я сошел в глубокий снег и обошел их немного стороной. Бесшумная серая тень пробежала мимо них, поднимая снежную пыль, и, перейдя по покосившимся деревянным мосткам через речку, свернула с тропинки в сторону леса...	1958 год. Учеба в Московском энергетическом институте. Семинарское занятие по философии. Выступает автор Третий слева – Володя Щербаков. По окончании МЭИ стал писателем-фантастом, заведовал отделом фантастики в издательстве «Молодая гвардия». За открытие древнего города асов (ранних ариев) в Средней Азии – Асгарда вошел в число 100 самых знаменитых археологов мира. Четвертый – Женя Ерёмин, стал начальником отдела в одном из «почтовых ящиков» (в подмосковном городе Истра). Пятый – Сеня Зорин, вошел в «команду» космонавтов. На дальнем плане – Толя Надточеев, стал проректором Московского электротехнического института связи.
Одиночество. Его давал зимний лес со снежными шапками на ветвях лохматых елей и с торчащими из-под снега желтыми травинками на краю замерзшего болотца, но в него уводили и те странные настроения, которые возникали каждый раз, когда я брался за перо. «Но нельзя все время работать и работать, человек становится ученым, только когда он пишет», – скажет автору Михаил Григорьевич Мещеряков, создатель в Дубне первого отечественного ускорителя – синхроциклотрона (1949). Но это будет много позже. А в возрасте 21 года автор сам пришел к тому, что надо писать. И завел дневник. «Кто хочет погибнуть, погибнет» – стало одной из первых записей. Но это был Лермонтов, написавший за год до своей гибели «Героя нашего времени». А первые свои записи автора стали связанными с четырьмя походами (вместо лекций про антенны и волноводы) в Третьяковскую галерею. «Почему мне нравятся Поленов и Левитан, а не «главные» – Репин, Шишкин и другие?» – как окажется, вопрос является ключевым на пути становления человека как личности. Надо было только дать правильный ответ: я должен верить своим настроениям. Тогда твоя судьба станет наполненной светом предназначенного именно тебе. Что, однако, не значит – предопределенного. Иначе ты – не русский. Впрочем, предопределения нет ни у кого, но не все это знают. Таинственная Вселенная требует только следования в направлении Красоты. В это время приходит состояние «осветления». Что даже можно увидеть – по этому фото (ноябрь 1960), сделанному по какому-то «капризу», когда я «поймал» такое состояние. * * * «Что было раньше – курица или яйцо?» – Эта всем известная загадка еще более применима к вопросу о творчестве и настроении. Настроение приходит, когда начинаешь писать, или же сначала надо его «поймать»? М.Г. Мещеряков сказал автору, когда потребовалось написать кандидатскую диссертацию «без отрыва от производства»: надо каждое утро написать одну строку текста, а затем попробовать написать вторую. Если вторая не пишется, то это дело надо отставить. Но уж если написалась, то надо отодвинуть все другие дела и написать целиком параграф. Именно целиком, до последней строчки. Так, следуя этому совету, автор «сделал» свою первую диссертацию всего за один месяц. И задумался: а прав ли М.Г.? Да, он с И.В. Курчатовым построил синхроциклотрон. Да, он стал членом академии наук СССР. Да, он – профессор Московского университета. Но нет ли в его подходе пассивного обращения к «параллельному миру» (моя интерпретация сказанного им) некой неточности? И когда спустя три года, в 1971 году, я писал повесть «Черное озеро», то шел по другому пути: сначала – настроение. Ощущение огня. Тогда надо безо всякой «пробы» (здесь говорится о первой и второй строчках) просто идти в атаку – садиться и писать, никогда не зная, куда заведет то, что видится только как «начало». Вот только можно ли управлять созданием настроения? Оказалось – можно, что по тому, к чему это приводит, автор со временем стал обозначать как управление временем.	Автор – студент-дипломник
В этих поисках, которые привели к выявлению связи между временем и красотой, автор несколько раз обращался c разговорами к М.Г. На что однажды получил скептическое замечание: «Человечество никогда не знало, как ответить на три вопроса: зачем нужны деньги и что такое любовь и красота? А Вы, Владимир Николаевич, хотите…» Да, хотел. И однажды, когда судьба сблизила нас до участия в одной научной теме и я мог позволить себе «запросто» заходить к нему, мной был задан каверзный вопрос: «А были ли Вы, Михаил Григорьевич, когда-либо счастливы без причины?» Он посмотрел на меня с удивлением, высказался на этот счет, а потом сказал: да был. И это было всего один раз, в 1939 году. Однажды он пришел к Курчатову, его научному руководителю по аспирантуре, и предложил некий научный эксперимент. Но этот эксперимент расходился с какой-то точкой зрения знаменитого физика Нильса Бора, и Курчатов, а вместе с ним и члены Ученого совета, куда было вынесено на обсуждение предложение М.Г., согласия на проведение эксперимента не давали. Но М.Г. почему-то горел этой идеей. И в конце концов Курчатов дал согласие, эксперимент был проведен и результаты опубликованы в главном научном журнале «Доклады Академии наук СССР». А уже после войны, в 1946 году, когда Курчатов занимался созданием атомной бомбы (и М.Г. был в его «команде»), однажды Игорь Васильевич протягивает М.Г. руку и говорит: «Мишель, я тебя поздравляю!» Оказалось, что только что вышла статья в каком-то важном американском научном журнале, где сообщалось о повторении того опыта М.Г. и со ссылкой на него. После чего М.Г. стал первым заместителем Курчатова и получил задание – построить в Дубне синхроциклотрон. «Но счастлив я был не в связи с этим назначением, а в 1939 году, когда отстаивал право на свой эксперимент, – сказал М.Г. и повторил: – А вообще, Владимир Николаевич, я иногда удивляюсь Вашим вопросам». И рассказал по поводу счастья одну историю, написанную в мемуарах какого-то очень известного француза-академика. На склоне лет тот, достигший всех званий и наград, признался, что был счастлив всего лишь однажды. Он был бедным студентом и снимал дешевую комнатку под крышей дома. И однажды пережил настоящее счастье, когда услышал, как по скрипучим ступенькам к нему поднимается девушка. Больше такого счастья он не испытывал никогда в жизни.	Профессор Михаил Григорьевич Мещеряков
* * * Ответ М.Г. и рассказанная им история про француза-академика не вели к разрешению тайны происхождения наших настроений. Хотя в них был и интересный момент: даже одно по-настоящему светлое настроение, однажды снизошедшее на человека, может заполнить всю его жизнь. А нельзя ли создавать эти настроения, чтобы стать видимым «оттуда»? «Где Вы, Владимир Николаевич, видели, чтобы это было уже открыто на Западе? А это значит, что Вас не поймут никогда. И Вы только получите лишних врагов. Но зачем Вам это? Подумайте. Желаю успеха!» – Замечание М.Г. по поводу утверждения автором открытия «числовых характеристик красоты» и «чисел управления», позволяющих «сжимать время» в 10–100 раз. Что было успешно применено при разработке двух десятков программных комплексов для сканирующих систем АЭЛТ-1 и АЭЛТ-2/160 в 1970-х и 1980-х годах (при М.Г.), а с 1995 года применяется в ЦЕРН (Женева) в разработках информационных AIS-систем. Мне не хотелось соглашаться с ним. Но я с ним не спорил. И хотя не все, что он предлагал, было «правильно», а подчас и просто обидно, однако потом оказывалось, что именно на этом пути – самое интересное. Но, может, не самое?.. У него был тост: «За науку, которая нас кормит!».	Здание первого отечественного ускорителя – синхроциклотрона в Дубне, построенного под руководством М.Г. Мещерякова
Автор проработал два с половиной года инженером-электронщиком в «стандартной» группе физиков, ставивших эксперименты на синхроциклотроне. Как правило, мне доставалось дежурить по ночам. Один в огромном гудящем здании из бетона, где за стеной гуляет радиационная смерть, а в одной из бетонных стен, согласно легенде, замурован заживо надсмотрщик над заключенными, строившими это сооружение, – это было нечто… Во всяком случае, во время дежурств хватало времени, чтобы думать, как это по тому, что можно найти в книгах, было у заключенных в одиночных тюремных камерах. И что было удивительным – я летал во время этих дежурств. Что-то ждало меня впереди? * * * Время на синхроциклотроне стоило очень дорого, Чтобы сберечь его, мой товарищ по работе, такой же молодой, как и я, физик Саша Купцов при настройке аппаратуры на оптимальный режим работы на пучке выбрасываемых из ускорителя частиц заходил в зал, где происходило облучение детектора, и в течение одной–двух минут быстро менял количество медных пластин (мишени) детектора. А я в это время «висел» на телефоне в соседнем, защищенном от радиации помещении и сообщал ему, в какую сторону отклоняется стрелка регистрирующего прибора. Однажды я ощутил, что тоже хочу поиграть в прятки со смертью, и Саша уступил мне «свое» место. Об этих «вольностях» никто не знал. А нам это нравилось. В науке, как на корабле, есть какая-то тайна… В это время на экранах шел знаменитый фильм «Девять дней одного года» Михаила Ромма, снятый в Дубне. Как бы о нас. И совсем не о нас.
1957 год, станция Подрезково на железной дороге из Москвы в Ленинград. Нас, лыжников сборной команды Московского энергетического института привезли сюда в один из осенних дней для тренировки в беге по склонам оврага, по которому протекала река Сходня. Выпал первый снег. Чистый прозрачный воздух. Звериная сила в волчьих ногах. Уйти было невозможно, и мы бегали до самых сумерек. В окнах домов на другой стороне оврага начали зажигаться вечерние огни. И вдруг сердце защемило так, что я понял: отсюда мне не уйти никогда. По окончании учебы в МЭИ я снял в Подрезкове шестиметровую комнатку в деревянном доме и стал ездить на работу в Москву. Потом перешел на работу в Дубну. Но все равно приезжал и приезжал в этот овраг. Что-то странным образом притягивало меня к нему… И однажды, летом 1996 года, прочитавший к этому времени много книг по русской истории, увидел в хитросплетении не совсем обычных дорожек в овраге целую систему «инженерных» сооружений. Это был перевал с одной водной системы на другую, по которой в средневековые времена «шли» товары из богатой Венеции (позже – Генуи) в далекую Персию. А здесь был организован сбор мыта (налогов). И тогда же понял смысл этого странного названия – Подрезково, когда «нашел» (мы по ней бегали на тренировках) скрытную дорогу, подрезающую главную. Здесь можно было собирать мыт и скрывать его от покоривших русские земли татар! Чтобы победить их в 1380 году в Куликовской битве? Я нашел – мне было «подсказано»? – место, где живет дух победы на Куликовом поле?	Река Сходня (См. текст слева)
* * * «Хочешь, я покажу тебе, где живет дух победы на Куликовом поле?» – предложил я осенью 1999 года дружившему со мной Роберту Кайо (Robert Cailliau), второму автору «мировой паутины» WWW – World Wide Web, которая была создана в ЦЕРН в 1989 году Тимом Бернерс-Ли при участии Роберта. Перед его вылетом из аэропорта Шереметьево-2 в Женеву у нас было немного времени, и мне пришла мысль – свозить его в город Сходню, на другой стороне «нашего» оврага. «И где же дух? – спросил Роберт, когда мы прошлись по неказистой привокзальной площади, зашли в магазин и купили для него русской водки и рыбы. – Я ничего не увидел». Но «дух» не разговаривает, он передает настроения. Мы поехали с ним дальше вдоль железной дороги до Т-образного перекрестка. Направо был Зеленоград, центр микроэлектроники, налево – дорога вела к усадьбе Середниково. «Сейчас ты сделаешь свой выбор – направо или налево, – сказал я ему. – Но на самом деле это будет не твой выбор, а – подсказка. Которая будет иметь неизвестное будущее». Он выбрал Середниково, и уже в сентябре следующего года мы провели с ним в усадьбе семинар на тему: можно ли дух поселить в Интернете? Так или иначе, но это именно в этот год я начал исследования «духа»…	Река Сходня между городом того же названия (находится слева) и поселком Подрезково. Справа находится невидимый отсюда ручей место тайного выхода в сторону Подрезкова (2004 год)
Снимок со спутника местности с рекой Сходней между городом Сходня и поселком Подрезково Обозначения на снимке: 1 – место «официального» выхода из реки Сходня на главную дорогу, ведущую к реке Клязьма. Здесь расположены две искусственно вырубленных «гавани» (см. на увеличенном снимке). Отсюда начинается главная дорога, которая идет сначала направо, а потом сворачивает налево и идет в виде просеки через лес по краю другого оврага. На расстоянии полукилометра, в склоне этого оврага, слева от дороги прокопаны десять «овражков», в которых, как можно предположить, и «мытарили» провозимые товары (проверяли товары и собирали налог). 2 – место «неофициального» (скрытного) выхода из реки Сходня, в виде «гавани» в устье впадающего в нее ручья (см. дальше). На снимке отмечено место съемки панорамного фото (см. выше).
Две «гавани», с которых начиналась главная дорога (увеличенный снимок в точке 1)
Устье впадающего в реку Сходня ручья (темная линия на снимке) и вырубленная «гавань», место тайного выхода на скрытную дорогу (идущая вправо кривая светлая линия) (увеличенный снимок в точке 2)
Искусственно вырубленная «гавань» (левая в точке 1) – месте «официального» выхода из реки Сходня на главную дорогу (снимок 2002 года)
Прекрасно сохранившаяся главная дорога, проложенная, как можно предположить, в середине XIII столетия, с приходом на русские земли монголо-татарского ига (снимок 1997 года; в 2004 году этот участок дороги частично разрушен после приватизации прилегающей к ней земли)
Почему, делая этот снимок в 1997 году, я не увидел самой «гавани»? Правда, с другого берега реки «гавань», частично заросшую по краю травой, разглядеть было непросто. И все же дело не только в этом. Похоже, истина открывается не сразу. И когда в ноябре этого, 2009 года я увидел на снимке со спутника квадрат «гавани», то уже на следующий день был на месте. Пробираться сюда со стороны главной дороги пришлось по крутому склону засыпанного мокрым снегом оврага, иногда на четвереньках, разгребая руками снег, чтобы добраться до травы, что позволяло не скатиться вниз. Но уже ничто не могло остановить меня … Неуверенность и страх... Это были такие ощущения, что они запомнились на всю жизнь. Я испытал их, садясь в трамвай в декабре 1960 года на нашей остановке «Лефортовский вал», чтобы ехать на Ленинградский вокзал и оттуда на электричке в Подрезково. Где мне тогда словно с Луны свалилось – снять комнатку и получить московскую прописку. Но почему мне стало вдруг страшно на трамвайной остановке? Кто-то скажет, что я уже тогда предчувствовал, раз уж я такой, что буду аж на восьмом десятке ползать здесь на четвереньках… Что ж, может, и это…	Место тайного выхода из реки Сходня на скрытную дорогу, подрезающую главную. Идущая от мостика дорожка пересекает остатки земляного бруствера. «Гавань» и устье ручья расположены правее, на снимке виден только самый край «гавани»
Карта местности между реками Сходня и Клязьма. Две линии отражают схематично главную и скрытную дороги (соответственно между точками 1–3 и 2–4)
Снимок со спутника реки Клязьма с «гаванями», в которые входят главная дорога (точка 3) и подрезающая ее (точка 4)
Православная Святая Троица. Москва Христианская Святая Троица разделяется на Западную (католическую и протестантскую) и Восточную (православную). Разница – в трактовке Святого Духа. В первом случае, считается, он несет энергию мужского начала в Природе, во втором – не несет, а ведет человека к погружению в Красоту. Что уходит в спор о Filioque. А Бог Сын и на Западе, и на Востоке, также раздваиваясь, проявляется одинаково. Он выражает либо свободу духа («время разбрасывать камни»), либо несвободу и дух коллективизма («время собирать камни»). А это отражается в расколах. Принимая в Х веке христианство восточной ориентации – я отметил бы здесь поход киевского князя Олега Вещего в 911 году на Константинополь (когда он прибил щит на его ворота), – Киевская Русь (киевские руссы) заменяет в своем ареопаге Богов, где выделялась дохристианская Троица – Сварог (сварганивший этот мир), бог войны Перун и бог любви и красоты Святовит, – жестокого Перуна на мягкого Иисуса Христа, заключавшего в Своей двойной ипостаси не только жесткий коллективизм, но и ведущий к расцвету творческих сил индивидуализм. На первых порах, когда руссы были воинственным народом, новым был индивидуализм. Армия и индивидуализм? Именно. В такой армии, в которой воин делает шаг в сторону личности, проявления им личной инициативы, взлетает дух. И армия начинает побеждать везде. Это мы видим в Киевской Руси на протяжении всего Х века и первой трети XI века, когда был разгромлен главный враг – хазары. Но затем, в мирное время, с очередной сменой поколений, когда нет врага и «интеллекту» незачем идти в армию, всегда наступает расцвет культуры – что мы и знаем по правлению великого князя Ярослава Мудрого. Но по этой причине культура – это еще и разброд, ведущий к гибели. Это и происходит. Междоусобицы во второй половине XI века. Приход тюрков-половцев, которых привлекала красота славянской женщины. Неспособность защитить честь перед остановившемся на ночь на твоем дворе татарином (так будут называть, обобщая, всех восточных воинов). И возникновение вопроса: что дороже – богатые киевские земли или свобода и честь? Ответ дал великий киевский князь Владимир Мономах: честь. Умный и сильный, он придавил половцев, но также основал город своего имени в 1000 километрах на северо-восток от больного Киева, куда под защиту лесов и болот его сын Юрий Долгорукий и внук Андрей Боголюбский начинают переводить будущих великороссов. Вокруг города Владимира ставятся три крепости – Москва (как крепость в 1156 году) для защиты от остающихся в Киеве, Тверь (1208) для защиты от братьев-славян в Великом Новгороде и Нижний Новгород (1221) для защиты от тех, кто поплывет с востока по Волге. В это время Европа экспериментирует с Крестовыми походами. Последний заканчивается в 1204 году взятием Константинополя и открытием торгового пути между богатой купеческой Венецией (через шестьдесят лет ее заменит папская Генуя) и Персией. По Днепру и Волге идет поток товаров с перевалом в Москве. И здесь с него собирают мыт (налог) в нынешнем подмосковном городе Мытищи. Как и полагается, вознесшийся дух свободы, связанный с уходом из Киева и удалением от греческих патриархов (что вело к повышенной личной ответственности человека), привел сначала к победам на новых землях, потом к расцвету культуры (вспомним хотя бы храмы во Владимире), а затем жди поражения? Так все и было. В 1237 году на русские земли приходят монголо-татары, и хан Батый облагает все доходы Владимирского княжества 10-процентным «выходом». Вот тогда – эту дату еще никто не исследовал – сбор мыта был перенесен с места перевала в Мытищах, куда по рекам Москва и Яуза плыли торговые суда под контролем со стороны Боровицкого холма, на удаленное на двадцать пять километров от центра Москвы плохо контролируемое новое место – в нынешний город Сходню. Где был оборудован «официальный» выход из реки Сходни для перевала на текущую на восток реку Клязьму, и это был главный путь, а также – «неофициальный», подрезающий главный (это место показано на фото). Там возник поселок Подрезково. И это там, по моим представлениям, Москва собирала неучтенный мыт, который стал, как это видится, материальной основой в процессе ее возвышения до столицы русской земли. Кто дал ход этой идее? Опять же видится – князь Александр Невский, чей сын Даниил вдруг оказался при деньгах и стал прикупать к Москве Можайск, Коломну и другие земли. Потом были братья-интриганы Юрий Московский и Иван I Калита (калита означало – кошель). А затем пришло время победы на Куликовом поле (1380) и благословившего на эту битву московского князя Дмитрия (ставшего Донским) преподобного Сергия Радонежского. И еще через сто лет Московская Русь стала Россией.
Русское староправославие. Сергий Радонежский Русская Святая Троица – это ориентация на Красоту. Но проникнуться духом погружения в Красоту можно только светлой душе. «Осветление души» – это то, о чем говорил преп. Сергий. Но и этого еще мало. Нужно страдание, когда становятся видны истинные ценности в нашей краткосрочной жизни. И к этим истинным ценностям относится любовь, но никак – не власть и не богатство. Страдания на русскую землю принесло монголо-татарское иго. Но они же (татары) перерезали путь по Днепру, удалив Русскую Церковь от власти киевского митрополита. Это создало редчайшую предпосылку для возникновения в пространстве христианской культуры уникальной возможности – соединить Красоту (а это женское начало, направленное на «порабощение» мужского духа) с неограниченной ничем свободой духа (что ведет мужское начало на «небеса» – в поэзию; во всем – и в искусстве, и в любви, и на войне, а в наше время – также в науке). Но для этого кто-то должен был пренебречь властью и стать здесь первопроходцем. Им и стал преп. Сергий. Потом были Иван Грозный, патриарх Никон, Николай I, наконец – Ленин. Но дух русского староправославия уже вошел в русские души. Его единственная проблема – в нем нет движения. Проявления мужского духа. «Природными инструментами» решения этой задачи в отношении народа и были в русской истории монголо-татары и разные «деспоты». Но на индивидуальном поле, где, как в поэзии или в принятии решения о выступлении против татар, приведшем к Куликовской битве, нужно было нечто иное – то, что улавливается только в одиночестве. Что мы и назовем поэзией, и при том – в самом широком смысле. Секрет поэзии очень прост: его вершина – красота, но постигается она только в движении. Последнее совершенно естественно для немца и самое сложное для русского. И это от неспособности понимания немцем смысла в красоте, а русского – в необходимости поиска ее в движении, как мне это видится, и происходили все войны между нашими народами. Что остается за чертой понимания не только политиков, но и интеллектуалов-философов. Ибо ни тем ни другим это не доступно. Но оно тем не менее может быть доступно кому-то – как это можно увидеть на примере преп. Сергия. Поэта русской земли. Творца природы гения русского духа. На скучном языке философии поэтическое творчество называется синергией.	1380 год. Преподобный Сергий Радонежский и московский князь Дмитрий Иванович перед сражением на Куликовом поле
Шесть месяцев В ЦЕРН (Женева) с зимой 1969–1970 годов В 1969 году автор в возрасте 31 года был приглашен на полгода в ЦЕРН для участия в создании сканирующей системы ERASME, применявшейся затем для обработки фотоснимков со строившейся тогда Большой европейской пузырьковой камеры. По приезду в Женеву произошел смешной случай. Я пригласил к себе в отель немца Эдвина, с которым учил немецкий язык в обмен на изучение им русского, чтобы выпить «по быстрому» русской водки. Мест для парковки его автомобиля на улице не нашлось, и мы заехали – «А, была не была!» – на частную стоянку. Возвращаемся – наш автомобиль заперт сзади приехавшим на свое место такси. Сбоку, отрезая нам выезд, стоит маленький красный «форд». Вдруг рядом с нами глохнет мотор проезжавшего мимо «фиата», и из него выскакивают два парня-итальянца. Меня осенило, и мы вчетвером откантовали «красного американца» в сторону и выбрались из ловушки. «Американца» закантовали обратно. Я поднял в прощальном приветствии руку: «Vivat Italia!» – В ответ: «Vivat Russia!». «Фиат» почему-то сразу завелся и уехал. Назавтра – вызов Эдвина в полицию: он должен заплатить штраф и дать, по требованию таксиста, объяснение: как выбрались из «клетки»? Штраф Эдвин заплатить соглашался, а давать объяснение таксисту отказался – в Швейцарии на такой случай закона придумано еще не было. В конце концов «доведенный» таксист предложил компромисс: штраф не нужен, пусть только «злодей» даст объяснение. «Фиг ему!» – заявил Эдвин. А что до изучения языков, то через месяц я уже говорил по-немецки, а Эдвину, «получившему урок» с познанием русского, было предложено ограничиться заучиванием молитвенного и спасительного – русского мата. Он легко осилил эту несложную премудрость и стал, здороваясь, спрашивать: «Хау а ю? Ни х…?» С подобных простых шагов – со временем я буду называть это созданием в кратчайшие сроки ядра решаемой проблемы (действующего ядра создаваемой системы), и здесь важно именно движение, что подвластно нашей воле, – и начался мой путь к изысканиям роли красоты в вопросе управления временем. Что привело к антропокосмической модели Вселенной, где русский дух поначалу следует за гордым немецким, а кривая линия гордости воспроизводит известное для научных теорий: сначала нет ни х…, потом вспыхивает фейерверк, а в конце – опять нет ни х...
15 ноября 1969 года. Суббота. Самолет Москва–Женева «прошел» над озером и сел. С корабля – на бал. Летевший со мной физик в тот же вечер пригласил меня принять участие в party (вечеринке). Я надел черный костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Все остальные оказались одетыми либо в свитера, либо, если это был костюм, то с яркими кричащими галстуками. Женщины были одеты очень красиво. Одна, высокая черноглазая красавица немка, сама подошла ко мне и стала расспрашивать про мою жизнь. Оказалось, я понимаю и могу ей кое-как отвечать: женат, семилетняя дочь Ирина пошла в первый класс. (Ирина в пять лет: «Я уже все понимаю, но что-то никак не могу понять: откуда солнце взялось? Где лежат нитки с иголкой?») Мы встретимся с ней в следующий раз только в марте 1992 года. После многих лет перерыва, в которых был 15-летний из-за моей глупости (отказа стать «славным чекистом» с помощью всего трех букв), я снова приехал в Женеву, и мои друзья устроили для меня party. И она, узнав, пришла. А тогда, на следующий день после прилета в Женеву, я решил сделать «проверку». Вышел закоулками на бульвар вдоль Женевского озера, досчитал до пяти и выскочил обратно. Тайный агент должен был в это время бежать большими шагами по переулку. Но там никого не было. * * * Уже через неделю после приезда в Женеву мне было предложено каждую субботу играть в футбол в русской команде, организованной при Миссии нашего СCCР при Организации Объединенных наций. Кроме нас, «физиков», там были (играли) представители еще нескольких учреждений – Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) и других. Но мне запомнилась только эта. Один из игроков ВОЗа однажды после игры, когда мы сидели в кафе и пили пиво – на что в Миссии специально выделялись деньги, – стал расспрашивать меня о нашей работе в ЦЕРН. Я увлекся и стал говорить ему о том странном явлении, которое было в то время связано с массовым непониманием роли человека в Природе. Поскольку, однако, мой собеседник тоже был на стороне тех, кто верил в возможность создания искусственного интеллекта на основе компьютеров, то мои доводы привели его в восхищение. «Я бы никогда не поверил, что можно так интересно рассказывать о человеке и компьютере, – сказал он. – А что ты думаешь о Сахарове?»	Женева
Про Сахарова я ничего не слышал. И спросил: а кто это? Больше я его не интересовал. А я нашел книжный русский магазин и отыскал в нем полку с книгами диссидентов. Но они показались мне скучными и неинтересными. * * * Прошло два месяца, и меня пригласил в гости руководитель группы, в которой я работал, Курт. Я принес с собой купленную в Миссии бутылку водки «зеленая головка», как мы ее называли. А официальное название у нее было «Московская особая». Жена Курта, похожая на американских киноактрис блондинка, объявила, что мы будем есть итальянскую пиццу. И ушла готовить ее на кухню. Курт посадил меня за стол и стал рассказывать про свою жизнь. Его отец был шкипером на небольшом корабле и утонул, когда корабль подорвался во время войны на мине. Закончив эту часть рассказа, он поставил на стол малюсенькие рюмочки, грамм на двадцать, и налил в них водку. «Если пить такими порциями, по-шкиперски, то к концу мы совсем окосеем», – подумал я. И решил, что ни за что не сдамся сыну морского волка. На столе появилась пицца. Я никогда еще не ел ее, и меня поразил вкус итальянцев: это было сырое тесто, напичканное свежими помидорами и сырыми же сосисками вперемежку с жесткими кусками колбасы. Наверное, если бы это были просто лягушки в тесте, то и то их было бы есть намного проще. Чтобы не ударить в грязь лицом и не показать, что капризничаю, я попросил дать мне большую кружку чая. И стал заглатывать как можно большие куски этого очень странного кушанья, запивая каждый кусок приготовленным специально для меня чаем из полулитровой фарфоровой кружки. Увидев, что я быстрее других справился с «едой», хозяйка положила мне на тарелку второй кусок пиццы. Я с тоской смотрел на стоящую на столе бутылку, но предложить выпить из нее так и не решился: мало ли что на уме у этих немцев… Часа через два Курт говорит: «До чего ж хорошо пошла! А не выпить ли нам с тобой еще и по второй?» Пройдет несколько лет, мы с Куртом давно станем друзьями, и однажды я расскажу, как в тот первый раз ел в его доме пиццу. На которую с тех пор не хочу даже смотреть. И тут оказалось, что его жена вообще никогда ничего сложного не готовит, а в тот раз, ради русского, набралась храбрости взяла первый раз в жизни поваренную книгу. И выбрала пиццу. А потом они долго обсуждали этот ужин. Но не ее пиццу, а то, что русские сначала пьют чай, а уже затем только кушают. * * * Самым сложным оказался третий месяц. С работой все шло хорошо. Раз в неделю устраивался семинар, и я отчитывался на нем. Но «тоска по родине» достигла в это время своего апогея. А в довершение ко всему меня втянули в «службу» разведчика. Отвечавший за этот участок работы сотрудник нашей Миссии при ООН, совершенно безликая серая личность, вызвал меня и предложил побеседовать с представителем некой «фирмы», которая, как он объяснил, занималась поставкой в СССР новейшей электронной элементной базы. Моя задача была простая: помочь фирме в составлении перечня такой базы, опираясь на опыт работы в ЦЕРН. Отказываться было как-то неудобно, и мы пришли на эту «фирму». Это была простая двухкомнатная квартира в доме недалеко от Миссии. Нас встретил ее хозяин, пиджак и галстук, и закричал с порога: хау ду ю ду? И протянул радостно руку. В глубине квартиры за пишущей машинкой строчила, как из пулемета, дама-секретарша. В ее стрекоте не было совершенно пауз. И то ли она была такая талантливая, то ли ее задачей был чистый стрекот, но только чувство идиотизма происходящего никак не покидало меня с момента, как открылась входная дверь. Мне предложили заполнить какие-то подробные анкеты на меня и на всех членов моей семьи. Я спросил: зачем это? Мне ответили: чтобы посылать вам всем поздравления к дням вашего рождения. Из-за границы? Поздравления? Даже я, ничего не знающий толком в этой жизни, и то ощущал: чушь какая-то. Мало ли что можно зашифровывать… Однако анкеты заполнил и расписался. А потом получил задание: придти в назначенный день со списком электронных схем. В этот день, придя снова, я обнаружил, что квартира закрыта. И никто никогда мне не дал никакого объяснения. Осталось только чувство какой-то мерзости. Может, меня просто проверяли «свои»? По крайней мере, на работе отношение ко мне никак не изменилось. Все смешалось… Я пошел к руководителю Советской миссии, очень уважаемой (говорю искренне) даме по имени Зоя Васильевна Миронова, и попросил ее отпустить меня обратно, домой. Но она отговорила меня писать такое заявление, сказав о том, что Родина ждет от таких, как я, подвига и победы в науке. Вскоре после этого я попал в госпиталь. Прыгнул во время соревнований по волейболу вверх, чтобы «погасить» мяч, и там на меня нашло. И скрутило. Так и приземлился – на подвернутую ногу, и разорвал что-то в области щиколотки. Пришлось вызывать машину скорой помощи. Три дня я пролежал в белоснежной палате. Ко мне пришел Курт и принес фрукты. Еще через пару дней я уже приковылял на работу. А потом все забылось: молодость. И я даже занял 2 место в забеге на 1500 метров 9-го мая, в день Победы. И получил приз. А за месяц до этого Курт пригласил меня «для разговора» и сказал: «Ты сделал большое дело. И мы победили. Но ты только работал, а мы знаем: все русские имеют задание – собирать информацию. Однако ты это не делал. И теперь, по возвращении, у тебя возникнут неприятности. Поэтому мы решили: вот ключ от сейфа с документацией на всю нашу систему. Ты будешь первым русским, который получает такое. Бери и работай с сейфом». Я вспыхнул: брать ключ было нельзя. В этом было что-то нечистое… И ответил отказом. Курт удивился и повторил предложение. А я уже понимал: это было неспроста. Такое мгновение упустить нельзя! Но где оно, это единственное истинное решение?.. Сгораю от напряжения, а время летит: секунда за секундой… И оно пришло – решение, которое изменило всю мою следующую жизнь. Я сказал: «Пусть будет так: завтра я принесу вам список вопросов, которые найду интересными, а вы мне сами подберите по этому списку имеющуюся в сейфе документацию». Это было действительно именно то, что нужно: что бы я делал с этим битком набитым бумагами сейфом? Да еще на английском языке… Но что мне ответят на эту «наглость»? Молчание. Кажется, еще немного и я сгорю до тла. А потом Курт и присутствовавшие при этом разговоре еще двое сотрудников стали хлопать в ладоши. Это были аплодисменты. * * * На следующий день я передал семь вопросов, после чего были назначены семь ответственных за подборку документации по каждой теме и составлен график их работ. Мне оставалось только приходить в согласованное время и получать. Но что я буду делать с этой бесценной информацией? Ведь дома я почти никто – в это время даже мой первый сканер еще не был запущен в эксплуатацию. И потому – где мне достать, начиная с уникального объектива, требуемую по качеству элементную базу? Я знал: не достать нигде. И оставался лишь один выход: получить ее здесь же, в ЦЕРНе, для создания моего второго сканера в СССР. Вот только как это сделать? Не идти же советоваться с дураком-разведчиком?.. И тут пришла одна мысль. Это была абсолютно наивная мысль: «сыграть» на том, что о России говорят, что это – необыкновенная страна. С этим, правда, согласны не все. Но что мне все эти «не все»? Пусть кто-нибудь из них построит хотя бы один сканер, не говоря о выполнении блестящей разработки в ЦЕРН. А уже потом рассуждает о стране. Где все действительно просто плохо, сплошной хаос, но в то же время – и по той же причине – и все возможно. И я знаю, как считал тогда, некую тайну, которая ведет русских к победам. Объяснять ее бесполезно: кому дано, тот и так это знает. На это и была направлена моя странная мысль. * * * Загадка России – в поэзии. А поэзия – это свобода и тоска о любви. Но только для этого надо, чтобы было о чем тосковать. А именно это и есть то, по чему «умирают» русские за границей. А вот у них такого нет. В чем я и решил им помочь – показать Россию, ее прекрасную сторону, в обмен на элементную базу. Первое – об этом никому нельзя было говорить. Вокруг все были «такие умные». И обратиться к кому-либо за советом означало – только вызвать смех. (Как это относится и к настоящим временам, когда кто-нибудь говорит что-либо хорошее о России.) Второе – надо было решить: вносить ли мое предложение о сотрудничестве с прекрасной Россией – тогда я думал только о женщине – сразу или же отложить на последний момент? Отложить было эффективнее, но кто гарантирует, что в последние дни найдутся «все, кто надо», чтобы согласовать мое предложение? Угадать в этом вопросе было невозможно. Можно было только положиться на судьбу. Что я и решил сделать. Наконец, третье: я решил создать настроение. Для чего перестал ходить в ЦЕРН и целый месяц шлялся по городу в надежде, что обо мне начнут забывать. А это значит: время высветит нашу победу в прошлом, и я, товарищ по борьбе – а она была жестокой, – стану «легендой». Наверно, это все выглядит не очень надежно. И для умных – наверняка ненадежно. Тем не менее – сработало. А я даже попробовал в это время начать писать повесть, которая получила потом название «Черное озеро». Благо, времени было предостаточно. Тогда я еще не знал, что этот, последний, штрих будет иметь самые большие последствия: фактически это тогда и была начата моя карьера пишущего мыслителя. Что стало возможным именно потому, что я тогда не спешил. А это, как знаю теперь, в поисках истины (а к ней нас ведет настроение) – самое главное. Но вернемся обратно, в ту середину мая 1970 года, когда я выступил с предложением о нашем сотрудничестве. И победил. За два дня до возвращения в Россию я устроил прощальный party в виде производственного банкета с выпивкой для коллег. На party полагалось сказать речь, и я ее подготовил. Но это должна была быть не просто «какая-то речь», а речь настоящая, способная дойти до самого сердца. И я построил ее на том, что вначале наговорил немного глупости – о том, что вот я, приехал к ним на Запад из страны, строящей будущее человечества, но нашел «что-то вроде человечества» и тут. И мы стали товарищами (камераден). И сражались вместе, одержав нелегкую победу. А теперь пришло время расставаться. Возможно навсегда. Я уезжаю от них обратно, к себе домой, в мою Россию, которую люблю. Где в лесных озерах тихо светят далекие звезды… В конце я переходил на поэзию, что вместе с выпитой под речь водкой и моим новым статусом «человека-легенды» должно было создать то самое настроение, во имя которого я все это и городил. Но вот поймут ли меня? Не решат ли, что я говорил в том смысле, что и в озерах у нас светят все те же красные звезды?.. Наконец, настал тот день, и мы собрались. И тут я, и так чуть живой, обнаруживаю, что допустил ошибку: забыл заказать в ресторане стаканы. И делаю вторую ошибку: иду туда, в ресторан, один. При том, что там говорят только по-французски. Все же я смог объяснить, что я – русский. Делаю party с водкой и закуской. Что мне надо 30 стаканов. Вот залог – 50 франков. Завтра стаканы верну… В ответ тоже понял: мы видим – ты хороший парень. Но также и болван. Друзья ждут выпивки, а ты тут что-то нам объясняешь. Беги бегом к ним (показали пинок под зад) и тащи свои стаканы. Как дошел, не помню… Только вижу, как хочу попасть в проем двери в коридоре и чувствую, что не попаду. Наклонил поднос на себя. В проем не попал, задел плечом. Стаканы поехали, но не упали: спас заготовленный наклон подноса. Разлил водку. Все хотят понемногу – грамм по двадцать. Себе налил целый стакан, «чтобы встряхнуться». Сказал свою «поэтическую» речь. Выпили. И тут вижу: никто пить со мной не захотел. И я понял: наговорил про звезды на свою ... Через полчаса, однако, все встало на свое место. Все уже пили и пели песни под мою гитару: «Расцветали яблони и груши…» Тогда я спросил своего приятеля-норвежца: а почему не пили? «А! – ответил он почему-то шепотом. – Мы в книжках читали о том, как русские пьют по двести грамм и не закусывают, но – ни разу не видели!» Я подошел к Курту и сказал, что мы могли бы в общем и не расставаться. Предложение вызвало общий восторг. Так я подметил еще одно правило, которое может быть выражено известной пословицей: «Помогают лошади, которая везет». Да, еще предстояло дождаться разрешения из Соединенных Штатов, а меня ждал донос в КГБ. Но это уже не имело значения. * * * Когда я вернусь из этой шестимесячной поездки в Женеву, меня спросят: что было самое сложное? И я отвечу: отсутствие женщины. Так, ставший мне в ЦЕРНе другом грузинский физик Вова Роинишвили рассказал про это одну забавную историю. Вконец соскучившись по этому делу, он решил посетить одно веселое заведение под названием «Ba-ta-clan». А чтобы не чувствовать себя там неловко, пригласил двух русских приятелей. Ничего такого там не оказалось, были накрыты столики, а на сцене танцевали стриптизерши. Одна из них, разглядев горящие глаза грузина, спустилась в зал и села к нему на колени. Как он рассказывал, она была мокрая (от танцев) и оттого противная. Он хотел было уже прогнать ее, но она заказала шампанское (очень дорогое в таких заведениях) и обняла его. Пришлось и пить. Пришел черед платить, и с них взяли бешеные деньги – 500 франков. У них вытянулись физиономии, к тому же обнимался только Вова, и так этот «праздник» закончился для него, гусара с шампанским, тем, что он только и мог сделать тогда в финале: небрежным жестом заплатив один за общественное удовольствие. Через несколько дней «друзья» пригласят его сыграть в преферанс. Он выиграет, а они проиграют ровно 2/3 этой суммы… * * * Другую историю рассказал один русский физик, с которым мы играли в футбол. По приезде в Женеву он понял, что если не найдет себе бабу, то помрет. Уже дважды он терял сознание: один раз в магазине, начав листать книгу «Мужчина и женщина» и дойдя до известных картинок, а другой раз – в кино с порносодержанием. В это время подошел Новый год, и всем русским было настоятельно рекомендовано провести его встречу в нашей Миссии при ООН. Чтобы не дай Бог не случилось чего с советским человеком (живущим без женщины по шесть месяцев в центре Европы). И ему почему-то показалось, что на этом празднике что-то будет. Собрались. Все физики, пятнадцать человек работающих в ЦЕРН, уместились за одним столом, около входной двери. Подходит администратор и предлагает половине перейти за другой стол. На их место садят семь женщин. Наш бедный малый, которому предчувствие подсказало решение, смотрит: кто из посаженных за стол не нравится ему меньше других, и приглашает ее (когда уже начали танцевать) на танец. Рядом входная дверь и лестничная площадка. Он понимает, что надо действовать. Нина, назовем ее так, не возражает, если они будут танцевать на лестнице. Он ее целует. Она отвечает. В четыре часа праздник заканчивается и все разъезжаются по домам. Он вызывается проводить ее. «Надо было немного раньше, пока еще все оставались в зале, – сказала она с некоторым раздражением. Но тут же взяла себя в руки. – А, черт с ними. Пойдем». Машины останавливались около них, и «друзья» предлагали Нине подвезти ее. «Спасибо. Мы прогуляемся», – отвечала, улыбаясь, она. Около ее дома она спросила: «Хочешь зайти на чашку чая?» Именно этого он и хотел. «Ты останешься или пойдешь домой?» – спросила она, когда он вместе с чаем получил еще и предложение выпить коньяка. «Останусь». – Иначе зачем же он и пришел сюда? «Тогда я первая пойду в ванну», – сказала она. Через десять минут она вышла в распахнутом наполовину халате. Пытаясь снять ботинки, он никак не мог поймать трясущимися руками шнурки. Разозлившись, маханул ногой так, как если бы бил пенальти. Ботинок слетел и ударился в потолок... Его не любили, но он был ей тоже нужен. Вербуясь за границу, она обязалась не выходить замуж. Он приходил к ней раз в неделю, предварительно позвонив по телефону и задав любой ничего не значащий вопрос. Если она отвечала положительно, значит, сегодня можно было прийти. Перед входом лежал резиновый коврик, и прежде, чем нажать кнопку звонка, он смотрел: не сдвинут ли он хоть чуть-чуть. Если сдвинут, то он должен был не обнаруживать себя и уйти. Сдвинуть коврик можно было одним легким движением ноги. «Дай мне клятву, – сказала она в первый же день, – в том, что, если нас поймают, даже взломав дверь и найдя нас вдвоем в постели, ты при вызове тебя на разборку к шефу КГБ, следящему за нравственностью, будешь говорить: меня там не было. Пусть нас видели, пусть это будет даже комиссия. Но тебя здесь не было, и все тут. И я буду говорить то же самое. Тогда от нас в конце концов отстанут. Ты понял? Тогда клянись». За месяц до возвращения домой он пришел к ее двери. Коврик лежал не сдвинутым. Он повернулся и стал спускаться по лестнице.
(В 1994 году начнется новое участие автора в работах ЦЕРН – по созданию AIS-систем) «Какая странная судьба... Пишу в Женеве, сердце рвется на речку Сходню. Никогда она ко мне уж не вернется. Вода – тоска. Громада-зверь-тоска в Женеве. Зачем, куда течет вода? Так трудно верить, что не напрасно. Именно туда. Что жертвы нет, а есть – судьба…» (Автор, февраль 1997 года. В этом году при переиздании своей книги «Москва – старинный город» автор напишет, что существует всего три фундаментальных вопроса, заданных человеком: почему так устроен мир, как он устроен и куда идет развитие Вселенной? Через семь лет выяснится, что до автора никто не задавал третьего вопроса, а из первых двух «вышли» Ветхий Завет, Новый Завет и Коран, наука и философия.)	Ночь на Женевском озере
Чтобы пробиться в ЦЕРН к работам по созданию AIS-систем, применение которых сделало прозрачным построение ускорителя Большой адронный коллайдер, автор написал книгу «Москва – старинный город», где изложил основанный на староправославной культуре метод «сжатия времени» в 10 и более раз, и предложил эту книгу еще в рукописи Н. Кульбергу (август 1994 года). И Кульберг поручился за автора. * * * Справка. Отец Николаса – Николай фон Кульберг был белым офицером в армии Врангеля. Крым, Турция, Франция – Марсель. Здесь он встретил дворянку Елизавету Траскину. Николас родился в 1941 году. Окончил филологический факультет Университета в Экс-ан-Прованс под Марселем. С 1966 года – в ЦЕРН. В 1996 году по поручению нобелевского лауреата Карло Руббиа он с министром науки России Борисом Салтыковым организовал договор между Россией и ЦЕРН на сумму 120 миллионов долларов, что спасло российскую физику высоких энергий. При этом деньги остались в России – на заводе им. Хруничева и других. * * * Николас Кульберг – «ключевая фигура» в пространстве активности автора. Сам себя я ощущаю как бы подвешенным в некоем звездном – возможно, уже потустороннем? – пространстве. И при том держащим в своих руках чуть ли не будущее всего человечества: именно так видится значение подхода со «сжатием времени». Для чего мной вне какой-либо подсказки создана группа работающих в ЦЕРН талантливых российских специалистов, а сейчас затевается налаживание учебного процесса в российских университетах по тематике AIS-технологий, без применения которых ни одно высокотехнологичное направление (нанотехнологии, биотехнологии, ядерная физика, исследования космического пространства и другие) успешно развиваться не смогут. И все же и не это самое главное. Главным является заданный мной вопрос: куда идет развитие Вселенной? И данный ответ: в сторону наращивания «массы» Красоты.	2005 год. Банкет в Московском инженерно-физическом институте (государственном университете) по случаю вручения диплома Почетного доктора МИФИ помощнику генерального директора ЦЕРН Николасу Кульбергу (в центре). Справа от Н. Кульберга – ректор МИФИ профессор Борис Николаевич Оныкий и автор.
И это здесь я летаю. А с реальным миром, в котором звездой первой величины сияет ЦЕРН и в его лучах мерцает едва заметная звездочка наших планов по налаживанию принципиально нового подхода к международному сотрудничеству на основе возврата к духовности с особой ролью России и русской культуры, меня связывает ниточка в лице друга – Николаса Кульберга. Француза из русских белоэмигрантов времен Гражданской войны. И мне хочется рассказать здесь о нем подробнее. Сначала еще несколько слов о его отце. После поражения Белой армии от Красной в Крыму его отец, белогвардейский офицер Николай фон Кульберг, оказался в Турции. Потом их, русских белогвардейцев, посадили на пароход и отправили в Аргентину. Когда пароход остановился около Марселя, Николай прыгнул за борт и доплыл до французского берега. Без верхней одежды и документов. Французы приняли его в этом виде – в их крови есть что-то от д’Артаньяна. Таким же увидела его юная Елизавета Траскина, будущая мать его троих сыновей – нашего Николаса и двух его братьев, Сергея и Андрея. Последний, замечу, стал профессором философии. А в дворянке Елизавете Васильевне Траскиной представлены два старинных русских рода – князей Голенищевых-Кутузовых и графов Капнистов. Ее отец, Василий Дмитриевич Траскин, был в царское время прокурором в Одессе. В 1919 году, во время революционной смуты, он с семьей, включавшей дочерей Лизу и Олю, перебрался на время (как считал, года на два) в Болгарию, в Варну. Но потом, разобравшись в происходящем, сменил Болгарию на Францию, где в Марселе жила его сестра Анюта (по-домашнему – Нюта). Жизнь эмигрантов сладкой не бывает. Создав семью, Николай фон Кульберг и Елизавета Траскина (сменившая фамилию на Кульберг) стали жить в Марселе. Николай был «помешан» на автомобилях. Это послужило основой того, что он совместно с одним французом открыл гараж по их ремонту. Официально эмигрантам бизнес был запрещен. Их совместный гараж числился за французом. И когда дело встало на ноги, француз «настучал» куда надо, и их дело перешло в одни руки. Николаю пришлось начинать все сначала. Постепенно, однако, все наладилось, и семья даже приобрела собственный дом с садом на окраине Марселя. Каменный дом с окнами в сад стоял на покрытой травой улице (потом ее асфальтировали) с гордым названием бульвар Независимости, на спуске с горы, с которой открывался вид на гавань Марселя, всегда заполненную кораблями. Мне довелось побывать в этом доме в 2000 году, последнем году жизни мамы Николаса – Елизаветы Васильевны. Она была больна, и он поехал, по существу, попрощаться с ней. И пригласил нас с Еленой. Утром на завтрак пришли оба его брата, Сергей и Андрей (напомню, философ), и мы встали из-за стола только в шесть часов вечера. После чего я попросил Николаса спустить нас с горы к гавани, чтобы хотя бы окунуть руку в воду Средиземного моря. Но вернемся во времена Гражданской войны. Не все Траскины покинули Россию. Дома осталась двоюродная сестра Елизаветы Васильевны – Ольга Владимировна, у которой родился сын Володя (работает в МГУ им. М.В. Ломоносова, доцент). В 1975 году Николас Кульберг, который в это время был представителем администрации ЦЕРН в Институте физики высоких энергий в подмосковном городе Протвино, где в 1967 году был построен самый мощный в то время ускоритель, восстановил связи между разорванными более полувека назад семьями Траскиных – эмигрировавшей из России и оставшейся в России. Заканчивая зарисовку из жизни семьи Николаса Кульберга, я приведу переданное им мне письмо от Ольги Владимировны Траскиной к своей двоюродной сестре Елизавете Васильевне Кульберг. Надеюсь, читатель поймет мои настроения, обусловившие желание опубликовать его, написанное именно под настроение. Первое письмо Ольги Владимировны ТРАСКИНОЙ к Елизавете Васильевне Кульберг после восстановления связей Мне кажется, что со мной этим летом произошло чудо. Обычно я уезжаю из Москвы, а этим летом я все торчала и торчала в Москве, как будто меня кто-то удерживал. Когда я услышала по телефону мужской голос, с легким акцентом сообщавший, что он имеет какое-то отношение к нашим зарубежным родственникам, я решила, что это нечто очень далекое и стала ожидать свидание с вялым любопытством. Но когда я открыла дверь очень милому мальчику [это был Николас Кульберг, в возрасте 34 лет], похожего на моего Володю [троюродный брат Николаса], сердце мое дрогнуло. «Моя мать – Елизавета Васильевна», – сказал он. Нет, я долго не могла сообразить, о ком идет речь. Потом… Боже мой!.. Дядя Вася… Внук дяди Васи… Сын Мимочки… Мимочка!.. Кумир нашего босоногого детства! Наша сестра! Мимочка – беленькая, холеная, кружевная, крутолобенькая девочка, охраняемая царственно надменной дамой… Мы очень любили эти фотографии, подолгу рассматривали и любовались. Но я всегда чувствовала дистанцию между собой – веснушчатой, шкодливой, всегда исцарапанной и тощей пролетаркой – и этой принцессой, которая, конечно, не полезет на крышу выдирать осиное гнездо, купаться в строго запретной речушке с пиявками и головастиками, не открутит у скелета (папа держал у себя в кабинете скелет) руку, чтобы положить сестре в постель, – нет, эта ангельская девочка не рвет платья, не дерется с мальчишками – она играет в изящные игры, читает красивые детские книги с золотым обрезом и лакированными картинками, а не таскает исподтишка взрослые романы… Этому образу идеальной девочки не суждено было развиться. На него не наслоились возрастные изменения – информация прекратилась и так и осталась… Мимочка… Беленькие ножки… Кружева… Жизнь шла, мы вступили в странную эпоху и, чтобы выжить, должны были забыть все. Дядя Вася… Анюта… Мимочка… уходили в туман и постепенно превратились в бесплотные призраки. В сон из другой жизни. Упомянуть о дяде Васе было опаснее, чем убить и зарезать соседа. Илья Траскин пишет нам о моем папе – «весельчак, шармер, ухажер»… Кто? Мой папа? Этот угрюмый, мрачный, оборванный старик – он-то весельчак? Он стал смеяться только с моим сыном, которого обожал, а так – мы долгие годы не видели у него даже улыбки. Мне очень хочется написать вам, как мы жили (и выжили), но я не успею в этот раз. Лучше всего было бы, если бы вы приехали с Колей [Николасом] и остановились у меня. Я бы охотно съездила на землю своих предков, хотя думаю, что мы не найдем ни жилища, ни могил… Я напишу вам о нашей семье то, что помню, но, надо сказать, что с конца двадцатых годов у нас никогда не говорили о родственниках и предках, а так как я лично жила весьма живой и деятельной жизнью – мне было не до того, чтобы расспрашивать. В 1950 году, за два дня до папиной смерти (он умер от рака 72 лет), я, сидя около него и стараясь разговором отвлечь его от страданий, спросила: «Какое отношение к нам имеют Капнисты?». Он усмехнулся и сказал: «Моя бабушка была Капнист». Я не углубилась дальше своих бабушек – знала, что папина мать была женщина простая, но, как говорила моя мама, очень добрая и славная. Еще краем уха слышала, что вроде бы у бабушки с дедушкой насчет закона было не вполне… но мне это было неинтересно – своих дел хватало… Во время войны я была в Харькове, и как-то сестра моего мужа, ожидая гостей, сказала мне строго: «Оля, ты приоденься и подтянись, потому что к нам прибудет тетя Нюта – она очень важная и строгая, она, понимаешь, работала г о р н и ч н о й у графини Капнист…». Уже не помню, как выглядела эта дама и испытала ли я священный трепет, глядя на нее, знаю только, что о Капнистах с ней не беседовали, поскольку сама имела о них весьма смутное представление. С нами жила Марья Григорьевна СТУДЕНЕЦКАЯ (Демена), очень добрая, которую мы все очень любили, она была папина сестра, не то двоюродная, не то троюродная. Она умерла во время войны. Дочка ее Агния, которая росла с нами, умерла в 1951 году, а сын Агнии Валентин, который был учителем в Ахтырке, спился и повесился. Жора был неглупый и способный человек, но не мог оторваться от этой паршивой Ахтырки – преподавал физику в каком-то техникуме. Умер в 1968 году от сердечного спазма. У него две дочки – Ольга и Татьяна. Ольга живет в Риге, имеет двух сыновей, а Татьяна живет в Ахтырке, была замужем за каким-то пьяницей, который утонул в пьяном виде, имеет сына. [Здесь я опускаю часть текста с аналогичными перечислениями.] Я, Ольга, родилась 17 декабря 1912 года. [Умерла в 2004 году.] Вот такие невеселые дела с потомством Владимира Дмитриевича ТРАСКИНА. Посылаю вам Володину фотографию и две свои – столетней давности, поскольку я уже много лет не фотографируюсь. Посылаю несколько детских книжек – этим я зарабатываю на хлеб. Они ужасно плохо напечатаны, рисунки искажаются больше, чем голос, записанный на дрянном магнитофоне. Как только я получила пенсию – перестала работать в издательстве. Теперь только пишу акварелью и выставляю на наших периодических выставках. Больше всего люблю писать портреты. Посылаю вырезку из газеты – рецензия на мою персональную выставку (первый раз в жизни предъявляю печатный отзыв о себе, обычно даже сама не читаю). Это для знакомства, вместо того чтобы самой рассказывать о себе. Коля посоветовал мне послать вам что-нибудь из рисунков, но у меня все большого формата, а маленькие где-то труднодоступны. Если вам интересно, обязательно пришлю что-нибудь. Ведь мы нашли друг друга не для того, чтобы расстаться? Не правда ли? Передайте мой сердечный привет второй сестричке. [Речь идет об Ольге Васильевне ТРАСКИНОЙ, сестре Елизаветы Васильевны – Мимочки, матери Николаса Кульберга. Обе женщины жили в Марселе.] P.S. Маша Капнист звонит мне время от времени, очень хочет встретиться. Москва. Октябрь 1975 года 8 сентября 2009 года. Вторник. Женева. Мы с Николасом сидим в саду его дома. Это половина трехэтажного коттеджа на тихой улочке рядом с самым крупным в Женеве торговым центром. Небольшой садик перед домом с въездной дорожкой, на которой умещаются два больших авто – его новая «хонда аккорд» и мой допотопный, но роскошный «мерседес 420», позволяющий использовать его как «жилое помещение». За домом есть еще сад-огород, шесть соток, на которых он выращивает картошку, лук, помидоры, огурцы, кабачки, кажется, что-то еще и цветы. Много цветов на дальнем краю. А на переднем – несколько яблонь. Между садом-огородом и домом небольшая заасфальтированная площадка, на которой стоят стол и пластмассовые стулья. Над площадкой по деревянным балкам вьется виноград. Здесь у него за два десятка лет побывало много простых и именитых гостей. Среди последних – Войнович, физик-диссидент Юрий Орлов и Сахаров. Но в этот раз мы сидим перед домом, на крошечной полянке среди зарослей высоких кустов. Разговор идет об архиве семьи, который подробно представлен в виде документов за 1878–1926 годы и в виде разрозненных писем за последующие годы. Одним из них было приведенное выше письмо, которое с согласия Николаса я помещаю в эту книгу. «А не расскажете ли и вы о своем происхождении?» – как-то неожиданно предлагает он. * * * У меня все проще. По материнской линии история нашей семьи известна со времен восстания в Польше в конце XVIII века под предвадительством Тадеуша Костюшко. Тогда мои предки-шляхтичи по имени Кавыль-Кашковские бежали от восставших крестьян в Россию. Сначала жили, кажется, в Сызрани, а потом мой прапрадед по имени Семен основал вместе с другим крепким хозяином село Семено-Петровское, которое было на севере Оренбургской губернии, а в советское время перешло в Башкирию. Его можно найти на карте. У моего деда Федора Кашкова до революции были свой дом, мельница и две лошади. Он женился на дочери помещика Елене Васильевне Ананьевой, у них было четыре дочери – Мария, Анна, Антонина, моя мать Евдокия (1915) – и сын Петр. Когда моей маме было четыре года, умерла Елена Васильевна – выпила, разгоряченная после езды на лошади, ковш ледяной воды. Дед Федор женился второй раз, а у мачехи тоже была дочь Евдокия. Тогда моей маме дали второе имя – Дина. Так ее все и звали – Дина Федоровна. Сейчас в нашем доме Диной зовут кошку. Ей долго искали имя, и когда я предложил его, то тут же все согласились. А еще интересно, что в деревне у нашего соседа так же назвали собаку. После революции дед Федор все потерял, перебрался в Оренбург и стал работать кондуктором на железной дороге. Мама окончила дорожный техникум, поехала на практику в Красноярск и там вышла замуж за Николая Михайловича Шкунденкова, инспектора на железной дороге. «Ему так шла строгая черная форма!» – говорила она. С происхождением нашей фамилии связана некая не очень надежная история. Как будто дед Михаил Фомич был из деревни Шкундино в Смоленской губернии, по национальности белорус. Но во время русско-японской войны 1904–1905 годов он, простой солдат, защищавший Порт-Артур, получил два Георгиевских креста. Стал унтер-офицером. Был в плену у японцев, которые, как известно, очень хорошо относятся к героям. Потом был пароход до Одессы, где ему царским указом фамилию Шкундин «возвысили» до той, которую ношу я (с окончанием на «-ов»), назначили быть русским и вручили 5000 рублей золотом. Дед женился на статной псковитянке Анне Ефимовне, они жили в Одессе, где родилась моя тетя Елена, сыгравшая большую роль в моей жизни. Но после 1910 года дед был замечен в связях с большевиками и выслан в Новониколаевск (Новосибирск), где в самом центре на Красном проспекте у него был дом. Сейчас на этом месте театр. В деревне под Новосибирском в 1913 году родился мой отец, а потом дядя Петр. По линии отца все дети были большими и сильными, и это однажды сыграло роковую роль в биографии отца: он как железнодорожный инспектор уличил какого-то негодяя и «врезал» ему. За что был переведен в машинисты на паровоз. Я родился, когда он был машинистом. А тут, опять же по устному свидетельству, из службы Берия был спущен приказ: арестовать в Красноярске восемь машинистов, пятерых расстрелять, а троих отправить в концлагерь. Фамилия отца начиналась с буквы в конце алфавита, и он не попал под расстрел, а поехал строить Комсомольск-на-Амуре. Бежал. Чтобы не оказаться в Китае, переплыл в октябре Амур и простудился. Сдался охране железнодорожного моста. Во время войны, опять же как то, что мне запомнилось из услышанного во время «тихих» разговоров в нашей семье, когда еще всего боялись, отец пошел добровольцем в штрафбат. А это те, кого посылали вперед в самых тяжелых условиях, а иногда – просто на минные поля. Но он не погиб, а попал к партизанам. Воевал. После войны вернулся туда, откуда пошел на фронт. Как я понимаю, это были то лагерь, то тюрьма. Мама с ним развелась – таковы были условия снижения ее «вины». Под конец отец был директором кирпичного завода где-то на среднем течении реки Енисей. Женился второй раз. Умер от болезней на 41-м году жизни, в июле 1954 года. А в августе пришло извещение о его реабилитации. Тогда же тот, кто донес на него («японского шпиона») в 1938 году, получил 25 лет тюремного заключения. В 1955 году я поступил учиться на радиотехнический факультет Московского энергетического института. Однако после первого курса от меня потребовали справку о том, что я не являюсь сыном «врага народа». Мама, которая в это время жила в Уфе, поехала в Красноярск. Там ее встретили очень плохо, не хотели давать никаких справок, Но она как-то все же добилась своего, и справку ей выдали. И пришлось давать еще и компенсацию за смерть отца – две его месячных зарплаты. * * * За полгода до смерти отец прислал письмо сестре Елене Михайловне (Лёле), которое, подобно приведенному выше письму Ольги Владимировны Траскиной, рассказывает о «закулисах» реальной российской жизни. Привожу это письмо. Орфографию не меняю. Здравствуйте, Лёля, Борис и Людмила! [Семья Елены Михайловны.] Я нехотел бы беспокоить Вас, но жизнь все складывается так, как как рас-бы не хотелось. Вообщим коротко о нашей жизни. Ты знаешь, что в 1952 году я снова попал в лагерь, был срок 3 года, когда был в тюрьме и в Лагере. Лидия [вторая жена отца] все время следовала за мной и все время меня поддерживала и материально и морально, в 1953г по амнистии я освободился в г. Красноярске. Был в нашем доме [адрес я по какой-то причине помню – улица Баграда, дом 87; это был двухэтажный деревянный дом, у нашей семьи было две комнаты на втором этаже, на окнах стояли цветы – красная герань, на столе – самовар], кой кто там еще живет, но город после 15 лет я не узнал, все перестроилось, был у товарищей, но к виликому сожалению, многие погибли на фронте, был у отца Бориса и даже я который привык, вернея приучала в течений 15 лет, к беспощадному унижению собственного достоинства и то вздрогнул, как это могло случиться что он воспитал (отец Борис) стольких детей и сечас находится в очень тяжелом состоянии. Это Ольга, у меня нет слов охаратиризовать эту сволочь, вообщим старик работает, теперь инженер-мастер тяги н-к депо, сказал мне что просто держу, не погибать-же человеку, который проработал 55 лет на ж. дороги, он добивается пенсии, но ему ее недают почему-то, оглох и почти что ничего не слышит. Мы с ним попили чаю, Ольга постаралась сразу-же уйти и я больше туда не заходил, мне просто было очень жаль смотреть на эту обстановку, а каким я его помню орлом. Квартиру там мы ненашли, в общежитии Лидия не захотела жить, да и материально мы были с ней очень слабы, поэтому уехали в Енисейский р-н пос. Маклаково, до августа я поработал, Лидия старалась подлечить меня, ты видь знаешь что у меня язва желудка, а потом пошел работать, стал получать 690 рублей. [Опускаю текст, где отец жалуется на то, что моя мама требует с него алименты с его и так очень низкой зарплаты. Мама в это время болела – ее, как бывшую жену врага народа, «там» просто довели.] В Красноярске я узнал что Петя погиб [брат отца, был на фронте]. С приветом – Николай и Лидия
* * * Когда меня отправляли в 1969 году первый раз за границу, то спросили: как я отношусь к Советской власти? Я ответил, как полагается: хорошо. В.С. Стёпин дважды приезжал в ЦЕРН и задал там вопрос: правда ли, что метод автора позволяет на практике «сжимать время»? И получил ответ от партнера автора по применению метода – Джеймса Пурвиса: правда. Но Вячеслав Семенович все же так и не принял объяснения природы проявления этого эффекта, основанного на синергии (означает применение наряду с научными также богословских знаний), который автором назван эффектом нелинейности времени. Так в процессе этого непростого продвижения к истине по рекомендации В.С. в пространстве исследований данной проблемы появился профессор В.И. Аршинов (2001 год), в настоящее время – руководитель Отдела философии науки и техники в Институте философии, который дал интерпретацию найденного автором как построение антропокосмической модели Вселенной. Оставаясь при этом, по собственному заявлению, на позициях атеизма. Современные философские системы построены на основе разума, что делает их – и здесь я согласен с Патриархом Кириллом – бесплодными. На разуме же базируется атеизм, который, однако, по опыту Германии и России в ХХ веке, бесплодным назвать нельзя. Здесь есть неуловимая тайна? Есть, и она близка к раскрытию в трудах чуть ли не единственного философа – декана Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова членкора РАН Владимира Васильевича Миронова, говорящего о двух началах – разуме (на чем стоят наука и философия) и интуиции (искусства, религии). Это же входит в антропокосмическую модель Вселенной автора. Но я говорю еще о свободе духа (атеизм – ее примитивная форма) и несвободе (в формах божественной красоты и рабства).	Философы академик РАН Вячеслав Семенович Степин, директор Института философии Российской Академии наук, и профессор Владимир Иванович Аршинов (ЦЕРН, декабрь 2005 года)
Мое наметившееся знакомство с В.В. Мироновым произошло в городе Кралсруэ (Германия), в ноябре 2008 года, куда я был приглашен после разговора в Институте философии в Москве (ул. Волхонка, 14; бывшая городская усадьба князей Голицыных; в этом здании Пушкин встретил на балу свою будущую жену Наталью Гончарову) с Готтхардом Бехманном (Gotthard Bechmann), представителем создававшегося тогда аналога Массачусетского технологического института (США). Наш разговор, в котором я затронул историю создания русского танка Т-34 и мистику победы над Германией, оказался для немца настолько интересным, что я тут же получил это приглашение – приехать в ноябре на рабочее совещание в Карлсруэ в качестве одного из русских философов. Похоже, я и там оказался не менее интересен, так что в конце моего 45-минутного выступления «шедший» за мной В.В. Миронов уступил мне свое время. А организовал все эти встречи другой профессор из отдела, руководимого В.И. Аршиновым, Виталий Георгиевич Горохов. Совсем чуть-чуть уловимое снисходительное отношение ко мне как к затесавшемуся в их философское сообщество философствующему самоучке в лице доктора технических наук (так, он и В.И. Аршинов демонстративно встали и ушли из комнаты, когда я начал рассказывать Г. Бехманну о наполненной мистикой истории создания русского боевого оружия), однако, стало меняться, когда он в конце июня этого, 2009 года приехал ко мне в Женеву для участия во встрече с Н., одним русским замминистра, пожелавшем увидеть своими глазами то, о чем я говорил в Москве. Сыграл ли положительную роль меркантильный интерес (интерес к моим результатам со стороны замминистра), или все было чище – нам об этом обычно судить не дано, – но только Виталий (мы перешли на «ты») говорил со мной в течение целых трех дней с повышенным вниманием. Из этих разговоров я узнал немало нового, о чем может рассказать только высокого уровня профессионал. Так, я впервые услышал о том, что еще Платон говорил о Красоте с большой буквы, а также про неоплатоников (по памяти, это II–IV века), целый ряд идей, высказанных которыми, совпадали (опережая почти на два тысячелетия) с моими. Но и от меня он услышал новое. Так, я склонен считать Красоту чем-то, что обладает «массой», которая способна (по «воле» Самой Красоты?) превращаться («отщепляясь» «квантами») в энергию. Зачем? Чтобы еще больше увеличить «массу» Красоты. Что может делать только человек. Энергия – это движение (мужское начало), воспринимаемое как «Зло». Направлением движения управляет красота (женское начало), через победы «Добра» (на пути «сжатия времени») над «Злом». В этом назначение человека, отвечающего за движение и его направление к Красоте. В этой модели я выделяю два развернутых во времени больших этапа: первопроходческий, на что смутно «намекают» богословы, и внедрения. В отличие от всех других моделей, созданных каббалистами, неоплатониками и Псевдо-Дионисием, это была работающая на практике модель. * * * Чтобы объяснить читателю, почему и как работает предложенная мной модель Вселенной, начну с анекдота. Чукча приносит в издательство рукопись и предлагает ее опубликовать. «Вы кто?» – спрашивают его. «Я писатель» – отвечает чукча. «О чем написано в вашей рукописи?» «Прочтите и узнаете» – говорит чукча. «Тогда скажите хотя бы, что вы читаете?» «Я же сказал, – отвечает чукча, – чукча не читатель, чукча – писатель». Так вот, мой уважаемый Читатель: в этом анекдоте больше прав чукча. Только при таком подходе к творчеству, буду утверждать, рождаются как настоящие писатели и поэты, так и ученые-первопроходцы. Но есть и отличие вторых от первых, о чем я напишу в конце этого эссе. Как рассказал мне друживший со мной филолог, заслуженный профессор МГУ им. М.В. Ломоносова Петр Алексеевич Николаев (1924–2007), когда одного известного русского поэта (кажется, Заболоцкого) спросили, почему он ничего не читает, тот ответил: а знания поэту вредны. И это первое (очень опасное!) условие, когда дело касается науки. Здесь без опоры на знания твоих предшественников не обойтись. Однако тут есть большая тонкость, которая заключается в следующем. Американцы исследовали и показали, что при создании нового самолета (очень сложная разработка) типично 70% закладываемых идей потом оказываются уже известными и опубликованными. Тем не менее они рекомендуют не заниматься их поиском, а каждый раз заново «изобретать велосипед». И только потом, когда все исследования уже проведены, изучать достигнутое ранее – уже для патентной чистоты. В этом подходе – великая правда. Ибо самолет (или ракета и так далее) – это, как вообще все в природе, живое существо. Но только при одном условии: все, что в него заложено, должно быть оригинальным. Что не значит – неизвестным до того. Но оно должно быть не заимствовано, а рождено в творчестве. В этом случае всегда появляются нюансы – то, что делает создаваемый тип самолета индивидуальным. И он начинает жить своей собственной «человекомерной» жизнью. Именно жить! Понятие «человекомерный» (сначала это называлось «человекоразмерный») применяет Вячеслав Семенович Стёпин (см. выше). Но он, посмею утверждать, не дотянул до истины. Ибо, как я понимаю его подход, он, подобно всем современным ученым и философам, не признает участия в творчестве еще и «параллельного мира», который, однако, по нашему опыту, существует и устанавливает связь с человеком, наполняя наши души энергией и желанием что-то делать, а с творениями человека эта связь устанавливается только при условии их красоты. И тогда техника оживает. Но это случается не чаще, чем в одной из десяти разработок. Так, в 1930-х годах в СССР до войны было создано около 100 типов самолетов, а на войне участвовали только У-2, Ил-2, Яки и Ла (с 1942 года), да еще в небольшом количестве Пе и Ту. А из авиационных историй я приведу две. Когда однажды А.Н. Туполева назначили главным экспертом по приемке одного нового самолета, он пришел на аэродром, увидел самолет, повернулся и ушел. Его спросили: почему? Он ответил: самолет некрасивый. И он действительно не летал. Другая история, о которой я услышал в ЦАГИ (где я работал по хоздоговорам 12 лет), едва ли известна. Речь идет о красавце Ил-62, флагмане Аэрофлота в 1960–1980-е годы. Рассказывали, что С.В. Ильюшин увидел его во сне. Проснувшись утром, нарисовал, пришел в свое конструкторское бюро и сказал: рассчитайте! И самолет стал летать. Почему я это знаю? Потому что с моими сканерами, АЭЛТ-1 и АЭЛТ-2/160, построенными мной как красивые, тоже происходили странные истории. Так, они ломались при визитах «нехорошего» начальства. Но про них рассказывать не так интересно: кто их видел? Это не самолеты. Однако именно этот опыт позволяет мне писать эту книгу. И дальше мы будем говорить, пожалуй, о самом интересном из того, что я могу рассказать, – о теории возникновения во Вселенной порядка из хаоса, предложенной нобелевским лауреатом по химии Ильей Романовичем Пригожиным (бельгийский ученый российского происхождения, годы жизни – 1917–2003). Впервые я услышал о нем от Николаса Кульберга в 1997 году. Тогда я понял эту теорию так: в бесконечном пространстве при бесконечном времени могут возникать сверхсложные случайные соединения неживых элементов в природе, которые способны приводить к возникновению живого и даже разума. Это была оригинальная мысль, но – для меня – не более. А в 2004 году я узнал о его модели, которая была близка к моей, изложенной в опубликованной в 1996 году моей первой книге – «Москва – старинный город» (Дубна). В модель И.Р. Пригожина, в которой выдвинута идея самоорганизации в природе порядка из хаоса, входят три условия: 1) система должна быть существенно нелинейной; 2) она должна находиться в состоянии, далеком от равновесного [у меня здесь свобода и несвобода духа]; 3) она должна испытывать постоянное воздействие «энергетического потока». Этим Илья Романович, в моем видении, обозначил решение задачи, но не решил ее. Он тоже не решился говорить в своей модели о человеке. При том что, из устных рассказов о нем, он был готов к этому. А именно в человеке и в том, что человек являет собой не замкнутую на себя систему, обладающую разумом и с его помощью творящую новое, но является системой разомкнутой, взаимодействующей через наши настроения еще и с параллельным миром (в своих ранних книгах я называю его миром духа-интеллекта), «зарыта собака» ответа – здесь я говорю уже о своей модели – то самое решение задачи, до которой не дотянул теперь уже «сам» Пригожин. И не привел свою модель к возможности практического применения, если не считать «тьмы» математиков, набросившихся на нее со своим моделированием (в виде предсказаний того, «что будет, если ввести в модель такие-то или такие-то гипотетические, то есть придумываемые искусственно, параметры нелинейности и пр.). И создания кормящихся этим «школ Пригожина». Что напоминает легализацию всплывших на волне глобализации (я ее сторонник, но с поправкой на духовность) «профессий» геев и лесбиянок. Но даже и это в отношении «блистающих» интеллектуалов-математиков с их пугающими формулами на всю меловую доску мне кажется слишком высокой оценкой. Скорее, как я вижу все эти «школы», когда во главе их оказываются не настоящие первопроходцы, а только сделавшие первые шаги в том или ином кажущемся «новом и интересном направлении» и вознесенные на Олимп журналистскими технологиями «авторитеты», они напоминают мне «однополые игры» одиночек… Такой же «однополой игрой» мне видится раздутая до неимоверных размеров популярности теория немецкого физика-теоретика Германа Хакена (родился в 1927 году) – синергетика (Synergetics). Эта теория опирается на человека (в чем, безусловно, ее отличительное достоинство) и исследует значение межчеловеческих связей, считая их основанными исключительно на разуме как феномене деятельности головного мозга (что уже, буду настаивать, может быть обозначено как глупость, отдающая дань традиции в науке). Это обусловило признание честного немца Хакена в том, что «природа гения все еще окутана тайной». Да не обидится мой друг Владимир Иванович Аршинов (руководитель Отдела философии науки и техники в Институте философии РАН) за то, что я воспринимаю его именно как «синергетчика». Но самого умного. Признание наряду с разумом также роли интуиции, что в скрытой форме отражает существование в природе как мужского, так и женского начала, проходит, как это уже отмечено выше, красной нитью в работах Владимира Васильевича Миронова, декана Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Но и здесь мы не найдем никаких следов раскрытия тайны наших настроений. Иначе – того, что «нисходит» на нас как необходимое условие «вхождения» в творческое состояние. Оставалось сделать всего один шаг. Но В.В. Миронов его не сделал. Этот шаг связан с введением в участие в деятельности человека также параллельного мира. Объяснения этому миру я не даю, это – тайна и для меня. Но уже признание его существования и участия его в процессе творчества позволяет перейти от скучного изучения законов творчества к исследованию динамичной модели взаимодействия человека с чем-то таинственным в его окружении, что в режиме разделения времени проявляется в виде двух этапов: рождения нового слова и затем его широкого внедрения. На первом этапе человеку нужна свобода духа, причем тут просматриваются два возможных пути – «положительный», когда новое слово ищется нашим разумом, и «отрицательный», когда к деятельности разума добавляется отбрасывание всего, что может быть отброшено на пути «очищения» найденного разумом до проявления красоты. Того, что потом оживет и останется навечно во Вселенной. Но останется оно не как рожденное в таинстве взаимодействия гения-одиночки с Тайной, которую мы не можем познать, а уже как нечто материализованное трудами большого количества людей. Где нужны «инструменты» принуждения, такие как самый первый из таких инструментов – властвующий над миром иудаизм (женское начало и коллективизм с проявлениями «милосердия» к гениям) и «огненный» ислам (мужское начало и коллективизм), служащий тому, чтобы там, где могут проявляться энергия и красота, образно говоря, «карась не дремал». И нужны «исполнительные инструменты», для чего Природа позаботилась о существовании у нее многоконфессионального христианства, обладающего уникальной возможностью разделения на первопроходцев и вечно борющихся за справедливость рабов. По этой модели между иудаизмом и исламом должен располагаться мир христианства. Иначе будет происходить то, что и происходит сегодня на Ближнем Востоке. А все из-за того, что человечество до сих пор не сумело понять, что оно существует для чего-то во Вселенной. В моей модели – для наращивания «массы» таинственной Красоты. Что, согласно этой модели, нуждается в человеке-гении. Который должен быть свободен (как чукча), но и обладать эрудицией в знаниях. Именно эрудицией, а не рассматривать знания как «кирпичики», которые можно складывать в нечто новое. Можно, конечно, и гора будет расти. Но это будет гора шлаков. А живой она станет только при условии применения к знаниям недоступного для всегда уверенного в себе человека из толпы (типичного недотёпы) подхода: не верить ни единому слову. Но и этого еще недостаточно. Еще требуется служить. Не себе. А тому, что было до нас и что будет после нас. В ином случае ход истории предстает как фарс с недотёпами. Для пояснения данного утверждения приведу смешной пример. Так, на Украине, по оценке общественного мнения, самым главным украинцем всех времен называют великого киевского князя Ярослава Мудрого. Даже учрежден орден его имени. А ведь при его жизни еще не было разделения на русских и украинцев, а были киевские руссы. Это потом мы разделились, когда решался вопрос (в связи с наступлением на Киевскую Русь тюрков-половцев), что важнее: богатство киевских земель или честь? И это, словно он предчувствовал надвигающуюся беду, и привело великого Ярослава Мудрого к основанию на Волге города его имени – Ярославля (1010 год). Что указало его праправнуку Владимиру Мономаху направление спасения, по которому на крыльях свободы ярославов дух «служения» перелетел из Киева в междуречье Оки и Волги. О значении свободы знает даже чукча. Но и знания тоже нужны. Однако нужными являются не просто заготовленные кем-то «кирпичики», а каждый раз в чем-то новые знания, которые могут быть только увидены. А для этого надо служить неземному. И это именно то, чего не знал пришедший в издательство со своей рукописью наш чукча. А без этих знаний вместо ведущих к смелости и отваге появляются примитивные настроения, склоняющие к смирению и наглости, способным порождать в науке интеллектуальных аналогов бесплодных геев и им подобных. Наконец, в заключение полета моих мыслей остановлюсь еще на роли случая, который наряду с настроениями является тем «инструментом» общения с нами, которым, как это удается подчас подметить, пользуется «параллельный мир». Для чего тоже приведу пример. Когда в мае 1938 года мой отец был арестован как «враг народа», маме пришло извещение из НКВД с требованием явиться туда с паспортом. Что это означало, было известно: штамп в паспорт с требованием уехать из города за 100 километров в течение 24 часов. Куда уехать, да еще с двухмесячным ребенком! В тайгу? Мама была в отчаянии. Спас начальник «военного стола», которому нравилась моя красивая мать-полька. Он сказал ей: «Бери сейчас же отпуск на месяц и уезжай из города. А когда вернешься, о тебе в этой мясорубке могут просто не вспомнить». Мама так и поступила. И когда выходила из нашего дома с завернутым в одеяло будущим автором, в него входили два бравых мужика. «Здесь живет Шкуденкова?» – спросили они (нашу фамилию часто так искажают). Мама молча показала пальцем на второй этаж. И мы сбежали. А потом о ней действительно просто забыли. Что, правда, не значило – насовсем. Но мы остались по крайней мере живы. Это был случай или не совсем случай? Доказательств, способных убедить всех, тут не существует. Однако как сказал Франсуа Ларошфуко, в судьбу верят те, кому она благоприятствует. Но это становится возможным только при условии, что человек нужен тому, кто может ниспосылать (подобно настроениям) эти самые случаи. И тогда неизбежно приходит мысль о том, что человек не просто возник благодаря сверхслучайности в течение бесконечного времени, но все же был создан во имя чего-то. И вот здесь математика оказалась нужна: подсчитали (зная уже про ДНК), что для такой сверхслучайности потребовалось бы в сотни раз больше времени, чем существует Вселенная.
Применение основанного на синергии («совместном с Ним делании») метода «сжатия времени» предполагает ориентацию на настроения, связывающие человека с той Тайной, которую мы познать, возможно, не сможем никогда, но которая, тем не менее, существует. Динамичные синергийные отношения, однако, установить можно только при условии следования крайне сложно выполнимого для большинства требования, являющегося установочным в культуре русского православия: смысл жизни лежит вне жизни. Иначе – в служении неземному. Например, науке, воспринимая ее как священную тайну. В этом подходе существует проблема: тот, кто встает на этот путь, чуть ли не всегда получает отторжение в обществе. Причина проста: люди не хотят соглашаться с тем, что кому-то везет «просто так». Без труда. И это именно «труженики в науке» (инженеры в науке, чьей опорой являются исключительно знания) и превращаются в инквизиторов. На самом деле их тоже «питают» настроения, но не синергийные, а – человеческие. А это – зависть и ненависть. Откуда «справедливые» доносы. ...Двое «русских» оказались такими «павликами». В 2004 году они, составив «военный план», настучали одновременно – один в Женеве, другой в России о «неполадках» в делах автора. А и всего-то было: мы скидывались «добровольно» (по неформальной подписке при приеме на работу) в общественный котел с целью получения финансовой свободы в реализации наших инициативных планов, связанных с налаживанием учебного процесса в российских университетах по «запрещенной» (делает прозрачным выполнение любых проектов) тематике – применению административно-управленческих информационных систем (AIS-систем – от Administrative Information Services). Согласовать это было сложно, и мы с Николасом Кульбергом (по линии матери он из рода князей Голенищевых-Кутузовых), помощником генерального директора ЦЕРН, пошли на это «преступление». Доносы сработали. Почти сработали, ибо в пространстве «служения неземному» подобное не срабатывает до конца никогда. Надо было только сделать выбор: защищаться или атаковать? Атаковать означало – не обращая внимания на понесенные потери (отмену командировочных и др.) продолжить работы по поддержке создания в ЦЕРН Большого адронного коллайдера. Мы так и сделали. И все сразу стало смешным. Так, вызванный для разборки к начальнику отдела Джону Фергюсону, который в течение десяти лет не «опускался» до знакомства со мной, я после объяснения ему сущности русской культуры (с графиком «сжатия времени» на доске) стал его другом. И уже через два месяца, в июне 2004 года мы провели мастер-класс в Московском инженерно-физическом институте (МИФИ), а еще через четыре года он защитил в МИФИ докторскую диссертацию и стал первым в истории России западным доктором технических наук.	Ноябрь 2002 года. Наша интернациональная группа в ЦЕРН. Слева – автор, шестой слева – англичанин Джеймс Пурвис, девятый – русский Ростислав Титов, крайний справа – шотландец Дерек Матиесон. Фото на площадке музея ЦЕРН под открытым небом, под Большой Европейской пузырьковой камерой (BEBC). Это для участия в создании сканирующей системы ERASME, использовавшейся затем для обработки 3000 000 снимков с этой камеры, автор был командирован на полгода в ЦЕРН в 1969 году.
МИФИ, 8 ноября 2006 года Коллеги поздравляют Джона Фергюсона с защитой кандидатской диссертации, оцененной как докторская (она так и писалась). Слева направо – ректор МИФИ профессор Б.Н. Оныкий, автор, Джон Фергюсон, Ростислав Титов, профессора А.Д. Модяев и Н.М. Гаврилов. В марте 2008 года Джон защитил повторно эту же диссертацию уже как докторскую. Так мы получили в свои руки уникальный материал для налаживания учебного процесса.	Мастер-класс в МИФИ. Выступает Джеймс Пурвис. Слева направо – Ростислав Титов, Дерек Матиесон (почти не виден) и Джон Фергюсон
Джеймс был единственным в моей жизни, применившим метод «сжатия времени» в не моих научных разработках. В феврале 1995 года я привез в ЦЕРН на три месяца группу из трех программистов, и нам была поставлена задача – модернизировать за два года систему контроля финансов – Budget Holder’s Toolkit (BHT). Работали по 11–12 часов, прихватывая выходные. Продвинулись на 20%. Вернулись в Дубну, и там в течение пяти месяцев продвинулись еще на 20%. Появилась надежда, что уложимся в отведенный срок – два года. Но тут Джеймс, который в ЦЕРН был руководителем этого участка работ по созданию AIS-комплекса, заявляет: «Все, что сделано, надо выбросить. Будем работать по новому подходу». По моему предложению он не ссылался на меня. Результат превзошел все ожидания. Система BHT была создана «по чистому листу бумаги» всего за два месяца! А дело было так. Когда мы после трех месяцев работы в ЦЕРН вернулись в Дубну, он по моему приглашению приехал на неделю к нам, в Россию, чтобы на месте познакомиться с «русским методом» поиска красивых решений. Об этой поездке, во время которой мы ходили в Третьяковскую галерею и я объяснял ему про важность одиночества в настроениях и мыслях, он, как ему помнится, рассказывает в книге «Антропокосмическая модель Вселенной» (В. Аршинов, Н. Кульберг, Дж. Пурвис и В. Шкунденков. М., 2008. – 260 с.). Но в этой книге я показал изображение параллельного мира (см. стр. 26). Книга была выставлена на продажу, и тут же кто-то настучал в администрации ЦЕРН о ее «несовместимости» с современной наукой. Джеймс получил серьезное замечание. И в наших до этого прекрасных отношениях проявилось что-то не то, когда он, гордый космический одиночка, опустился, как многие, до уровня «научной школы». Где вместо случайно нисходящих мыслей царствуют железная логика, математика и моделирование, без чего о науке никто бы не знал. К слову сказать, при создании своих сканирующих систем АЭЛТ-1 и АЭЛТ- 2/160 я применял математический аппарат для расчета на надежность всех схем – как электронных, так и оптико-механических. Моим «коньком» было сочетание линейных расчетов по паспортным данным об используемой элементной базе (номиналам сопротивлений, крутизны коэффициента усиления транзистора и др.), что умеют делать все хорошие инженеры, с применением теории вероятностей, что позволяло создавать любые схемы (электронные усилители, оптико-механический канал и т.д.), исходя из требуемого показателя надежности (например, равного 99,7%). Последнее на практике не умел делать никто. Ибо никто не знал как, кроме как путем муторного моделирования на компьютере, можно учесть в расчетах наличие различных законов распределения разбросов случайных величин используемой элементной базы. Хотя задача эта решалась элементарно: существует закон, согласно которому в ансамбле случайных величин все устремляется к известному нормальному закону. Это доказано. Но это можно было только увидеть.	Джеймс Пурвис (справа), внедривший в ЦЕРН в создание AIS-систем применение метода «сжатия времени», и его коллега Дерек Матиесон на экзамене по кандидатскому минимуму в МИФИ (см. текст слева)
Разговор идет о проявлении судьбы. Так, Ярослав Афанасьевич пережил взрыв топлива ракеты на АПЛ. Мы говорили о том, что такие «случаи» таковыми, скорее всего, не являются, а служат знаком «предупреждения свыше». Но это знают не все: сначала надо служить самому высокому. Как жить в современной России, теряющей ежедневно порядка тысячи жизней из-за дикой экономической политики? – эта тема не могла быть не затронута в разговоре. Наши взгляды тут частично не совпадали: он был больший пессимист. А мне было известно то, что «нормальному» человеку знать «не положено»: про оружие космического одиночества. Православие подвижничеством монаха Григория Паламы приблизилось к нему через молчание-исихазм, но нужна еще немецкая «власть воли», однако уже на русском пути: мольбой о победе с жертвой заклада души. А здесь я выступал в роли пророка, чей удел, как известно, одиночество. Но на самом деле роль «пророка» была у меня только потому, что у нас не знают русской истории: обо всем этом говорил Сергий Радонежский, вселяя в людей настроения веры в надежду русского староправославия.	Профессор Ярослав Афанасьевич Хетагуров (слева), создатель корабельных систем управления стратегическим оружием для атомных подводных лодок (АПЛ), и автор на фуршете по случаю защиты диссертации Джоном Фергюсоном
В 1978 году автором был опубликован график связи времени и красоты, приведенный на задней обложке книги. Чтобы «протащить» эту публикацию, неприемлемую для «советской науки» (ввиду связи изложенного с «невежеством» русского староправославия), автор сдал в комиссию по контролю за публикациями один текст, а когда подписи членов комиссии были получены, то передал в издательский отдел другой, заменив две страницы на текст с графиком. После выхода публикации председатель комиссии искал: кто виноват? Но все уважаемые члены лишь разводили руками: ничего не понятно. Какая-то странная история. Продолжение (часть 3) В начало страницы	«А там, в этой сверкающей дали, где разбиваются корабли смелых, я знаю – там на небе сияют звезды! И рука, доставшая саблю в последний раз, – не дрожит…» – Автор, 1978 год. Дубна.