На главную страницу

Научные тексты

Книги

Воспоминания

Публицистика

Каратэ-До

Рисунки

Контакты

 

 

 

Д.И. Дубровский

Проблема идеального. Субъективная реальность

 

III. СТРУКТУРА СУБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Цифры в тексте, заключенные в квадратные скобки, означают номер в списке литературы, помещенном в конце основного содержания книги. См. Литература

 

 

 

1.Cубъективная реальность как целостная, многомерная, динамическая, биполярная структура. Единство модальностей «я» и «не-я»

Выяснение структуры субъективной реальности – весьма актуальный и вместе с тем чрезвычайно сложный вопрос, систематический анализ которого, к сожалению, пока еще не осуществлен в нашей философской литературе [1]. Это отчасти обусловлено распространенным убеждением, будто данный вопрос является психологическим, а не философским. Несомненно, психологи имеют к нему прямое отношение, проводят соответствующие эмпирические исследования и пытаются осмыслить ряд его теоретических аспектов. Однако общетеоретические вопросы структуры индивидуального сознания, и прежде всего ценностно-смысловой структуры субъективной реальности, всегда составляли прерогативу философии. В последние десятилетия ее разработка интенсивно велась философами из лагеря феноменологов и экзистенциалистов, что требует специального критического анализа [2].

Ниже мы попытаемся наметить ряд общих и, как нам кажется, существенных характеристик структуры субъективной реальности, не претендуя на их полноту и концептуальную завершенность.

Как уже отмечалось, понятие субъективной реальности означает целостное образование, но также и любой отдельный его компонент. В последнем случае мы обычно говорим о явлении субъективной реальности. Целостность субъективной реальности выступает прежде всего как ее персональность, под которой понимается интегрированность внутреннего многообразия субъективной реальности данным уникальным «Я». Любое отдельное явление субъективной реальности, будь то мысль, восприятие или даже ощущение, всегда в какой-то степени опосредовано конкретным «Я», несет на себе его печать. Субъективная реальность есть исторически конкретная целостность, находящаяся в определенном пункте своей социально-биографической траектории. Это континуум, в котором происходит постоянное движение (в смысле изменения его «содержания» и векторов активности – наличных образов, мыслей, побуждений, волевых интенций и т.п.). Центральным интегрирующим и активирующим фактором этого целостного движения выступает наше «Я» [3]. Все множество явлений субъективной реальности, развертывающихся как одновременно, так и последовательно, в той или иной степени «охватывается», организуется и в определенном смысле управляется нашим «Я», которое в свою очередь всегда в той или иной степени «проникнуто» их «содержанием». Лишь в патологии, в экстремальных ситуациях или в условиях прямого воздействия на соответствующие мозговые структуры возникают так называемые психические автоматизмы – переживания «чуждости» нашему «Я» отдельных компонентов субъективной реальности, их независимости от «Я», их навязанности как «не моего» [4].

Точнее, «Я», выступая в континууме субъективной реальности как одно из явлений (в ряду множества других), вместе с тем есть исходное и конечное явление субъективной реальности в том смысле, что оно «присутствует» в любом наличном ряду явлений субъективной реальности, «относится» к любому из них и таким образом выражает их связь, а в итоге — уникальную целостность данной субъективной реальности.

Всякий интервал субъективной реальности включает определенное «содержательное поле» и «Я». «Содержательное поле» как отражение тех или иных явлений действительности (в данном интервале) как бы внеположено «Я», противостоит ему, но в то же время «Я» так или иначе «входит» в это «содержательное поле»; последнее является его оперативным полем. В зависимости от конкретного «содержания» этого поля оперативные возможности «Я» могут быть весьма значительными или минимальными, но они всегда в той или иной степени реализуются, знаменуя интенциональность, активность сознательного акта.

Возьмем простой пример. Пусть доминирующим в «содержательном поле» данного интервала будет восприятие звездного неба или острая зубная боль. В обоих случаях «содержание» задано объективно реальными факторами и в этом смысле независимо от «Я». Но субъективный образ звездного неба или зубная боль присущи всегда конкретному человеку. Именно я вижу звездное небо, я испытываю зубную боль. Тем самым мое «Я» необходимо причастно данному «содержанию», в той или иной степени придает ему свои особенности и оперирует им. Ведь особенности переживаемой сейчас данным человеком картины звездного неба существенно обусловлены его знаниями, интересами, текущим эмоциональным состоянием и т.п. То же самое относится и к особенностям переживания зубной боли, хотя здесь оперативные возможности «Я» обычно минимальны. Однако люди по-разному переживают и «выносят» боль, по-разному стремятся избыть ее. Некоторые могут «отстранять» ее на периферию «содержательного поля», замещая его ядро другим «содержанием». Встречаются люди, способные подавлять боль, и в таких случаях оперативные возможности «Я» оказываются тоже очень большими.

Таким образом, «содержательное поле» несет в себе черты персональности, активности данного «Я». Попытки осмыслить интросубъективный план взаимоотношений «Я» и наличного «содержательного поля» выявляют их диалектически противоречивую связь, единство их внеположенности друг другу и взаимополагаемости. Антиномичность этой динамической структуры особенно резко проявляется в том, что особенности «Я» (по крайней мере, те или иные его аспекты, черты) могут выступать и, как правило, выступают в качестве «содержательного поля» (когда «Я» отображает, оценивает и регулирует себя), а значит, «содержательное поле» выступает в качестве «Я».

Здесь обнаруживается тонкая диалектика интросубъективных отношений, с трудом поддающаяся аналитическому описанию (крайне слабая разработанность проблемы и соответствующего научного языка вынуждает прибегать нередко к метафорическим средствам при попытках выделить и обозначить тот или иной момент структуры и динамики субъективной реальности).

Мы уже подчеркивали, что субъективная реальность как целостное образование существует лишь в единично-уникальной форме. Но это, разумеется, не означает отрицания ее инвариантности во многих отношениях. Ошибочно полагать, что наука не имеет доступа к индивидуально-неповторимому. Она способна описывать, объяснять и предсказывать индивидуально- неповторимое посредством множества его инвариантов, ибо в мире нет ничего абсолютно индивидуального и абсолютно неповторимого. Углубляющееся научное познание формирует все более прицельные инварианты, фиксирующие отдельные особенности единичного. Оперируя ими на эмпирическом и теоретическом уровнях, можно адекватно отобразить специфические черты существования и развития данного единичного как представителя данного (столь же уникального) класса. В противном случае единично-уникальное явно мистифицируется.

В принципе исследование субъективной реальности предполагает решение той же методологической задачи, которая встает при исследовании процесса роста березы или, скажем, поведения осьминогов, – нужно выделить адекватные инварианты (ибо березы и осьминоги существуют только в единично-уникальной форме; но то же можно сказать по крайней мере о всех явлениях живой природы, а может быть, и всякой дискретности вообще). При этом научное познание, оперируя наличными инвариантами и создавая новые, движется от абстрактного к конкретному. Вопрос в том, насколько адекватны такие инварианты и насколько результативно оперирование ими. Ниже мы попытаемся выделить некоторые общие характеристики и структурные инварианты субъективной реальности, преследуя самые скромные цели: начальное, эскизное и предположительное расчленение и структурирование этого сложного объекта.

Структуру субъективной реальности можно абстрактно характеризовать такими признаками. Она динамична (т.е. образующие ее компоненты и их связи пребывают в постоянном изменении; присущая ей форма упорядоченности и в этом смысле стабильности реализуется лишь путем непрестанно совершающихся локальных и глобальных изменений). Она многомерна (т.е. не является линейно упорядоченной, представляет собой единство многих динамических «измерений», каждое из которых выражает особое качество, несводимое к другому, обладающее своим способом упорядоченности, организации. Например, ценностное «измерение» структуры субъективной реальности хотя и связано неразрывно с ее действенно-волевым «измерением», однако не может быть сведено к нему, как и, наоборот, каждое из них представляет специфический регистр целостной организации субъективной реальности). Она биполярна (т.е. основные ее связи, интросубъективные отношения, определяющие целостность субъективной реальности, представляют единство противоположностей). Наконец, она может рассматриваться как самоорганизующаяся структура (ее целостность поддерживается, реализуется внутренними факторами, которые обеспечивают меру автономности локальных изменений и реконструкций, не нарушающих целостности).

Выделенные общие признаки диалектически взаимосвязаны, могут определяться друг через друга. Это означает, что динамичность многомерна, биполярна и выражает процесс самоорганизации, что биполярность динамична, многомерна и служит фактором самоорганизации, что многомерность динамична, биполярна и т.д. Тем самым глубже раскрывается содержание не только каждого признака, но и абстрактной характеристики структуры субъективной реальности в целом.

Следующий шаг анализа предполагает выявление и описание исходной, базисной структуры субъективной реальности. Она представляет собой, по нашему мнению, единство противоположных модальностей «Я» и «не-Я». Их единство, взаимополагание выражает фундаментальное интросубъективное отношение, которое обнаруживается в каждом наличном интервале субъективной реальности, формирует его динамический смысловой каркас. Это было показано выше при рассмотрении соотносительности «Я» и «содержательного поля» во всяком конкретном интервале сознательного переживания.

Будучи взаимопротивопоставлен-ными, модальности «Я» и «не-Я» вместе с тем необходимо связаны, образуют динамический биполярный контур, в котором совершается движение «содержания» субъективной реальности. Это движение «содержания» есть процесс отражения объекта и одновременно ценностное отношение к отображаемому и управление самим движением «содержания».

В каждом интервале модальности «Я» и «не-Я» сохраняют свою определенность, несут специфическое «содержание». Причем в данном интервале может доминировать либо «содержание», принадлежащее модальности «Я» (когда в фокусе моего сознания находятся мои личностные особенности, когда я думаю о них), либо «содержание», принадлежащее модальности «не-Я» (когда мое внимание сконцентрировано на заинтересовавшем меня внешнем предмете, когда я поглощен какой-либо деятельностью).

Однако это же «содержание» способно изменять свою модальную принадлежность в другом «измерении», ибо «содержание», принадлежащее «Я» (т.е. отображающее свойства, особенности познающего, действующего, страдающего субъекта – мое отображение себя), становится для меня объектом познания и оценки, а следовательно, выступает как «не-Я»; но в этом случае модальность «Я», конечно, не устраняется, и нельзя сказать, что в данном интервале есть только модальность «не-Я»; биполярность и здесь непременно сохраняется, но «Я» уже изменяет свое «содержание». В том же отношении «содержание», принадлежащее «не-Я» (т.е. отображающее свойства, особенности других людей, внешних предметов, процессов), может переходить в модальность «Я», превращаться из «другого» в «свое», «усваиваться» данным «Я» в актах эмпатии, «очеловечения» яйлений природы, в игре, интериоризации опыта другого человека, в процессе освоения новой социальной роли и т.п.

В этом проявляется динамическая многомерность модальностей «Я» и «не-Я», каждая из которых в ином «измерении» или в ином интервале способна переходить в свою противоположность путем перемены модального знака переживаемого «содержания». Такого рода взаимопреобразования создают широчайшие возможности сознательного отображения и проектирования действительности (включая и саму субъективную реальность), освоения социального опыта, осуществления творческой деятельности.

Важно еще раз подчеркнуть, что постоянно совершающиеся взаимопереходы модальностей «Я» и «не-Я» не нарушают биполярной структуры субъективной реальности, единства этих противоположных модальностей во всяком наличном ее интервале. Каждая из них определяется лишь через противопоставление другой и соотнесение с ней. И если данное «содержание» переходит в другую модальность (например, из «Я» в «не-Я»), то оно замещается другим «содержанием», сохраняющим прежнюю модальность, без чего немыслимо наличие ее противоположности. Поэтому в самом общем виде «Я» есть то, что противополагается «не-Я» и соотносится с ним; и наоборот, «не-Я» есть то, что противополагается «Я» и соотносится с ним.

Эта взаимополагаемость (аначит, и неустранимость «Я») служила обычно основанием для субъективно-идеалистических выводов и для спекуляций в духе агностицизма. В таких случаях, однако, «не-Я» как явление субъективной реальности отождествлялось обычно с реальностью вообще и таким образом с самого начала – уже в исходной гносеологической установке – объективная реальность начисто устранялась. Но эта гносеологическая установка, замыкающая движение философской мысли в кругу абстракций, которые отображают лишь структуру субъективной реальности, оказывается при таком ходе мысли принципиально нерефлексируемой. В равной степени не рефлексируются и сами эти абстракции, совершенно исключается вопрос об их критическом анализе; то, что они обозначают, полагается как исходная, единственная и несомненная реальность.

Получается наивный онтологизм наизнанку – когда субъективная реальность берется в качестве объекта нашего знания, но при этом совершенно игнорируется проблема адекватности отображения объекта, устраняется необходимость гносеологической рефлексии, специального анализа тех познавательных средств, с помощью которых выделяется и описывается данный объект. Без этого же нельзя получить основательного знания не только о явлениях объективной реальности, но и о явлениях субъективной реальности.

Последовательный субъективный идеализм означает солипсизм, а такая философская концепция, сразу же заводящая в тупик, может быть в какой-то мере логически оформлена только на платформе радикального онтологизма, для которого «Я» (в такой же мере, как и производное от него «не-Я») есть само по себе сущее, хотя и знаемое, но внепознавательное. Такого рода логическая несообразность, порождаемая радикальным (или детски наивным) онтологизмом, обнаруживается в основаниях любой субъективно-идеалистической концепции.

Модальности «Я» и «не-Я» нельзя выносить за пределы субъективной реальности, но в них и посредством их отображаются объективная действительность внешнего мира и самого человека, а также его внутренний мир как субъективная реальность. Отмечавшаяся выше способность данного «содержания» переходить из одной модальности в другую как раз и представляет выработанный в ходе социального развития диалектический механизм все более глубокого, активного отражения действительности, в том числе и ее «пробного», «предварительного», проектного преобразования в идеальном плане, т.е. в сфере субъективной реальности.

Недоразумения при истолковании понятий «Я» и «не-Я» нередко возникают из-за того, что «Я» связывается только с обозначением субъективной реальности, а «не-Я» понимается только как явление объективной реальности. Однако это неверно. Модальность «Я» может отображать не только явления субъективной реальности, но и объективно реальные социальные связи, действия и отношения личности. В свою очередь модальность «не-Я» способна отображать и «представлять» как явления объективной реальности, так и явления субъективной реальности (если они выступают в данном интервале как объект познания, оценки, управления).

Структура субъективной реальности раскрывается конкретнее, когда выясняются основные виды противопоставления (оппозиций) «Я» и «не-Я», когда отношения между ними приобретают содержательную определенность. Попытаемся выделить эти основные виды оппозиций, взяв в качестве системы отсчета модальность «Я».

Отношение «Я» к «не-Я» выступает как отношение «Я»; 1) к внешним предметам, факторам, процессам; 2) к собственному телу; 3) к самому себе; 4) к другому «Я» (другой личности); 5) к «Мы» (той социальной группе, общности, с которой субъект себя идентифицирует, к которой он себя причисляет); 6) к «Они» (к той социальной группе, общности, из которой субъект себя исключает, которой он себя противопоставляет); 7) к «Абсолюту» (Космосу, Богу, Природе, Бесконечному и т.п.).

Разумеется, этот перечень не претендует на полноту, но, как нам кажется, в первом приближении он охватывает основные виды «содержания», оформляемого модальностью «не-Я», а поэтому основные «измерения», в которых выступает и модальность «Я». Таким образом, раскрывается многомерность каждой из модальностей и вместе с тем многомерность фундаментальной структуры субъективной реальности, представленной их взаимополаганием, их диалектическим единством.

Более конкретное описание этой многомерности потребовало бы чрезвычайно сложного, многосту-пенчатого анализа. Ведь для того чтобы сравнительно полно раскрыть одно из выделенных отношений «Я», необходимо рассмотреть его не только само по себе, но и сквозь призму всех остальных. Так, нельзя понять отношение «Я» к самому себе (столь знакомое каждому из нас и столь жизненно значимое!), если оставить в тени отношение «Я» к предметному миру, к собственному телу, к другому «Я», к «Мы», к «Они», к «Абсолюту». Именно эти отношения образуют главные ценностно-смысловые узлы «содержания» нашего «Я», вне которых оно остается худосочной абстракцией. Поэтому каждое отношение, взятое в контексте остальных, отображает в себе целостную структуру субъективной реальности. Для иллюстрации этого мы попытаемся кратко рассмотреть отношение «Я» к самому себе. Но прежде необходимо выявить по крайней мере еще две биполярности в структуре субъективной реальности, которые имеют столь же принципиальное значение для ее понимания, как и единство модальностей «Я» и «не-Я».

 

2. Единство рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального в структуре субъективной реальности. Отношение «я» к самому себе

 

Понятия рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального уже неявно фигурировали при описании динамики и взаимополагания модальностей «Я» и «не-Я». Однако они требуют специального рассмотрения, чтобы конкретнее осмыслить многомерность биполярных отношений в структуре субъективной реальности. Единство рефлексивного и арефлексивного, с одной стороны, и актуального и диспозиционального, с другой, выражает особые аспекты, особые «измерения» этой структуры, которые проявляются в динамических отношениях модальностей «Я» и «не-Я» и вместе с тем реализуются друг через друга.

Единство рефлексивности и арефлексивности выражает оператив-ное «измерение» динамической структуры субъективной реальности. Рефлексивность означает осознанное отображение (и, следовательно, в той или иной степени – знание, понимание) «содержания» наличного явления субъективной реальности – образа, переживания, внутреннего побуждения, субъективной символики и т.д. Рефлексивность осуществляется в настоящий момент, даже если она высвечивает «прошлое содержание». Арефлексивность означает «закрытость» для осознанного отображения (для понимания) данного «содержания», несмотря на то, что последнее наличествует в текущем интервале субъективной реальности и выполняет информативно-ценностную или побудительно-управляющую функцию либо содействует осуществлению этих функций. Арефлексивность есть также характеристика настоящего (протекающего «сейчас») состояния, хотя может относиться и к уже протекшему, к «прошлому содержанию».

Как рефлексивность, так и арефлексивность в равной мере присущи модальностям «Я» и «не-Я». Каждая из них в этом отношении двумерна, включает рефлексивное и арефлексивное «содержание», точнее, рефлексивный и арефлексивный слои данного «содержания». «Я» в его актуальном «содержании» и актуальной активности (в том, что совершается «сейчас») всегда рефлексировано лишь отчасти, несет в себе широкий диапазон арефлексивного, спонтанного. В наличном интервале, «сейчас», «Я» никогда не «обозревает» и не «знает» себя полностью, причем не только из-за многомерности своего «содержания», которое не вмещается в рефлексируемую сейчас сферу, но и в силу того, что оно исторично, направлено в будущее, несет творческие потенции, возможность «незнаемых» заранее новообразований; «Я» есть не только то, чем оно является сейчас, но и то, чем оно может стать, и его потенции не предзаданы изначально, а тоже историчны, включают новообразования.

Рефлексивность выражает акт самоотображения и направленной активности «Я», который постоянно преодолевает границу арефлексивного [5]. Каждый шаг рефлексии открывает новый пласт арефлексивного, более того, рефлексивность способна «производить» новые разновидности арефлексивного «содержания» (например, формируемые на бессознательном уровне новые идеи, ценностные установки до их осознания). В свою очередь наличная арефлексивность задает новые направления и формы развертывания рефлексивности. Это диалектическое единство раскрывается и реализуется в целостном динамическом контуре «Я» - «не-Я», образующем источник творческих новообразований.

Арефлексивные структуры и уровни субъективной реальности совпадают в ряде отношений с тем, что именуют бессознательно-психическим (взятом в широком смысле). К нему относятся не только подсознательные, но и «надсознательные» (как их называет М. Г. Ярошевский) факторы, а именно нерефлексируемые логические и ценностные структуры, определяющие тем не менее русла мыслительных процессов и критерии оценок. Весьма существенна роль арефлексивных структур в сфере мотивации и психического управления в целом. Поэтому некоторые бессознательно-психические феномены могут привлекаться для уяснения такого «измерения» структуры субъективной реальности, как единство арефлексивности и рефлексивности, а тем самым и для интерпретации категории идеального. Однако это, как уже отмечалось ранее, не дает права утверждать, что всякое бессознательно-психическое явление допустимо определять посредством категории идеального. Такое абстрактное утверждение представляется нам некорректным, ибо в нем смешиваются различные категориальные уровни – философское понятие сознания неявно отождествляется с психологическим. Кроме того, оно создает впечатление о наличии особого вида субъективной реальности (арефлексивного), которому противостоит другой вид (рефлексивный), что, по меньшей мере, неточно. Арефлексивность представляет собой не вид субъективной реальности, а особое ее «измерение», ее структурно-оперативный регистр. Субъективная реальность в целом и всякий наличный ее интервал включают диалектическое единство рефлексивного и арефлексивного в их многомерных взаимоотношениях и взаимопереходах.

Структурная определенность субъективной реальности органически связана с единством актуального и диспозиционального как форм ее целостного функционирования и развития. Помимо этих форм интросубъективные отношения не могут быть осмыслены. Поэтому их необходимо четко выделить и рассмотреть особо, что позволит сделать еще один шаг на пути более конкретного понимания структуры субъективной реальности.

Актуальное есть наличное, совершающееся «сейчас» сознательное переживание; это, по выражению А. Г. Спиркина, в данное мгновение «горящее пламя духа» [195, с. 74] (можно добавить: а иногда лишь слабо тлеющее). Точнее, это определенное «содержание», данное мне и осознаваемое мной в настоящем. Оно пребывает, однако, в непрестанной динамике – как в том смысле, что оно изменяется в целом или в отдельных своих фрагментах, так и в том смысле, что оно непрерывно перемещается в «будущее», оставаясь всегда «настоящим». Другими словами, субъективная реальность есть то, что дано человеку в настоящем, «сейчас», но это «сейчас» непрестанно движется, образуя и продолжая непрерывный континуум субъективной реальности (обрываемый в глубоком сне или коме и навсегда пресекаемый смертью). А поэтому субъективная реальность в ее актуальном плане выступает как «текущее настоящее» независимо от его конкретного «содержания», которое может выражать и настоящее, и прошлое, и будущее.

Субъективная реальность немыслима в своем специфическом качестве вне и помимо «текущего настоящего», но вместе с тем она к нему не сводится, ибо существует не только актуально, но и диспозиционально. Последнее означает все то, что остается за рамками «текущего настоящего», но так или иначе знаменует целостность, персональность, историческую динамику и другие важнейшие моменты структуры субъективной реальности. Она всегда есть нечто гораздо большее, чем «текущее настоящее»: за наличным пере-живанием чувства несправедливости стоят убеждения о справедливом и несправедливом, выражение которых в данном «текущем настоящем» не исчерпывает их «содержания».

Но дисиозициональное есть «бывшее» актуальное и его исторический результат, в силу чего оно детерминирует «будущее» актуальное. «Текущее настоящее» лишь отчасти несет новое «содержание», а отчасти обусловлено сложившимися диспозициональными образованиями. Актуальное непре-станно «уходит» в диспозициональное и «строит» его (а иногда и сразу существенно «перестраивает» – в мгновения постижения новых смыслов, озаряющего понимания, переоценки ценностей); диспозициональное непрестанно «выходит» в актуальное и формирует его. Такова в общих чертах диалектическая взаимосвязь этих структурных «измерений» субъек-тивной реальности в целом и ее отдельно взятого, конкретного интервала.

Неправомерно отождествлять актуальное с рефлексивным, а диспозициональное с арефлексивным. Всякое «текущее настоящее» обязательно рефлексивно, однако не целиком, не во всех своих составляющих; некоторая часть его «содержания» остается всегда арефлексивной и может быть «проявлена» лишь в следующий момент, в другом «текущем настоящем», в котором, однако, будут уже свои арефлексивные слои и моменты. Поэтому актуальное всегда представляет собой единство рефлексивного и арефлексивного. Точно так же диспозициональное всегда в той или иной степени рефлексивно, ибо я непременно что-то знаю «сейчас» о своих убеждениях, установках, о своем «прошлом», которое вероятностно детерминирует «настоящее»; одновременно диспозициональное во многих своих областях и аспектах «сейчас» для меня «закрыто».

При этом, конечно, трудно не заметить, что процессы самопознания, самооценки, самопреобразования, самосовершенствования связаны преимущественно с проблемой диспозиционального. Однако созна-тельно отобразить, понять и целенаправленно изменить свое диспозициональное можно ведь только актуально и через актуальное.

Обычно диспозициональное описывается в психологических терминах как опыт, знания, умения и другие личностные особенности (способности, склонности, интересы, черты характера и т.д.). Тем самым фиксируется относительная устой-чивость определенных структурных компонентов субъективной реальности, наличие момента инвариантности во множестве их актуальных проявлений. Последние же обладают высокой степенью вариативности, что служит источником диспозициональных новообразований. Разумеется, этот исторический процесс, эта диалектика диспозиционального и актуального совершается в динамическом контуре модальностей «Я»–«не-Я», а потому требует осмысления именно в этом плане и в свою очередь способствует более глубокому пониманию указанных модальностей и их динамического единства, образующего фунда-ментальную структуру субъективной реальности.

Теперь мы можем рассмотреть интросубъективное отношение «Я» к самому себе с учетом того, что оно включает как рефлексивное, так и арефлексивное, как актуальное, так и диспозициональное «содержание». В этом отношении «Я» выступает для себя как «не-Я», т.е. как объект самоотображения, саморегуляции и саморазвития. Оно выступает тут как свое другое «Я», ибо в норме «Я» является одновременно единым и раздвоенным, непрестанно полагая себя в качестве своего другого «Я» (своего «Ты»), с которым соотносит и посредством которого раскрывает, оценивает, регулирует, изменяет себя. В этом проявляется то, что наше сознание аутокоммуникативно, что мы постоянно контролируем, оцениваем себя, спорим с собой, смотрим на себя со стороны, ставим себя на место другого человека и мысленно действуем за него, создаем реальные, сомнительные или самые невероятные проекты себя и т.д. Такого рода раздвоение «Я» есть форма его деятельной активности, свиде-тельствует о диалогичности мышления и сознательной деятельности вообще[6], что наиболее ярко выражает социальную сущность человека.

Отношение «Я» к своему другому (своему «Ты») есть ценностное отношение, акт ценностной само-регуляции «Я». В этом интро-субъективном отношении формируются векторы активности, реализуется внутренний механизм оценки и выбора. Ведь акт ценностной саморегуляции включает предуготовление и санкционирование нашего волеизъявления и затем последующей оценки этого волеизъявления, т.е. в конечном итоге оценку оценки. В равной степени здесь же коренятся факторы, обусловливающие состояние нерешительности, сомнения, неопре-деленности деятельных интенций.

Постоянная внутренняя ком-муникация «Я» и его «Ты» есть проявление необходимой связи данной личности с другой личностью, с коллективом и с обществом в целом. Эта внутренняя коммуникация выступает либо как прямая проекция внешней коммуникации (с другими «Я», «Мы» и «Они»), либо как ее трансформация в тех или иных отношениях, либо как ее предуготовление, планирование, как предвосхищение ее возможности, а потому она стремится к четкой интерсубъективной форме выражения. Самые сокровенные внутренние диалоги несут в себе проекцию во внешнюю коммуникацию, и они реализуются в сфере внешней коммуникации всевозможными способами: от иносказаний, намеков и хитроумных действий, частичных или безоглядных откровений и конкретных поступков до актов научного, художественного и этического творчества.

Внутреннее взаимодействие «Я» со своим «Ты» означает отображение себя сквозь призму понимания и оценки других личностей, а в конечном итоге — сквозь призму некоторого комплекса социально определенных ценностей и вместе с тем отображение других через понимание себя и оценку себя. Таким образом совершается не только отображение себя, но и постоянно формируется отношение «Я» к самому себе [7]. В этом процессе осуществляется интериоризация социальных ценностей, их деятельное освоение и преобразование, что означает изменение «Я» и заключает возможность его непрестанного самосовершенствования, но также и возможность его деградации, если оно все белее замыкает себя в кругу второстепенных и «неподлинных» ценностей, утрачивая способность деятельного освоения высших ценностей.

«Содержание» «Я» в его отношении к самому себе многомерно, ибо оно «развертывает», исторически эксплицирует себя для себя через все перечисленные выше отношения (к предметному миру, к собственному телу и т.д.). Во всех этих отношениях «Я» полагает себя как свое «не-Я», которое выступает в формах «знания», «оценки» и «действия». Здесь также сохраняется единство модальностей «Я» и «не-Я», мера их взаимопротивопоставленности. Сохранение этой меры является условием тождества личности: как бы далеко «Я» ни уходило в свое «не-Я», оно всегда возвращается к себе и остается самим собой.

Патологическая деструкция субъективной реальности нарушает эту меру, в результате чего возникают различные варианты «расщепления» модальностей «Я» и «не-Я», их «чуждого» противостояния друг другу (с множеством степеней и градаций). Они располагаются в широком диапазоне – от отдельных «чуждых» фрагментов своего «не-Я» («не моих» ощущений и образов, «непонятных», ложных видений, например при феномене «молниеносного ужаса», когда все поле зрения вдруг заполняется яркими пятнами одинаковой величины, либо других кратковременных «психических автоматизмов», отмечавшихся выше) или быстро преходящих состояний дереализации и деперсонализации, возникающих в экстремальных ситуациях (например, у космонавтов, полярников, спелеологов и др.) до тотального «расщепления». В последнем случае «мое другое Я» в качестве «не-Я» приобретает автономность, «отчуждается» и может не только существовать как бы самостоятельно наряду с «Я» (ситуация, характерная для шизофренического «расщепления» и «овладения»), но и заменять и устранять его время от времени (один из наиболее ярких случаев такого рода — метаморфозы личности Евы Уайт [8]).

Патологическая дезинтеграция модальностей «Я» и «не-Я» проливает дополнительный свет на динамическую структуру субъективной реальности, позволяет выявить те сложнейшие интросубъективные отношения, связи, взаимопереходы, которые в норме «незаметны» или рефлексируются с большим трудом. В частности, некоторые патологические нарушения убедительно показывают, что отношение «Я» к самому себе существенно обусловлено отношением «Я» к предметному миру и к собственному телу. Это видно в тех случаях, когда явление дереализации, возникающее по различным причинам, влечет явление деперсонализации (чувство «потери собственного Я»). Последнее возникает как типичное следствие нарушения восприятия собственного тела, ибо отображения телесной организации образуют одно из базисных «измерений» модальности «Я», а, следовательно, выступают и в качестве «содержания», к которому оно постоянно относится как к своему «не-Я» [9].

Еще более отчетливо указанная зависимость проявляется в условиях сенсорной депривации и вообще при длительном пребывании человека в необычных для него условиях резкого снижения поступающей из внешнего мира информации. Такое «сплющивание», предельное обеднение текущего «содержания» модальности «не-Я» вызывает ненормальные отклонения и дезинтеграции в сфере модальности «Я» и отношения «Я» к самому себе [55, 115, 124].

Следует также хотя бы кратко сказать о существенных перестройках взаимосвязи модальностей «Я» и «не-Я» в случаях так называемых измененных состояний сознания, которые нельзя отнести к патологической деструкции, ибо они представляют собой эпизоды (иногда чрезвычайно значимые для личности!) нормального по сути своей самодвижения субъективной реальности. Мы имеем в виду такие разнообразные, плохо классифици-рованные феномены, как сновидения и просоночные состояния, изменения сознания в глубоких стадиях гипноза, необычные состояния сознания, вызванные медитацией или приемом некоторых фармакологических препаратов (например, ЛСД), состояния, возникающие в апогее вдохновения или любовного переживания, состояния религиозного экстаза и др. Для них характерна существенная деформированность структуры «текущего настоящего», взятой в ее основных биполярных «измерениях».

При сновидениях резко сокращается диапазон рефлексивности «содержания» модальностей «Я» и «не-Я», а также тормозится или прекращается динамика их переменного соотнесения (поэтому человек верит в то, что он видит или делает во сне). В глубоких гипнотических состояниях «содержа-ние» модальностей «Я» и «не-Я» сужается до пределов, задаваемых внушением гипнотизера, который определяет и границы рефлексивности этого «содержания», обычно крайне узкие; все остальное – арефлексивно. Подавляющее большинство диспози-циональных структур «отгорожено» от «текущего настоящего»; «содержание» «Я» может быть сведено до уровня «содержания» лишь одного его «другого Я» (когда, например, испытуемому внушили, что он великий художник, он стал вести себя в соответствии с этим своим «другим Я» – сообразно тому, насколько он знаком со смыслом «быть великим художником» и насколько это «содержание» «проигрывалось» ранее в его «другом Я» как ценность высокого ранга [173].

Особый интерес представляют структурные особенности «текущего настоящего» в тех интервалах субъективной реальности, которые можно было бы назвать сверхценными состояниями (апогей вдохновения, завершающий творческий акт, и т.п.). Вспомним Гёте: «Мгновенье, прекрасно ты, постой, продлись...» Эти состояния в противоположность будничному, зачастую «серому» сознанию образуют витальные пункты истории нашей субъективной реальности, которые «светят из прошлого» всю жизнь, поддерживая чувство ее оправданности и ее единства, несмотря на многочисленные зияющие «пустоты» прошлого (мы не рассматриваем здесь экстремальные по своей значимости переживания с отрицательным знаком, которые тоже имеют глубокий экзистенциальный смысл).

Эти вопросы заслуживают тщательного анализа, ибо они связаны с более глубоким пониманием многих важных социальных феноменов (как позитивных, так и негативных, например устойчивости религиозного сознания). Сверхценные состояния различаются по многим признакам: по социальной значимости и культурологическим особенностям, по ценностному рангу и характеру вызываемых ими последствий в структуре субъективной реальности и вообще по их «результату», источнику, длительности, воспроизводимости и т.д. Остановимся лишь на некоторых общих характеристиках.

В качестве сверхценного состояния «текущее настоящее» обнаруживает три типичных варианта структурных преобра зований.

1. Редукция модальности «Я» за счет непомерного «расши-рения» модальности «не-Я» – полная «захваченность» определенным «предметом» (которым, в частности, может быть и мое «другое Я»), самозабвение (например, в момент высшей творческой напряженности). И все же здесь нельзя говорить о полном исчезновении модальности «Я», она присутствует на периферии рефлексивного поля, предельно «истончена», но зато максимально активирована и «насыщена» в арефлексивном и диспозицио-нальном планах. Ретроспектив-но, в последующих интервалах это состояние переживается как чрезвычайная экзистенциальная полнота «содержания» и активности «Я».

2. Редукция модальности «не-Я» за счет сплошного заполнения рефлексивного поля «содержанием» модальности «Я» — инозабвение (при некоторых экстатических состояниях [10], в апогее силь-нейших сексуальных пережи-ваний и т.п.). Здесь, однако, также нельзя говорить о полном отсутствии модально-сти «не-Я», она прослеживается на границе рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального, является чрезвычайно «насыщенной» и «значимой» за этой границей. Ретроспективно это состояние переживается как исключитель-ная экзистенциальная полнота «содержания» модальности «не-Я».

3.Редукция обеих модально-стей, как бы их слияние, утрата сколько-нибудь заметной выде-ленности той или другой в данном «текущем настоящем» (нечто подобное мы переживаем в так называемых просоночных состояниях, не обладающих, однако, качеством сверхценности). Наиболее яркие примеры этого описываются приверженцами восточных медитативных практик (йоги, дзэн-буддизма и др.). Подчеркнем, что их опыт может и должен рассмат-риваться в научных целях, независимо от их религиозных установок, т.е. как факт субъективной реальности, как особое, вызываемое опреде-ленными приемами сверхцен-ное состояние, которое, кстати, имеет многочисленные аналоги за пределами медитативной практики, например в некоторых эстетических переживаниях [11].

Основательный феноменологиче-ский анализ этих состояний весьма актуален во многих отношениях (в плане более эффективной критики мистицизма и т.д.). Наиболее выраженное состояние такого рода, достигаемое методами Дзэн, именуется «абсолютным самадхи». Оно характеризуется как «необыкновенная тишина ума», «чистейшее существова-ние», «чистейшее переживание» (в смысле освобожденности «текущего настоящего» от каких-либо конкретных предметных «содержаний» и вообще от «содержания», которое могло бы быть определенно отнесено к модальности «Я» или «не-Я»),

Но это не есть абсолютная «пустота»; здесь налицо некое предельно «абстрактное содержание», так или иначе отображающее существование внешнего мира и человека, т.е. объективной и субъективной реальности. Мастера Дзэн обычно отмечают, что в подлинном самадхи сохраняется «бдительность», что «Я», по их словам, «нет на сцене, но оно бодрствует внутри» [12]. Таким образом, и в этом состоянии мы находим обе модальности, но лишь на границе рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального. Ретроспективно это состояние переживается как «просветление».

Во всех трех вариантах указанных выше структурных преобразований налицо феномен «остановки настоящего», имеющий, правда, в каждом случае свои особенности. Суть его, однако, в том, что данное «текущее настоящее» как бы приостанавливает свое движение, «застывает», становится как бы вневременным [13]. В обычных состояниях сознания «настоя-щее» непрестанно «ускользает», в каждое мгновение его «уже нет», и чувство нашего существования опирается на «прошлое» и «будущее». В условиях же описанных структурных преобразований оно «еще есть», и это скорее всего и создает качество сверхценного состояния, чувство особой полноты и значимости нашего существования в данном интервале «текущего настоящего», т.е. такого отношения «Я» к самому себе, в котором оно как бы действительно обретает самого себя, как бы достигает желанного нераздельного тождества с самим собой.

Важно еще раз подчеркнуть, что отношения «Я» к самому себе так или иначе эксплицируют многомерную структуру субъективной реальности. Но это значит, что такого рода отношения, развертывающиеся акту-ально и формируемые диспозиции-онально, отражают прежде всего существующую структуру социальных отношений, ибо отношение «Я» к своему «Ты» проявляется через отношение его к другим «Я», к «Мы» и к «Они». Иначе говоря, «Ты» (мое «другое Я») непременно выражает общечеловеческие, классовые, нацио-нальные, групповые определенности данного уникального «Я», представляет собой в каждом случае персонализованный способ бытия ценностных нормативов данного общества, данной культуры, выступает как проявление социальных ролей (причем не только реально осуществляемых личностью, но и воображаемых, «примеряемых» к себе).

По справедливому выражению И. С. Кона, «человеческое «Я» есть единство во множественности» [104]. Эта множественность раскрывается актуально и представлена диспозиционально именно как множественность отношений «Я» к самому себе, и они реализуются прежде всего в инвариантных социально-культурных формах, которые образуют ценностно- смысловой каркас субъективной реальности и, следовательно, «Я». Это важнейшее структурное «измерение» субъективной реальности хорошо раскрыто И. С. Коном [14].

Вместе с тем актуально осуществляющееся отношение «Я» к самому себе наряду с социально-культурной нормативностью проявляет и свой личностно-экзистенциальный план, ибо мое «другое Я» несет в своем «содержании» не только некоторый социально-культурный инвариант, но и нечто неповторимо свое как текущее переживание особенностей своего индивидуального существования. Социально-нормативное и личностно-экзистенциальное здесь неразрывны. Точнее, в моем «Я», эксплицирующим себя через множество моих «других Я» (а следовательно, и в моих «других Я»), социально-нормативное проявляется в форме личностно-экзистенциального, в которой оно может «упрощаться» или «усложняться», отчасти варьировать и «мутировать»; и здесь таится источник ценностно-смысловых новообразова-ний, которые потом могут обрести социально-нормативный статус.

В свою очередь личностно-экзистенциальное непременно проявляется в социально-нормативной форме. В этом выражается могучая власть господствующих в данном обществе, в данной социальной среде норм, ценностей и смыслов над каждым «Я», ибо они формируют «содержание» и направленность основных экспликаций данного «Я» в качестве своих «других Я», т.е. ценностные ориентиры, потребности, желания, упования, интересы, цели, идеалы личности. Но эта власть не является все же абсолютной, так как личность есть активное, само-сознательное существо, способное познавать социальную действитель-ность и самое себя, совершать выбор и переоценку ценностей. Здесь обнаруживается глубокая диалек-тическая связь социально-нормативного и личностно-экзистенциального, которая может быть основательно осмыслена лишь в контексте анализа социальной деятельности и взаимообусловленности общественного и индивидуального сознания. Некоторые вопросы этой проблематики будут нами рассмотрены далее.

Сейчас нам хотелось бы отметить еще один важный аспект отношения «Я» к самому себе, который отражает динамику ценностной структуры субъективной реальности в целом. Всякое мое «другое Я» есть персонализованная ценность, есть, по сути, ценностная интенция моего «Я». Это то, что полагается мной как хорошее или плохое, доброе, справедливое или наоборот и т.д., это то, чем бы я хотел обладать, чего хотел бы достичь и т.п. (зачастую это то, чем обладают и чего достигли или достигали другие). Многоликость моего «другого Я» есть выражение многообразия ценностных интенций «Я», которые должны быть определенным образом упорядочены, чтобы сохранялось его единство. И здесь мы видим двумерную упорядоченность: иерархическую и рядоположенную (когда ценности не различаются четко по рангу, выступают как одноуровневые). Иерархическую организацию ценностных интенций можно образно представить в виде слегка усеченного конуса. Чем выше ранг ценностей, тем их меньше. На высших уровнях этого «конуса» есть свои рядоположенности, но их число нарастает по мере движения вниз.

Мы рассматриваем в данном случае чисто формальный аспект организации ценностных интенций, отвлекаясь от того, что именно «располагается» наверху, какова подлинная социальная значимость высших ценностных интенций данного «Я». Нам важно выяснить общие черты этой динамической организации, хотя следующий шаг анализа должен состоять, конечно, в том, чтобы определить социальный масштаб и критерии подлинно высших ценностей (ибо высшими, доминирующими ценностными интенциями данного «Я» могут выступать и самые гнусные, низменные или просто ничтожные по своему «содержанию» интенции). Но это составляет специальную задачу, нас же интересуют основные варианты из- менения и деформации структуры ценностных интенций «Я», которые фиксируются диспозиционально, но актуально проявляются во множестве своих «других Я».

Как правило, верхний уровень «конуса» более стабилен; чем ниже уровень, тем он более динамичен и переменчив по кон- кретному «содержанию» ценностей. В условиях резкого увеличения числа ценностных интенций низшего уровня, их непомерного «расползания» вершина «конуса» как бы опускается, «проседает», иерархический контур деформируется, высшие ценностные интенции «снижаются», их управляющая функция по отношению к интенциям низшего ранга сильно ослабевает либо утрачивается во многих отношениях вовсе. Нарушается динамическое единство центрации и децентрации «Я». Тенденция децентрации прогрессирует, что приводит к феномену децентрированного «Я» (блуждающего в себе и вне себя – в джунглях вещей, неподлинных потребностей и малоценных коммуникаций). При этом «Я» сохраняет свое единство за счет усиления связей рядоположенных ценностных интенций, что отличает его от патологически децентри-рованного «Я».

Антиподом этого феномена является суперцентрированное «Я», для которого характерна жесткая иерар-хическая организация ценностных интенций, имеющая вид неусеченного конуса; динамизм этой структуры минимален, т.е. естественная тенденция к децентрации выражена крайне слабо или вовсе не прослеживается; высшие интенции сведены нередко к одной- единственной. «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть» – эти поэтические строки хорошо передают суть суперцентрированного «Я», но взятые вне контекста они могут выражать не только трагический, возвышенно-героический и вообще высокозначимый общественный смысл, но и траги-комический, и просто комический, и низменно-эгоистический смысл (в случае, например, современного скупого рыцаря и т.п.).

Высшая интенция суперцентриро-ванного «Я» определяется «содержа-нием» конкретной сверхценной идеи (термин, принятый в психиатрии, но употребляемый также для обозначения «нормальной одержимости» художника, ученого, политического борца и т.д.) [15]. Если децентрирован-ное «Я» может полагать актуально в качестве своего «другого Я» что угодно – и в этом проявляется его ситуативность и «всевместимость», то суперцентрированное «Я» актуально полагает в качестве своего «другого Я» только то, что связано с «содержанием» сверхценной идеи, и в этом смысле оно целеустремлено и «сужено» (подобные свойства особенно остро проявляются при патологически суперцентрирован-ном «Я», когда сверхценная идея носит бредовый характер, не поддается никаким коррекциям, фокусирует в себе любое «содержание» и приобретает безраздельное господство над мышлением и поведением больного).

Между приведенными двумя крайними вариантами находятся различные градации центрированности и децентрированности «Я» (см., например, [123]), учет которых важен для понимания всевозможных эволюций ценностной структуры субъективной реальности.

 

3. Аналитические структурные параметры субъективной реальности

 

Выше структура субъективной реальности рассматривалась в интегральном плане, как целостная динамическая система. Однако категория идеального используется, как уже отмечалось, и для обозначения любого отдельно взятого явления субъективной реальности. Здесь категория идеального употребляется, если так можно выразиться, в аналитическом смысле. Разработка ряда философских вопросов не требует обращения к целостной системе субъективной реальности и может ограничиваться использованием категории идеального в аналитическом смысле. Но в подобных случаях категория идеального также раскрывает, хотя уже и в иной проекции, структурную многомерность субъективной реальности. Речь идет о том, что мы называем аналитическими структурными параметрами субъективной реальности. Эти параметры присущи и структуре субъективной реальности в целом, а потому так или иначе использовались при ее рассмотрении. Однако их необходимо специально выделить и систематизировать. На наш взгляд, правомерно выделить пять аналитических параметров: 1) содержательный; 2) формальный; 3) истинностный; 4) ценностный и 5) деятельно-волевой. Каждый из них именуется структурным параметром, потому что характеризует одно из необходимых и специфических «измерений» всякого явления субъективной реальности. Лишь взятые вместе, они позволяют достаточно полно описать в аналитическом плане всякое явление субъективной реальности.

Рассмотрим каждый из выделенных параметров.

1. Содержательный параметр означает, что всякое явление субъективной реальности есть отображение чего-то, и это определенное отображение составляет его содержание. Не бывает явлений субъективной реальности, лишенных содержания. При этом безразлично, является это содержание адекватным отражением или нет, представляет ли оно отображение объективной реальности или субъективной реальности.

Тут необходимо сделать несколько пояснений, без которых приведенные утверждения могут быть восприняты как общие места. Дело в том, что содержательный параметр несет в себе единство гносеологического и онтологического аспектов, причем единство двумерное: содержание данного явления субъективной реальности есть отображение некоторой действительности (гносеологический аспект), но «представляет» оно не самого себя, а именно эту действительность (онтологический аспект). Вместе с тем это содержание существует в качестве субъективной реальности (онтологический аспект) и отражается в качестве такового – именно как явление субъективной реальности в его определенном содержании (гносеологический аспект). Мы уже затрагивали этот вопрос и возвращаемся к нему здесь для того, чтобы подчеркнуть такого рода двумерность не только содержательного, но и остальных параметров.

Для понимания структуры субъективной реальности первостепенное значение имеют два последних определения, ибо они позволяют поместить в фокус философского рассмотрения сам процесс возникновения и существования данного содержания (точнее, содержания данного явления субъективной реальности) и способы его отображения и описания – вопросы чрезвычайно актуальные, но крайне слабо разработанные в нашей литературе.

Таким образом, выявление содержательного параметра, т.е. фиксация определенного содержания данного явления субъективной реальности, предполагает его отображение и описание. Мы уже отмечали, что между отображением и описанием данного содержания нельзя ставить знака равенства, ибо описание производится посредством языка, а определенная стадия его отображения возможна и на доязыковом уровне (см. с. 70 – 82).

Всякое содержание возникает и существует актуально лишь в рамках «текущего настоящего». Скажем, я впервые увидел в зоопарке кобру и наблюдал за ней несколько раз, когда она появлялась в поле зрения. Содержание каждого из восприятий одного и того же объекта может существенно варьировать (сначала я увидел кобру спокойно лежащей, потом уползающей и т.д.). На основе ряда различных восприятий данного объекта формируется соответствующий инвариант его чувственного образа. Содержание этого инварианта включает некоторое «усредненное» содержание ряда восприятий и результаты активной категоризации (ибо, как показывают исследования, всякое восприятие категоризовано, более того, наши категориальные установки и наличные знания, убеждения существенно влияют на формирование содержания первичного восприятия, а тем более на формирование инварианта многих восприятий одного и того же предмета).

Мы привели этот простой пример, чтобы показать, что даже в таких случаях вопрос об описании содержания явлений субъективной реальности оказывается весьма сложным. Но как быть, если речь идет об описании внезапно возникшей у меня оригинальной (хотя бы для меня) мысли, или о содержании художественного образа, или о чувстве неудовлетворенности тем, что я только что написал?

Тем не менее всякое выделенное каким-либо способом явление субъективной реальности имеет определенное содержание, в принципе доступное для описания, хотя адекватное описание этого содержания часто связано с большими трудностями.

В первом приближении допустимо выделить три стадии такого описания: а) первичная символизация во внутренней речи и попытка выразить посредством образов некоторое вновь возникшее содержание в данном «текущем настоящем»; б) формирование личностного инварианта этого содержания, т.е. словесное выражение его для себя, позволяющее в дальнейшем четко выделять его среди других содержаний, «встречать» его в своем сознании как «уже знакомое», «хорошо известное». Но это значит, что данное содержание приобрело четкий диспозициональный статус.

В большинстве случаев новое содержание оформляется и закрепляется диспозиционально на стадии личностного инварианта (хотя в ряде случаев новое содержание первоначально возникает и существует в арефлексивной форме и некоторое время может функцио-нировать лишь диспозиционально; но мы о нем пока ничего не знаем, и в этом смысле оно для нас еще не существует, оно начинает существовать для нас лишь в первичной актуализации). Стадия формирования личностного инварианта ограничивается большей частью уровнем внутренней речи, хотя стремится выйти за ее пределы.

Заметим, что формирование личностного инварианта еще не гарантирует интерсубъективности данного содержания, т.е. возможности понимания его другим человеком. Это достигается на следующей стадии: формирование межличностного инварианта представляет переход аутокоммуникации на уровень внешней коммуникации. Здесь содержание обретает четкую лингвистическую форму внешнего выражения (или нелингвистическую, но общепринятую знаковую форму), достигая статуса интерсубъективности. Таким образом, содержательный параметр, фиксируя одно из неотъемлемых определений субъективной реальности, ставит специфические познавательные задачи, нацеливает на разработку методов и приемов описания конкретного содержания, требует исследования диалектики субъективного и интерсубъективного [16].

2. Формальный параметр означает, что всякое явление субъективной реальности выступает в определенной форме, ибо содержание всегда так или иначе оформлено. Содержательное многообразие явлений субъективной реальности есть вместе с тем и многообразие их форм, хотя первое образует гораздо более широкий диапазон, чем второе. Одна и та же форма способна нести в себе различное содержание. Когда мы говорим, например, о восприятии, то имеем в виду определенную форму существования самых разнообразных по своему содержанию чувственных образов. Но эта форма, конечно, не может адекватно воплощать в себе любое содержание (скажем, такое, которое обозначается термином «энергия квазара» или термином «закон»). Отсюда проблема многообразия форм существования и «движения» явлений субъективной реальности. Подобно тому как Ф. Энгельс характеризовал «формы движения мышления, т.е. различные формы суждений и умозаключений» [1, т. 20, с. 538], можно выделить основные формы, в которых представлено содержание субъективной реальности и в которых осуществляется его движение, преобразование.

Эти формы в той или иной степени отображаются средствами обыденного языка, в котором аккумулирован многовековой опыт самопознания человека. Однако их четкое описание и систематизация, а тем более попытки их теоретического упорядочения вызывают большие трудности. Научное описание этих форм, осуществляемое главным образом психологией, идет в русле тех формальных дискретизаций, которые сложились в обыденном языке (и которые в их содержательной наполненности тонко и многообразно выражались в художественной литературе).

Так, психология выделяет эмоции, ощущения, восприятия, представления, понятия, желания, волевое устремление и т.п., воображение, фантазию, мечту, разнообразные формы эстетических и этических переживаний; гораздо реже ее объектом выступают надежда, вера, любовь и другие сложные формы. Впрочем, даже сравнительно простые формы, такие, как эмоция или восприятие, подразделяются на множество видов и подвидов. Ведь радость, печаль, гнев, страх, удивление, недовольство и другие эмоции аналогичного порядка тоже представляют собой формы, каждая из которых может нести в себе и выражать разнообразное конкретное содержание.

Возникает задача разработки своего рода таксономии форм существования и движения явлений субъективной реальности, задача весьма актуальная в практическом и теоретическом отношениях, в частности в плане углубления современных гносеологических исследований, которые ограничиваются нередко лишь сферой чувственного и рационального, оставляя за скобками все остальное. Такого рода таксономия, или, если назвать суть дела точнее, феноменология, разрабатываемая с материалистических позиций, должна в идеале охватывать весь основной спектр формальных дискретизаций – от так называемых соматических субъективных отображений (боли, тошноты, жажды и т.д.) до высших форм организации содержания субъективной реальности (этических, эстетических, философских, политических убеждений и т.д.).

Таким образом, формальный параметр, указывая на одно из необходимых определений субъек-тивной реальности, требует описания данной формы самой по себе, в отвлечении от наполняющего ее содержания, и потому ставит специальную познавательную задачу, связанную с разработкой методов анализа, описания и систематизации форм существования и движения явлений субъективной реальности[17].

3.Истинностный параметр характеризует всякое явление субъективной реальности со стороны адекватности отображения в нем соответствующего объекта действительности. Это отображение является истинным или ложным, правильным или неправильным; оно может быть в той или иной степени, в тех или иных отношениях адекватным и неадекватным. В ряде случаев мы затрудняемся определить даже степень адекватности или неадекватности отображения и тогда говорим о его неопределенности. Но и тут мы не выходим за пределы истинностного параметра. Хотя человек нередко является плохим судьей собственных мыслей, текущих субъективных переживаний с точки зрения их истинности, адекватности отображения в них действительности, на самом деле они всегда непременно обладают этим параметром, являются в той или иной степени, в тех или иных моментах истинными, верными, адекватными либо наоборот.

Субъективная реальность содержит фундаментальную установку на истинность и правоту, которая функционирует диспозиционально и, как правило, арефлексивно, т.е. мы все время «настроены» на достижение адекватного знания о том, что стимулирует интерес и познавательную деятельность. Ее результаты соотносятся с некоторым набором внутренних критериев «истинности», «правильности», в роли которых выступают своего рода интегралы нашего опыта, усвоенные принципы, правила, нормы, символы веры, а также ряд других с трудом поддающихся описанию ценностных факторов.

В процессе такого соотнесения возникает субъективная уверенность, некое чувство «истинности», «верности», «правоты» или, наоборот, субъективная неуверенность и противоположное чувство «ложности» и т.п. (здесь возможны, впрочем, самые разнообразные нюансы). Эти внутренние санкционирующие механизмы, весьма далекие от совершенства, производят отбор и закрепляют в качестве «правильных», «истинных» не только действительно адекватные результаты, но и самые нелепые, превратные, ложные представления.

Вопрос об истинности и адекват-ности решается, конечно, не столько в сфере данной субъективной реально-сти, сколько за ее пределами – в межличностных коммуникациях, в социальной деятельности, в практике. Однако хотелось бы подчеркнуть два момента. Субъективные санкциони-рующие механизмы заслуживают пристального психологического и гносеологического анализа в целях более глубокого понимания содержательных новообразований, совершающихся в ходе познавательной деятельности. Даже истинные идеи и теории, которые явились эпохальными завоеваниями культуры, прежде чем обрели межличностный, а затем надличностный статус, должны были возникнуть в сфере данной субъективной реальности и пройти в ней первичную «проверку» и шлифовку.

Таким образом, данный параметр, фиксируя личностный уровень адекватности (неадекватности) отражения, знания, указывает на его обусловленность межличностным и надличностным уровнями знания и в конечном счете на диалектическую взаимообусловленность всех трех уровней с учетом «первичности» творческих новообразований, возникающих на личностном уровне. Этот параметр акцентирует преимущественно гносеологический план проблемы идеального.

4. Ценностный параметр означает, что всякое явление субъективной реальности есть не только отображение объекта, но и отношение к нему; точнее, это такое отображение, которое содержит отношение к нему субъекта, несет в себе определенную значимость для данной личности. Ценностное «измерение», необходимо присущее в той или иной степени явлениям субъективной реальности, представляет особое качество, несводимое к другим «измерениям», например к истинностному. Хорошо известно, что ложные представления могут иметь для личности исключительно высокую значимость, а истинные – крайне низкую положительную или даже отрицательную значимость.

В этом отношении ценностный параметр, как и истинностный, включает два полюса, один из которых выражает положительное, а другой – отрицательное значение. Выше мы уже подробно обсуждали ценностное «измерение» субъективной реальности. Поэтому здесь остается только еще раз подчеркнуть, что данный параметр акцентирует аксиологический план проблемы идеального.

5. Деятельно-волевой параметр характеризует всякое явление субъективной реальности со стороны вектора активности, выражает то «измерение» субъективной реальности, которое можно обозначить как проекцию в будущее и целеустремленность, как действенный, волеизъявительный и творчески-полагающий факторы. Эти факторы так или иначе проявляются в любом интервале «текущего настоящего» и, следовательно, в каждом явлении субъективной реальности. Они выражают особое качество, которое не может быть замещено ни одним из указанных выше параметров, хотя и предполагает их «присутствие». На языке психологии это качество описывается в разных плоскостях посредством таких терминов, как «желание», «стремление», «целеполагание», «волевое усилие», «умственное действие», «внутренний выбор» и т.д. Суть его можно кратко выразить как активность в широком смысле, включающую и ее высшее проявление – творческую активность.

Деятельно-волевой параметр позволяет рассматривать активность в ее саморазвитии как процесс новообразований, включающий существенные изменения ее направленности и способов реализации, как возможность становления ее все более высоких форм. Тем самым выдвигается задача разработки адекватных средств описания и объяснения этого важнейшего «измерения» субъективной реальности, вне которого не может быть понята самореализация личности как ответственного субъекта социальной деятельности. Поэтому данный параметр акцентирует праксеологический план проблемы идеального.

Подчеркнем еще раз, что любое актуально взятое явление субъективной реальности представляет собой не что иное, как «текущее настоящее» (пусть в его минимальном интервале). В силу этого оно необходимо обнаруживает каждый из пяти выделенных нами параметров, хотя в конкретных случаях один из них может быть выражен ярче, а другой – слабее. Эти параметры органически связаны. Несмотря на то, что они дают возможность аналитического описания, которое позволяет отвлекаться от рассмотрения целостной системы субъективной реальности, последняя характеризуется ими в такой же мере, как и всякое отдельно взятое явление субъективной реальности.

Мы отдаем себе полный отчет в том, что предпринятая в настоящей главе попытка выяснения структуры субъективной реальности носит пропедевтический характер и ее можно оценивать как призыв к дальнейшим, более основательным исследованиям этой чрезвычайно актуальной и сложной проблемы.

 

Оглавление

Предисловие ко второму изданию. Двадцать лет спустя

Введение (к первому изданию)

I. Общая характеристика проблемы идеального

1. Место категории идеального в системе философского знания

2. Материальное и идеальное. Исходное определение категории идеального

3. Единство гносеологического и онтологического аспектов категории идеального

4. О различиях в истолковании проблемы идеального в марксистской философской литературе

II. Психическое и идеальное

1. Отражение, психическое, сознание, идеальное

2. Психическое, логическое, идеальное. Несостоятельность радикального антипсихологизма

3. Субъективная реальность и речь

III. Структура субъективной реальности

1. Субъективная реальность как целостная, многомерная, динамическая, биполярная структура. Единство модальностей «Я» и «не-Я

2. Единство рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального в структуре субъективной реальности. Отношение «Я» к самому себе

3. Аналитические структурные параметры субъективной реальности

IV. Естественнонаучные и общенаучные аспекты проблемы идеального

1. В чем состоит естественнонаучный аспект проблемы идеального? Типы субъективной реальности

2. Идеальное и информация

3. Перспективы интерпретации категории идеального с позиций информационного подхода к проблеме «сознание и мозг

V. Категория идеального и проблема общественного сознания

1. Теоретические трудности определения общественного сознания посредством категории идеального

2. Взаимосвязь индивидуального и общественного сознания. Индивидуальное сознание как источник новообразований в сфере общественного сознания

3. В каком смысле общественное сознание идеально?

4. Идеальное — Идея —Идеализация — Идеал

VI. Социальная диалектика идеального и материального

1. Взаимосвязь материальной и духовной деятельности. Деятельность и общение

2. Идеальное как выражение деятельной способности человека. Процессы опредмечивания-распредмечивания и структура деятельной способности

3. Категория идеального и «личностный план» общественного сознания и социальной деятельности

Литература


ПРИЛОЖЕНИЕ

Еще раз о проблеме идеального (в связи с книгой К. Любутина и Д. Пивоварова «Синтетическая теория идеального». Екатеринбург – Псков, 2000)

Вера и знание

1.    Локк, Юм, Кант о природе веры

2.    Ограниченность гносеологического подхода к пониманию веры. Четырехмерность ее содержания

3.    Веровательная модальность как свойство всякого знания

4.    Соотношение «знание – незнание» и феномен веры

Здоровье и болезнь: проблемы самопознания и самоорганизации (информационный подход)

Постмодернистская мода

Литература

 

 

 

Читать далее Глава 4

В начало       Оглавление

 

 

 

 

 



[1] Некоторые аспекты этого вопроса освещались в работах [72, гл. IV; 78, 195, 226, 227].

 

[2] В ряде работ, посвященных критике указанных философских направлений, затрагиваются отдельные моменты данной проблематики (см., например, [51, 96, 101, 121, 142, 148, 204, 222]).

 

[3] 3 В советской литературе проблема «Я» получила наиболее полное и систематическое освещение в книге И. С. Кона, в которой автор сумел проанализировать и связать ее философские, социологические, психологические и психиатрические аспекты [104]; см. также весьма содержательное освещение проблемы «Я» в социальной психологии [272].

 

[4] 4 Обобщая результаты психологических исследований при стереотаксических воздействиях на мозг (посредством микроэлектродов), В. М. Смирнов выделяет три группы такого рода феноменов: 1) «сенсорные психические автоматизмы» («чуждые», «непонятные» ощущения); 2) «эмоциональные психические автоматизмы» («чуждые», немотивированные переживания радости и страха); 3) переживания «неуправляемости, непроизвольности текущих психических процессов, независимости их от «Я»» (см.: 190, с.225 – 226 и др.).

 

[5] Здесь важно подчеркнуть единство самоотображения и самореализации. Это единство, рассматриваемое в психологическом плане, выражает, по словам В. А. Елисеева, «ситуацию творческой задачи»: «Человек вступает в противоречие со сложившимся представлением о себе – образом, который в прежних условиях мог быть адекватным. Отказ от этого образа – не всегда посильная для него задача, но отказ от жесткого образа «Я», создание его подвижного, меняющегося эквивалента является важнейшим способом решения жизненных проблем и путем развития, идущим через погружение себя в новые жизненные ситуации и творческие вскрытие своей неадекватности в них [80, c.163]

 

[6] Проблема диалогичности мышления имеет давнюю философскую традицию. В последние годы она плодотворно разрабатывалась на литературоведческом материале М. М. Бахтиным (см. [28]), а также другими авторами (см. [131]). Некоторые важные аспекты этой проблемы освещались и в философской литературе (см. [34]).

 

[7] См. более конкретное описание этого в работе [104, гл. III]. Важно отметить, что у личностей с высоким творческим потенциалом обнаруживается особенная интенсивность такого рода биполярных отношений. При этом наблюдается парадоксальное на первый взгляд сосуществование противоположных интенций и ценностных установок. Подобная «творческая амбивалентность», «двойственность» хорошо раскрыта А. Н. Луком на большом и интересном фактическом материале [см. 132, особенно с. 172—175].

 

[8] Подробное описание этой метаморфозы приводится И. С. Коном [104, с. 82—83].

 

[9] Оригинальный анализ этого отношения дан в работе Е. В. Черносвитова [227].

 

[10] К этому виду состояний относятся не только религиозно-мистическое и гедонистическое по своему содержанию переживания, но и творчески целеустремленный порыв — «способность к экстатической концентрации всех душевных сил» [224, с. 77], столь ярко проявлявшаяся у многих выдающихся поэтов.

 

[11] У Тютчева оно выражено так. «Упразднен ум, и мысль осиротела. В душе своей, как в бездне, погружен, и нет извне опоры и предела». Аналогичные состояния описываются исследователями, проводившими на себе эксперименты в условиях сенсорной депривации после приема ЛСД (см. [257]).

 

[12] См. [256]. В этой книге известный мастер Дзэн пытается осмыслить свой опыт с научных позиций, подробно описывает технику упражнений, приводящих к самадхи, и анализирует их с позиций физиологии; любопытна его критика идеализма (особенно концепции Гуссерля).

 

[13] Субъективное переживание времени в этих состояниях существенно меняется; это можно сказать и о субъективном отражении пространства. Проблема временного и пространственного аспектов структуры субъективной реальности представляет большой теоретический интерес и требует специального исследования Накоплен большой и ценный материал, ждущий, так сказать, философского освоения и отчасти осмысливаемый в этом плане представителями соответствующих научных дисциплин (см., например, [66, гл. 5]).

 

[14] Укажем в этой связи также на выдающиеся этнографические исследования В. Тэрнера, посвященные ритуалам африканского племени ндебу (см. [274]). В этих исследованиях исключительно четко выявлена конкретная социально-нормативная структура индивидуального сознания в ее развитии (см. [29]). Большой интерес представляет также анализ исторической диалектики социально-нормативного и личностного, проведенный Г. С. Кнабе на материалах произведений Корнелия Тацита (см. [102]).

 

[15] См. в этой связи содержательную обзорную статью [70].

 

[16] Выяснение этой диалектики является важным условием эффективной критики тезиса о непознаваемости «чужой субъективности». Сартр утверждал, например, что «наша субъективность непознаваема» [265, с. 298]. Принятие этого тезиса, означающего непознаваемость не только «чужой субъективности», но и своей собственной, ставит под вопрос познавательную способность человека вообще.

 

[17] Решение этой задачи предполагает тщательное критическое рассмотрение различных феноменологических построений и систематизаций, созданных западными философами в последние десятилетия. Причем важно не упускать из виду, что такого рода проблематика находилась в центре внимания не только экзистенциалистов и последователей Гуссерля, но и представителей других направлений, (см., например, [240, 243, 259] и др.).