На главную страницу

Научные тексты

Книги

Воспоминания

Публицистика

Каратэ-До

Рисунки

Контакты

 

 

 

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ

 

 

 

Д. И. Дубровский

 

 

 

 

 

ПРОБЛЕМА

«СОЗНАНИЕ И МОЗГ»

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ

РЕШЕНИЕ

 

 

 

 

 

 

 

МОСКВА

«КАНОН

2015

 

 

УДК 1/14

ББК 87.2

    Д 79

 

 

 

 

Дубровский Д. И.

 

Д 79   Проблема «сознание и мозг»: Теоретическое решение / Д. И. Дубровский. – М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2015. – 208 с.

 

ISBN 978-5-88373-452-5

 

В книге обосновывается теоретическое решение проблемы «Сознание и мозг». Для этого используются информационный подход и понятие самоорганизации. Предлагаемая теория отвечает на вопросы: 1) каким образом явления субъективной реальности, которым нельзя приписывать физические свойства (массу, энергию, пространственные характеристики), необходимо связаны с мозговыми процессами? 2) как объяснить психическую причинность, способность явлений субъективной реальности воздействовать на физические процессы, управлять телесными изменениями? 3) как совместить феномен произвольных действий и свободы воли с детерминизмом мозговых процессов. С этих позиций рассматриваются теоретические и методологические вопросы расшифровки мозговых нейродинамических кодов психических явлений и перспективы нейронаучных исследований сознания, связанные с развитием конвергентных технологий. Выдвигается гипотеза, отвечающая на вопросы: почему и как возникло само качество субъективной реальности в процессе эволюции? В книге под критическим углом освещен полувековой опыт разработки проблемы «сознание и мозг» (Mind-Brain Problem) в аналитической философии.

 

ББК 87.2

 

ISBN 978-5-88373-452-5                ã  Дубровский Д. И., 2015

                                            ã  Издательство «Канон+»

РООИ «Реабилитация», 2015

 

 

 

 

Посвящаю эту книгу моей жене Ольге Васильевне Дубровской, дочери Ирине и сыну Александру

 

ВВЕДЕНИЕ

Проблема «Сознание и мозг» – одна из фундаментальных классических проблем, имеющих давнюю историю. Ее ключевой пункт состоит в том, что сознание обладает специфическим и неотъемлемым качеством субъективной реальности (далее сокращенно – СР), которому нельзя приписывать физические свойства. Именно это создает главную трудность при попытках теоретического объяснения связи сознания с мозговыми (и вообще с телесными, физическими) процессами.

Вот уже более полувека проблема «Сознание и мозг» (Mind-Brain Problem) служит предметом интенсивного обсуждения в аналитической философии, в котором участвуют десятки крупных мыслителей, и за это время накоплен поистине огромный объем литературы (порядка тысячи книг, многие тысячи статей). Однако несмотря на столь значительные интеллектуальные усилия, трудно говорить о каком-либо концептуальном прорыве в ее решении. Это подчеркивается не только российскими специалистами[1], но и авторитетными представителями аналитической философии[2].

Примерно столько же времени я тоже занимаюсь этой проблемой. Еще в начале 60-х годов прошлого века мною был опубликован ряд работ, в которых предлагался информационный подход к объяснению связи явлений субъективной реальности и мозговых процессов. Более 50 лет тому назад, в 1962 году, я защитил кандидатскую диссертацию на тему «Об аналитико-синтетическом характере отражательной деятельности мозга», в которой обсуждались существенные вопросы психофизиологической проблемы[3]. А во второй половине 60-х мною были опубликованы статьи в журнале «Вопросы философии» по этой теме и защищена докторская диссертация «Философский анализ психофизиологической проблемы», в которой информационный подход приобрел развитую форму[4]. В последующих книгах[5] и многих статьях моя теория подробно излагалась и в ряде отношений существенно развивалась.

Автор отдает себе ясный отчет в том, что предлагаемая им теория, как и всякая иная, претендующая на решение сложной научной проблемы, носит, по существу, пробный характер и должна пройти основательные критические испытания в научном сообществе. К моему сожалению, за многие годы этого так и не произошло. Да, некоторые философы и ученые высказывали в общих чертах одобрительное отношение в ее адрес, среди них были и такие выдающиеся нейрофизиологи, как Я. Сентаготаи и Р. Сперри[6]; на мою концепцию приводились даже ссылки в учебниках по психофизиологии[7] (что было для меня весьма лестным и служило моральной поддержкой). Вместе с тем, по поводу информационного подхода философами не раз высказывались критические замечания и соображения. Однако они носили, как правило, фрагментарный или слишком общий характер, не затрагивая основ теории, оставляя в стороне анализ связей между ее исходными посылками и объяснительными следствиями[8]; она так и не удостоилась систематизированного критического анализа. В надежде на то, что это не исключено в будущем, я решил представить ее основное содержание в сравнительно краткой и четкой форме, удобной для осмысления и для критики.

В разделе «Приложения» опубликованы три статьи, в которых уточняется или развивается ряд положений предлагаемой теории.

 

Вернуться к оглавлению

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Субъективная реальность как объект нейронаучного исследования

Сознание и мозг. Два основных вопроса

ПРЕДЛАГАЕМАЯ ТЕОРИЯ

Приложения

Субъективная реальность и мозг:

К вопросу о полувековом опыте разработки «трудной проблемы сознания» в аналитической философии

Информационный подход Джулио Тонони к объяснению сознания: Некоторые критические соображения

Биологическая основа познания и антропотехнологическая эволюция

Выходные данные книги

 

 

 

 

 

СУБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ КАК ОБЪЕКТ НЕЙРОНАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

СР – это реальность осознаваемых состояний индивида, которые непосредственно удостоверяют для него то, что он существует. Качество СР обозначается в философской литературе различны-ми, но близкими по значению терминами: «ментальное», «интроспективное», «феноменальное», «субъективный опыт», «квалиа» и др. В последние десятилетия термин «СР» стал довольно широко использоваться для описания специфики сознания, в том числе и представителями аналитической философии.

Понятие «СР» охватывает как отдельные явления и их виды (ощущения, восприятия, чувства, мысли, намерения, желания, волевые усилия и т.д.), так и целостное персональное образование, объединяемое нашим Я, взятым в его относительном тождестве самому себе, а тем самым в единстве его рефлексивных и арефлексивных, актуальных и диспозициональных измерений. Это целостное образование представляет собой исторически раз-вертывающийся континуум, временно прерываемый глубоким сном или случаями потери сознания. СР всегда представляет собой определенное «содержание», которое дано индивиду в форме «текущего настоящего», т.е. сейчас, хотя это «содержание» может относиться к прошлому и к будущему.

Специфика явлений СР состоит в том, что им, как уже отмечалось, нельзя приписывать физические свойства (массу, энергию, пространственные характеристики). Этим они отличаются от предметов исследования классического естествознания и претендуют на особый онтологический статус, определение которого всегда предъявляло трудные вопросы для философов материалистической ориентации и естествоиспытателей, в особенности для тех, кто изучал связь психических явлений с деятельностью головного мозга.

Эти сложные вопросы онтологического плана имеют своей оборотной стороной не менее сложные эпистемологические вопросы. Дело в том, что описание явлений СР производится в понятиях интенциональности, цели, смысла, ценности, воли и т.п., а описание физических явлений и мозговых процессов – в понятиях массы, энергии, пространственных характеристик и т.п., и между этими понятийными комплексами нет прямых логических связей. Требуется некоторое посредствующее понятийное звено, чтобы связать, объединить эти различные типы описаний в единой концептуальной системе, способной дать теоретически обоснованное объяснение связи явлений СР с мозговыми процессами. Как его найти и тем самым преодолеть «провал в объяснении»? Так называют эту ситуацию в проблеме «сознание и мозг» представители аналитической философии [9].

Вместе с тем, СР представляет «внутренний», индивидуально-субъективный опыт, присущий только данному индивиду (выражаемый в отчетах от первого лица). Как перейти от этого индивидуально-субъективного опыта к интерсубъективным, общезначимым утверждениям (от третьего лица) и к обоснованию истинного знания?

В общефилософском плане эти вопросы многократно ставились и решались по-разному с тех или иных классических позиций. Однако в свете насущных проблем современной науки они продолжают оставаться открытыми. Это особенно остро сказывается в тех отраслях нейронауки, которые нацелены на исследования психической деятельности, феноменов сознания и не приемлют редукционистских решений (т.е. концепций, стремящихся свести явления СР к физическим процессам, речевым или поведенческим актам). В этом отношении принципиальное значение приобретают вопросы феноменологического анализа и систематизации явлений СР, дискретизации континуума СР, формирования таких инвариантов явлений СР, которые могли бы служить достаточно определенными объектами для соотнесения их с мозговыми процессами (подробнее об этом будет сказано далее).

 

 

Вернуться к оглавлению

 

 

 

 

СОЗНАНИЕ И МОЗГ. ДВА ОСНОВНЫХ ВОПРОСА

 

Когда проблема «сознание и мозг» нередко именуется проблемой «субъективная реальность и мозг», то тем самым подчеркивается ее главное содержание, то, что в аналитической философии называется «трудной проблемой сознания». Поэтому оба названия употребляются для целей данной книги как равнозначные (хотя в проблеме «сознание и мозг» мыслимы, конечно, и некоторые другие, не столь значительные аспекты).

Эта проблема в ее современной трактовке является научной проблемой. Ее следует отличать от психофизической проблемы как собственно философской, выражавшей в общем виде вопрос о соотношении духовного и физического (телесного). Философия не изучает мозг. Этим занимаются нейронаука и связанные с ней многочисленные дисциплины. Но сознание и само качество СР – исконный предмет философии. Уже поэтому интересующая нас проблема обязательно включает философские предпосылки и концептуальные подходы к пониманию сознания, не говоря уже о необходимости основательного эпистемологического и философско-методологического анализа при постановке и решении ее основных вопросов.

Вместе с тем, наука тоже располагает значительными средствами изучения сознания, ею на-коплен в этом отношении чрезвычайно большой опыт, требующий осмысления (имеются в виду данные психологии, психиатрии, лингвистики, информатики, социогуманитарных и когнитивных дисциплин, множества других отраслей науки, в особенности междисциплинарного характера, таких как психофизиология, психофармакология, психогенетика, психолингвистика и др.).

Нельзя сбрасывать со счета и факты обыденного знания о психических явлениях, которые образуют каркас здравого смысла, выражают практи-ческий опыт человечества. Наконец, следует отметить, что в последние десятилетия быстро возрастает роль того уровня научного знания, который именуют метатеоретическим (метанаучным и общенаучным). Он представлен идеями функционализма и структурализма, системными, синергетическими, информационными подходами, рядом других широких теоретических положений. Концептуальные средства этого уровня могут использоваться практически во всех научных дисциплинах, выполняют интегративную функцию в междисциплинарных исследованиях. Они играют первостепенную роль в разработке проблемы «сознание и мозг», поскольку она является междисциплинарной (я сказал бы даже, трансдисциплинарной) научной проблемой. Ее теоретическое ре-шение должно опираться на эмпирический базис и способно, в свою очередь, инициировать новые направления, методы, а постольку и новые результаты, в исследованиях мозга и психики.

Для решения этой проблемы прежде всего требуется теоретически обоснованный ответ на два главных вопроса:

1. Как объяснить связь явлений СР с мозговыми процессами, если первым нельзя приписывать физические свойства (массу, энергию, пространственные характеристики), а вторые ими необходимо обладают?

2. Если явлениям СР нельзя приписывать физические свойства, то как объяснить их способность причинного действия на телесные процессы?

Кроме этих основных вопросов, имеется и ряд других, которые обычно служат камнем преткновения для естествоиспытателей и настоятельно требуют решения. Однако надо сразу сказать, что ответы на них определяются решением первых двух. Более того, можно утверждать, что они зависят в большей степени от решения первого фундаментального вопроса.

Эти другие существенные вопросы следующие:

3. Как объяснить феномены произвольных действий и свободы воли и как совместить их с детерминизмом мозговых процессов?

4. Как объяснить возникновение самого качества СР в процессе эволюции, которое, на первый взгляд, кажется необязательным для эффективного функционирования организма (что всегда служило поводом для эпифеноменалистских трактовок СР и редукционистских построений, использования моделей «зомби» и т.п.)?

5. Почему информация о действующем агенте не просто репрезентируется, а переживается в форме СР? Это вопрос, тесно связанный с предыдущим (его обычно остро ставят представители аналитической философии).

Эти и ряд других частных вопросов будут выделены и теоретически осмыслены ниже.

 

Вернуться к оглавлению

 

 

 

 

ПРЕДЛАГАЕМАЯ ТЕОРИЯ

 

Она опирается на современные знания о биологической эволюции и о процессах самоорганизации (биологической и социальной, включая ее технические составляющие) и использует для решения поставленных вопросов информационный подход.

Следует сразу отметить, что несмотря на различие философских трактовок понятия информации и отсутствие единой теории информации, это понятие имеет общепринятые значения. Понятие информации употребляется мной в том общем смысле, в котором оно используется практически во всех науках, а именно: как «содержание сообщения», «содержание сигнала» (определения Н. Винера). Поэтому здесь нет нужды вдаваться в его различные философские истолкования, оценивать каждую из двух основных концепций информации (атрибутивную и функциональную)[10], выбирать ту или другую. Хотя я предпочитаю функциональную, а не атрибутивную концепцию, развиваемый ниже информационный подход к проблеме «сознание и мозг» совместим и с той и с другой.

Предлагаемая мной теория сравнительно четко и просто организована и потому удобна для критики. В ней принимаются три исходные посылки. Первые две из них являются принципами, не встречающими эмпирических опровержений, третья – интуитивно приемлемым соглашением, которое убедительно подтверждается обыденным и научным опытом. Привожу эти исходные посылки.

 

I. Информация необходимо воплощена в своем физическом носителе (не существует вне и помимо него).

 

II. Информация инвариантна по отноше-нию к физическим свойствам своего носителя, т.е. одна и та же информация (для данной самоорганизующейся системы – для данного организма, человека или сообщества) может быть воплощена и передана разными по своим физическим свойствам носителями, т.е. кодироваться по-разному. Например, информация о том, что завтра ожидается дождь, может быть передана на разных языках, устно, письменно, с помощью азбуки Морзе и т.д.; во всех этих случаях ее носитель может быть разным по величине массы, энергии, пространственно-временным характеристикам). Обозначим сокращенно этот принцип – ПИ.

 

III. Явление СР (например, мой чувственный образ в виде зрительного восприятия некоторого объекта А, переживаемый в данном интерва-ле) может рассматриваться как информация (о данном объекте). Отметим, что информация допускает не только синтаксическое описание, но также семантическое (содержательно-смысловое) и прагматическое (целевое, «действенное», программно-управленческое), что отвечает требованиям описания явлений СР.

Если эти три исходные посылки принимаются, то из них логически выводятся искомые объяснительные следствия.

 

1.1. Поскольку указанное явление СР есть информация об А (обозначим его А), то оно имеет свой определенный носитель (обозначим его Х), который согласно данным нейронауки представляет собой определенную мозговую нейродинами-ческую систему. Таким образом, явление субъ-ективной реальности необходимо связано с соответствующим мозговым процессом как информация со своим носителем. Хотя нейродинамическая система Х необходимо состоит из физических компонентов, ее функциональная специфика не может быть объяснена на основе физических свойств и закономерностей (поскольку, как известно, описание функциональных отношений логически независимо от описания физических свойств и отношений). Это показывает и анализ характера необходимой связи А и Х.

 

1.2. Связь между А и Х не является причинной, это особый вид функциональной связи: А и Х – явления одновременные и однопричинные; они находятся в отношении взаимооднозначного соответствия; Х есть кодовое воплощение А или, короче, код А. Такого рода связь можно назвать кодовой зависимостью, она образуется в филогенезе и онтогенезе самоорганизующейся системы (носит характер исторического новообразования и в этом смысле случайна, т.е. данная информация обрела в данной самоорганизующейся системе именно такое кодовое воплощение, но в принципе могла иметь другое; однако, возникнув в таком виде, она становится функциональным элементом процесса самоорганизации в данной системе). Эта связь действительна, т.е. сохраняет свою функциональную роль либо в разовом действии, либо в некотором интервале (например, условно-рефлекторная связь), а нередко на протяжении всей жизни индивида и даже всей истории вида, а в случае фундаментального кода ДНК – для всего периода существования на Земле живых систем. Но даже генетический код не является исключением, его возникновение не было необходимым, тоже носило вероятностный, случайный характер[11]. Еще в большей мере это присуще происхождению кодовой структуры языка (о чем свидетельствует множество разных языков). Однако случайный характер образования данной кодовой зависимости не отменяет принципа необходимой связи информации и ее носителя, а лишь указывает на то, что конкретный носитель может быть разным по своим физическим свойствам (в соответствии с ПИ). При этом в ходе эволюции, разумеется, отбирались более экономичные формы кодов по своей массе, энергии, пространственно-временным характеристикам.

В сложной самоорганизующейся системе (т.е. состоящей из самоорганизующихся элементов и подсистем) налицо многоступенчатая иерархия кодовых зависимостей, от­ражающих ее историю (как в филогенетическом, так и в онтогенетиче­ском планах). Эта иерархия кодовых зависимостей представ­ляет собой основные уровни и узлы ор­ганизации данной системы и, следовательно, основные контуры струк­туры управления. Опыт исследования такого типа систем свидетельствует о весьма сложных отношени­ях централизации и автономности в их целостном функционировании. Эти отношения пока еще слабо изучены. Однако не вызывает сомнения, что это своего рода сплав иерархической централизованности кодовых зависи­мостей с высокой степенью автономности определенных уровней ор­ганизации, включающей не только отношения кооперативности, но и конкурентности. Самоорганизация — это многомерная дина­мическая структура кодовых зависимостей (соответственно информационных процессов). Отсюда – особая актуальность изучения природы кодовой зависимости как элемента самоорганизации

Связь А и Х, как всякая кодовая зависимость, качественно отличается от сугубо физической связи, она выражает специфику информационных процессов. Среди них некоторые информационные процессы в головном мозгу связаны с качеством СР, представлены в виде кодовых образований типа Х. Основательное исследование связи АХ, структурной и функциональной организации систем типа Х, означает расшифровку мозгового кода данного явления СР.

 

1.3. Но что означает операция расшифровки кода, декодирования, если информация необходимо воплощена в своем носителе, а последний всегда представляет собой то или иное ее кодовое воплощение (т.е. если информация всегда существует только в определенной кодовой форме и никак иначе)? Она может означать лишь преобразование одного кода в другой: «непонятного» для дан-ной самоорганизующейся системы в «понятный». Поэтому следует различать два вида кодов: 1) «естественные» и 2) «чуждые». Первые непосредственно «понятны» той самоорганизующейся системе, которой они адресованы; точнее, ей «понятна» воплощенная в них информация (например, значения паттернов частотно-импульсного кода, идущих от определенных структур головного мозга к мышцам руки, обычные слова родного языка для собеседника и т.п.). Информация «понятна» в том смысле, что не требует операции декодирования и может непосредственно использоваться в целях управления. «Естественный» код несет информацию в форме, открытой для «понимания»; не требует изучения структуры сигнала, специального анализа но-сителя этой информации. Мы воспринимаем улыбку друга не как множество движений множества элементов лица, а сразу в ее целостном «значении». В отличие от «естественного» кода «чуждый код» непосредственно «не понятен» для самоорганизующейся системы, она не может воспринять и использовать воплощенную в нем информацию. Для этого ей нужно произвести операцию декодирования, т.е. преобразования «чуждого» кода в «естественный».

Важно отметить, что в криптологии и вслед за ней в современной науке термин «код» обычно не упот­ребляется для обозначения объектов, име-нуемых нами «естественными» кодами (в силу их «прозрачности»). Однако предлагаемый мной подход к расшифровке мозговых кодов явлений СР опирается на более широкое теоретическое основание по сравнению с классической криптологией, в которой принята узкая трактовка понятия кода[12].

Способ преобразования «чуждого» кода в «естественный» либо изначально запрограммирован в структуре самоорганизующейся системы, либо создан ею на основе ее опыта и в результате случайных находок[13]. Часто он остается для нас неизвестным и должен быть найден исследовате-лем путем настойчивого поиска (о чем говорит опыт криптологии, лингвистики, этнографии, других наук, перед которыми возникает такая задача[14]).

1.4. Как «естественные», так и «чуждые» коды бывают для данной самоорганизующейся системы (организма, его подсистем, личности, сообщества и т.п.) внутренними и внешними. По-видимому, «чуждые» коды в большинстве своем являются внешни­ми. Однако на уровне личности они имеют место и в процессах аутокоммуникации. Здесь внутренние «чуждые» коды проявляются в виде непонятных и часто негативных по своему «значению» субъективных переживаний и симптомов, имеющих своим источником бессознательную и соматическую сферу; это относится и к разнообразным случаям психопатологии.

Обратим внимание на парадоксальную, казалось бы, ситуацию: код типа Х является для меня внутренним «естественным кодом» в том отношении, что непосредственно открывает мне содержащуюся в нем информацию (т.е. образ А). В данном отношении код Х расшифровывается в моем мозгу как бы автоматически. Но вместе с тем он является для меня внешним «чуждым» кодом в том отношении, что я ничего не знаю о его местоположении в моем мозгу, его составе и функциональной структуре (и вообще совершенно не чувствую того, что происходит в моем мозгу, когда переживаю образ А). Другими словами, в явлениях СР мне дана информация в «чистом» виде и целиком закрыта информация о ее носителе. Однако для понимания конкретной зависимости А от Х надо знать устройство этого носителя, надо расшифровать его кодовую структуру, подобно тому как это требуется при овладении ранее неизвестным языком[15]. Тут Х, будучи для меня и всех нас «чуждым кодом», становится специальным объектом исследования с целью его расшифровки, выяснения содержащейся в нем информации А независимым способом, т.е. на основе отведения от моего мозга сигналов и с помощью определенных методов преобразования Х в подходящий «естественный код» (в виде понятного мне текста, изображения, цифровой записи и т.п.), который всегда автоматически преобразуется в конечном итоге во внутренний «естественный код» головного мозга иссле-дователя, знаменующий акт его понимания оп-ределенного содержания данной информации (в форме соответствующих явлений его СР). А это обеспечивает понимание результатов расшифровки кода Х другими исследователями и другими людьми, т.е. его интерсубъективный статус. Тем самым можно говорить о возможности зарождения нового типа коммуникации, что уже сейчас может служить предметом серьезных философских размышлений о будущем земной цивилизации, Наряду с развитием интерфейсов «мозг – компьютер», на основе которых достигнуты значительные результаты, поставлена задача разработки так на-зываемого «нейронета», т.е. интерфейсов «мозг – мозг», которые как раз и обещают нам создание принципиально нового типа коммуникаций.

Если мозговые коды явлений СР будут основательно расшифрованы, то это нарушит фундаментальный принцип социальной самоорганизации – относительную автономность, «закрытость» субъективного мира личности. Что произойдет, если его будут «открывать» помимо ее воли, если одни станут «открытыми», а другие «закрытыми» и т.п.? Не менее интересен вопрос: что произойдет с нашим социумом, с его политическими, экономическими и прочими институтами, если все современные гомо сапиенсы и институциональные субъекты вдруг станут «открытыми»? (Никто никого не может обманывать, все говорят только правду; проведите такой мысленный эксперимент.)

1.5. Соответственно двум видам кодов («естественным» и «чуждым») следует различать и два разных аспекта расшифровки кода. При расшифровке «чуждого» кода (т.е. преобразовании его в «естественный») ставится задача понимания его информационного содержания. Наоборот, при расшифровке «естественного» кода, устройство которого неизвестно, ставится задача познания, понимания именно его устройства (структурно-функциональ-ной, пространственно-временной, физико-химиче-ской организации). Отсюда – два вида задач расшифровки кода: прямая и обратная.

Прямая задача: дан кодовый объект, требует-ся выяснить содержащуюся в нем информацию. В случае кодовых объектов типа Х возникают трудности его выделения и описания, не говоря уже о поисках способов расшифровки кода и реализации процесса декодирования[16].

Обратная задача: дана информация (скажем, А, т.е. информация в «чистом» виде), требуется определить ее носитель и изучить его функциональную структуру с тем, чтобы независимо воспроизвести данную информацию. В силу ПИ эта задача является более трудной, чем прямая, так как данная нам определенная информация может иметь разные носители (хотя их разнообразие и ограничено свойствами мозга – спецификой его субстрата, элементов, синаптических связей, морфологических структур и др.). К этому следует добавить, что всякий перевод информации на другой язык влечет некоторую утрату первоначального содержания (вопрос, требующий специально-го анализа).

В реальном процессе исследования кодовых зависимостей прямая и обратная задачи обнаруживают тесную взаимозависимость. Тем не менее в проблематике рас­шифровки нейродинамического кода психических явлений доминирую­щее место занимает обратная задача, ибо здесь поиск направлен от данной нам информации к ее носителю. В рассматриваемом случае – от А к искомым нейродинамическим корреляциям, которые должны в той или иной степени соответствовать Х. Эти корреляции устанавливаются и исследуются в современной нейронауке при помощи различных методов (ЭЭГ, ЭМГ, ФМРТ, ПЭТ и др.). При этом обнаруженные корреляты лишь опосредованно связаны с Х, представляющим чрезвычайно сложную, многомерную кольцевую нейродинамическую сетевую систему, и требуют специального анализа и интерпретации с использованием математических и иных средств для построения адекватных моделей искомой кодовой зависимости.

За последние пять лет были достигнуты крупные результаты в расшифровке мозговых кодов зрительных восприятий, причем не только в случае статичных и сравнительно простых черно-белых зрительных образов[17], но и при расшифровке движущихся цветных изображений – фрагмента кинофильма, воспринимаемого испытуемым (соответствующие образы, переживаемые им, воспроизводились на экране компьютера в результате анализа и синтеза элементов их мозговых корре-лятов, полученных в основном с помощью мето-да ФМРТ)[18]. Это направление нейронауки, кото-рое именуют «чтением мозга» (Brain-Reading), а точнее может быть названо нейрокриптологией, развивается быстрыми темпами, ставит задачу расшифровки мозговых кодов разнообразных явлений СР (не только зрительных, но слуховых и тактильных  восприятий,  эмоций,  произвольных действий и даже мышления)[19]. Оно приобретает стратегическое значение для создания принци-пиально новых интерфейсов «мозг–машина» и развития конвергентных технологий (НБИК).

Для повышения эффективности этого направления нейронаучных исследований необходима, однако, основательная феноменологическая разработка объектов расшифровки кода, т.е. вычленение, формирование достаточно определенных явлений СР. В существующих исследованиях объект расшифровки кода (т. е. выделяемое явление СР) остается большей частью недостаточно определенным, что снижает их результативность.

 

1.6. Формирование объекта расшифровки кода требует корректной дискретизации континуума СР как «текущего настоящего», разбивки его на определенные элементы и фрагменты. В тех случаях, когда это возможно, желательно, чтобы дискретизация достигала уровня квантификации явлений СР. Такая операция может быть реализована для сравнительно простых явлений СР (ощущений, восприятий, некоторых эмоциональных состояний). Она предполагает минимизацию данного явления СР по «содержанию» и  по  времени.  Напри-

мер, в тахистоскопическом эксперименте я воспринимаю в темном помещении белый квадрат на черном фоне за минимальное время. Это можно назвать квантом зрительного восприятия. Условимся, что информация А, о которой речь шла выше, является именно таким квантом СР. Тогда ее носитель Х – искомая кодовая структура А (по крайней мере, наблюдаемая нейродинамическая корреляция А) должна ограничиваться тем же отрезком времени. Множество таких моих восприятий-квантов позволяет сформировать личностный инвариант восприятия (информации) А и тем самым полагать соответствующий личностный инвариант Х. Таким же образом можно формировать и межличностные инварианты А и Х, когда участниками указанного эксперимента выступают разные индивиды. Четкие инварианты такого рода нужны для соблюдения принципа повторяемости эксперимента. Это относится не только к инвариантам тех или иных разновидностей явлений СР, но и к инварианту всякого явления СР, т.е. к инвариантному описанию всякого осознаваемого состояния вообще, а соответственно к описанию тех специфических свойств мозговой активности, тех специфических информационных процессов, которые определяют наличие в данном интервале у всех нас качества СР (в отличие от информационных процессов в головном мозге, которые, по выражению Д. Чалмерса, «идут в темноте»).

Несмотря на ПИ, имеются достаточные основания считать, что кодовые нейродинамические системы типа Х, выступающие носителями определенных явлений СР, хотя и включают широкий разброс элементов и свойств, тем не менее обладают существенно общими характеристиками, которые позволяют определить и расшифровать код данной информации (данного явления СР). Обычно ссылаются на то, что наблюдатель имеет дело с единичными, оригинальными, неповторимыми явлениями. Но ведь он, так или иначе, всегда преодолевает эту бездну разнообразия, создавая подходящие инварианты. Необходимое условие научного исследования – формирование таких инвариантов, фиксирующих единство в разнообразии, и использование их в целях научного объясне-ния. Это, можно сказать, общее место для ученого. Но оно, как и многие простые истины, таит в себе немалые теоретические трудности, которые особенно сильно сказываются в проблематике расшифровки мозговых кодов психических явлений и прежде всего при решении задач формирования четких инвариантов тех явлений СР, которые предлагаются в качестве объекта расшифровки их мозговых кодов[20]. Эти трудности усугубляются отсутствием таксономии явлений СР, недостатками их классификации, крайней слабостью попыток теоретического упорядочения их разнообразия. Еще в большей мере это относится к пониманию чрезвычайно сложной, многомерной ценностно-смысловой и деятельно-волевой структуры СР и ее самоорганизации, ядром которой является наше Я. Между тем всякое отдельно взятое явление СР, даже в виде его личностного инварианта, всегда в той или иной степени несет в себе свойства этой структуры и не может быть осмыслено вне учета этих свойств. Отсюда следует, что задача расшифровки нейродинамического кода данного явления СР должна фиксировать эти свойства.

1.7. Как было показано выше, А и Х суть явления одновременные, однопричинные, находящиеся в отношении взаимнооднозначного соответствия. Но это значит, что феноменологическое описание существенных свойств А – по крайней мере, его формально-содержательных, временных, структурных, динамических свойств – может быть экстраполировано на Х, т.е. может служить в качестве первичной модели Х, указывать на те существенные свойства Х, которые необходимы для понимания его кодовой организации. Попытаемся выделить эти свойства, т.е. основные параметры описания всякого явления СР.

Процессы кодирования и декодирования прежде всего указывают на необходимое участие в них памяти, на кольцевую структуру актуализации-дезактуализации переживаемого содержания данного явления СР в данном интервале «текущего настоящего». Эти аспекты расшифровки кода имеют принципиальное значение и являются предметом специальных исследований (в работах М. Мишкина, А.М. Иваницкого, К.В. Анохина, многих других крупных представителей нейро-науки[21]).

Сконцентрируем внимание на тех феноменологических свойствах объекта расшифровки кода (выделеннного явления СР), которые обусловлены многомерной динамической структурой СР.

В каждом явлении СР дано отображение не только некоторого «внешнего» содержания, но и само оно. В этом проявляется его неустранимая принадлежность «своему» Я (которая в психиатрии так и называется «чувством принадлежности», она нарушается лишь в патологических случаях, влечет хорошо описанные психиатрами феномены деперсонализации и обычно связанные с ними феномены дереализации). Это единство иноотображения и самоотображения позволяет считать, что базисная динамическая структура СР является бимодальной, т.е. ее основные интросубъективные отношения, определяющие динамическую целостность СР, представляют собой единство противоположных модальностей «Я» и «не-Я», которое осуществляется их взаимополаганием и переменным соотнесением[22]. Подобная бимодальность, включающая механизм переменного соотнесения зеркального типа, должна быть свойственна и нейродинамической организации кодовой структуры всякого явления СР. Пока мы находимся на дальних подступах к пониманию ее «устройства», но именно эта особенность всякого акта сознания избавляет нас от пресловутого гомункулюса и позволяет объяснить феномен отображения отображения, свойственный всякому явлению СР. Помимо обозначенных выше двух интегральных параметров (памяти и базисной структуры СР), надо выделить еще шесть параметров описания явления СР, взятого с целью расшифровки его нейродинамического кода. Они могут быть названы аналитическими, так как каждый из них обозначает одно «измерение» в многомерной динамической структуре СР. Взятые вместе они служат описанию модели, способной отображать существенные свойства искомой кодовой нейродинамической организации.

 

1.8. Рассмотрим каждый из них.

1. Временной параметр, о котором уже говорилось выше, фиксирует выделенное явление СР в определенном временном интервале. В этом же интервале функционирует и его нейродинамический код, что ограничивает зону его поиска и идентификации. 2. Содержательный параметр (лучше сказать, параметр содержания) означает, что всякое явление СР есть отображение и значение чего-то. Это и есть «содержание» определенного интервала «текущего настоящего» независимо от его адекватности или неадекватности и от того, выступает оно в виде «разового» переживания данного индивида или в форме личностного инварианта, межличностного инварианта или в ином виде. Данный параметр указывает на тот регистр нейродинамической организации, посредством которого кодируется «содержание» данного явления СР, нацеливает на экспериментальный поиск этого регистра (функционального механизма). Последний представляет, по-видимому, наибольшую сложность в проблематике расшифровки кода. Хотя простые виды «содержания» явлений СР воспроизводятся на экране компьютера с помощью метода ФМРТ, мы отдаем себе отчет в том, что наблюдаемая в мозгу томограмма, будучи коррелятом переживаемого явления СР, тем не менее весьма опосредствованно выражает его действительную кодовую нейродинамическую органи-зацию. Это, если так можно выразиться, лишь первый шаг в решении задачи расшифровки мозговых кодов явлений СР. 3. Формальный параметр означает, что всякое содержание явления СР выступает в определенной форме, относится к соответствующему классу, роду, виду, т.е. так или иначе категоризовано. Когда мы говорим о зрительном восприятии или восприятии вообще, то имеем в виду определенную форму существования чувственных образов. Она упорядочивает их колоссальное разнообразие. Несмотря на отсутствие научной таксономии явлений СР, мы большей частью успешно пользуемся формальными дискретизациями, которые заданы психологией на основе обобщений обыденного опыта, естественного языка (ощущение, зрительное восприятие,  восприятие

вообще, представление, понятие и т.д.). Формальный параметр фиксирует необходимое свойство явления СР и потому обязывает ввести этот параметр в модель его нейродинамической кодовой организации, нацеливает на выяснение тех функциональных нейродинамических механизмов, которые осуществляют операции категоризации, классификации, обобщения, идентификации. 4. Истинно-стный параметр характеризует всякое явление СР со стороны адекватности отображения в нем соответствующего объекта. Оно может быть истинным или ложным, сомнительным или неопределенным. Однако во всех случаях у нас сохраняется фундаментальная установка на истинность и правоту, которая функционирует диспозиционально и зачастую арефлексивно. Мы постоянно «настроены» на достижение адекватного знания о том, что нас интересует. Всякий интервал «текущего настоящего» включает санкционирующий регистр «принятия» или «не принятия» данного «содержания» (включая сомнение, вероятностную оценку, чувство неопределенности). Он далек от совершенства, нередко отбирает в качестве «истинных», «верных» ложные и нелепые представления. Однако все действительно истинные идеи и теории зарождались и начинали свой путь в уме отдельных личностей, были санкционированы вначале личностным регистром и лишь со временем получали подтверждение на уровне межличностных и  надличностных  санкционирующих ре-

гистров социума. Наличие личностного санкционирующего регистра в структуре явлений СР позволяет полагать такого же рода функциональный механизм в нейродинамической кодовой организации изучаемого явления СР и намечать пути его специального исследования. 5. Ценностный параметр характеризует значимость «содержания» переживаемого явления СР для личности, ее отношение к этому «содержанию». Ценностное «измерение» СР обладает спецификой, не сводимой к «истинностному» и другим параметрам СР. Хорошо известно, что ложные представления могут иметь для личности исключительно высокую ценность, а истинные – весьма низкую и даже отрицательную. В этом отношении ценностный параметр, как и истинностный, имеет два полюса, один из которых выражает положительное значение, а другой отрицательное. Структура ценностных отношений личности включает три основных вида: 1) иерархические (четкое различение высших и низших ценностей, подчинение низших высшим; однозначный выбор); 2) рядоположенные (когда многочисленные ценностные интенции находятся примерно на одном, большей частью, невысоком уровне, они легко взаимозаменяемы и выбор между ними либо крайне затруднен, либо, наоборот, очень прост); 3) конкурентные (когда две ценностные интенции несовместимы, но требуется выбор; если он не производится, то это порождает мучительное состояние амбивалентности, которое, впрочем, может успешно вытесняться). Именно доминирующая в данном временном интервале ценностная интенция определяет выбор, решение и действие. Ценностный параметр указывает на аналогичный специфический функциональный регистр в кодовой мозговой организации явлений СР, который осуществляет мотивационные побуждения и санкции различного характера (когнитивные, эмоциональные, болевые и др.). 6. Деятельностный (интенционально-волевой) параметр характеризует всякое явление СР со стороны его активности, указывает на такие факторы, как проекция в буду-щее, вероятностное предвидение, целеполагание и целеустремленность, волеизъявление, действие, творческое новообразование. Этот параметр выражает вектор активности как особое качество, которое не может быть замещено ни одним из указанных выше параметров, несмотря на тесную связь с ними, особенно с ценностным параметром. Важно рассматривать активность в ее саморазвитии как процесс новообразований, включающий существенные изменения ее направленности и способов реализации, как возможность становления ее все более высоких форм. Этот параметр нацеливает на исследование тех специфических функциональных механизмов в деятельности мозга, которые поддерживают состояния активности и реализуют их в различных видах деятельности. Его четкое осознание стимулирует изучение процессов нейродинамической самоорганизации, которая служит непременным фактором функционирования нейродинамических кодовых носителей явлений СР.

Кратко обрисованные выше два интегральных и шесть аналитических параметров указывают на те аналогичные функциональные регистры мозговой нейродинамической организации, которые должны служить предметом и целью нейронаучных исследований при решении задачи расшифровки мозговых кодов явлений СР. Фиксируя основные динамические измерения многомерной структуры СР, они могут использоваться для построения более развитых компьютерных моделей кодового представительства в мозгу явлений СР, а тем самым для понимания той динамической самоорганизующейся структуры, которая функционально обусловливает само качество СР.

1.9. Исходя из принципа инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя (ПИ) и соответственно принципа изофункционализма систем (обоснованного А. Тью-рингом)[23] можно сделать вывод о теоретической мыслимости воспроизведения качества СР на иных, небиологических субстратах. СР есть функциональное свойство нейродинамической самоорганизующейся системы. Не существует теоретического запрета для реализации этого свойства на других подходящих субстратных началах. Возможно создание таких элементов (отличающихся от нейронных по физико-химическим и морфологическим признакам) и такой выстроенной из них динамической самоорганизующейся системы, которая будет в состоянии воспроизводить информационные процессы, определяющие качество СР, т.е. представлять для управляющего центра этой системы информацию в «чистом виде» и способность оперировать ею, а тем самым и конституировать характерные для нашего Я рефлексивные и бимодальные регистры переработки информации. В этом направлении возрастающими темпами идет конвергентное развитие НБИКС (нано-технологий, био-технологий, информационных, когнитивных, социальных технологий и соответствующих им научных дисциплин), которое создает новые компоненты и способы самоорганизации, открывает новые перспективы формирования искусственного интеллекта, преобразования природы человека. В последние годы эта проблематика стала предметом основательного обсуждения крупными учеными и философами[24]. Она имеет стратегическое значение, определяет будущее человечества, направление антропотехнологической эволюции, прежде всего пути выхода из неуклонно углубляющегося глобального кризиса нашей потребительской цивилизации.

Переходим теперь к ответам на второй главный вопрос.

 

2.1. Явление СР служит причиной внешних или внутренних телесных изменений, сложных действий личности и определяет их результат в качестве информации на основе сложившейся кодовой зависимости, которая как бы «выделена» в континууме физических взаимодействий (пока сохраняется кодовая структура данной самоорганизующейся системы). Когда я говорю студенту «Подойдите ко мне!» и он совершает это действие, то оно вызывается и определяется не физическими свойствами произнесенных мной слов, а именно выражаемой с их помощью информацией, ее семантическими и прагматическими особенностями. Сами по себе физические свойства носителя информации не объясняют вызываемого следствия, хотя необходимо участвуют в акте детерминации. Это подтверждается тем, что точно такое же следствие я могу вызвать другими словами и вообще самыми разными по своим физическим свойствам сигналами (в силу принципа инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя – ПИ).

2.2. Здесь перед нами особый тип причинно-сти – информационная причинность. Ее специфика по сравнению с физической причинностью определяется ПИ. Психическая причинность является видом информационной причинности; в аналитической философии ее называют ментальной причинностью. Понятие психической причинности охватывает и бессознательно производи-мые действия. Подчеркивая теснейшую взаимосвязь сознательного и бессознательного уровней психики, нас все же в первую очередь интересуют сознательно полагаемые действия (которые инициируются наличным явлением СР, ибо существуют и сугубо бессознательно-психические формы причинения). Поэтому в данном случае лучше использовать, наверное, понятие ментальной причинности как подвида информационной причинности (если ментальное ограничивается нами явлениями СР).

 

2.3. Важно подчеркнуть, что понятие информационной причинности не противоречит понятию физической причинности. Физическая причинность целиком сохраняет свое значение, если не претендует на роль универсального средства объяснения всех явлений действительности, всех без исключения причин, скажем, на объяснение причин экономического кризиса или причин самоотверженного поступка личности. Психическая причинность дает научно обоснованный ответ на классический вопрос о воздействии ментального на физическое. Но здесь возникает и обратный вопрос: о воздействии физического на ментальное. Не говоря уже о тех случаях, когда сильные механические, температурные, радиационные и т.п. воздействия разрушают мозговые кодовые структуры и биологическую организацию, физические причины могут служить объяснению существенных свойств ментального, когда речь идет о прямых чувственных отображениях (ощущениях и т.д.) или о таких воздействиях на кодовые структуры,  которые  приводят к мутациям,  или об элек-

тромагнитных, химических (через кровь) и других воздействиях на мозг. Но и тут физические причины зачастую опосредуются информационными процессами и соответственно информационными причинами. Понятие информационной причинности существенно расширяет теоретические средства научного объяснения, становится необходимым, когда предметом исследования служат самоорганизующиеся системы (биологические, соци-альные, а в ряде отношений и технические). Теоретические и эмпирические обоснования информационной причинности существенно отличаются от принципов описания и объяснения физической причинности. Этим определяется и онтологический статус информационной (в частности, ментальной) причинности.

Переходим к третьему вопросу: о произвольных действиях и свободе воли.

3.1. Вместе со способностью обладать информацией в «чистом виде» нам дана способность оперировать ею в довольно широком диапазоне. В этом выражается активность СР. Она включает произвольное действие, которое может совершаться не только в чисто ментальном плане, но также в коммуникативном и практическом. Анализ структуры произвольного действия указывает на существенную роль в ней арефлексивного и диспозиционального уровней. Однако инициатором и регулятором такого действия всегда выступает именно определенное явление СР. Поэтому произвольное действие – наглядное свидетельство ментальной причинности. Возьмем более простой пример (по сравнению с тем, который приводился в 2.1). Я хочу включить свет настольной лампы и делаю это, нажимая кнопку. В данном случае ментальная причина в виде моего желания, побуждения представляет собой программу действий и запускает цепь кодовых преобразований, хорошо отработанных в филогенезе и онтогенезе (т.е. последовательное и параллельное включение кодовых программ движения руки и сопутствующих ему других телесных изменений, а также кодовых программ энергетического обеспечения всего комплекса действий, приводящих к достижению цели). Явление СР, обладающее более высоким ценностным (и веровательным) рангом, способно обладать и более мощным причинным действием на телесные процессы. Хорошо известны соматические эффекты «сверхценной идеи» и многие подобные проявления чрезвычайной мощи психической причинности, ментального управления. Перед нами опыт Великой Отечественной войны, многие поразительные примеры силы духа и воли, выдающиеся подвиги во имя Родины, долга, чести, справедливости. Этот опыт, к сожалению, крайне слабо используется психологами и философами.

 

3.2. Ментальная причинность означает не только воздействие ментального на телесное, но и (это не всегда учитывается) воздействие ментального на ментальное. То, что одна мысль может влиять на другую, вызывать другую, – повсеместный факт нашего психического опыта. Несмотря на трудности дискретизации явлений СР, в сравнительно простых случаях можно довольно четко представить ассоциативный переход от одного из них к другому как причинно-следственное отношение. Скажем, зрительный образ А вызывает у меня в следующее мгновенье зрительный образ В. Такого рода ментальное причинение, «механизм» следования В из А, принципиально не отличается от тех процессов, когда явление СР вызывает определенное телесное изменение. Различны лишь контуры кодовых преобразований, те подсистемы головного мозга, в которых они совершаются, и характер эффекторных изменений (их наличие или отсутствие во внешних органах).

 

3.3. Но информация А воплощена в нейродинамической системе Х, а В – соответственно в нейродинамической системе Y. Преобразование А в В есть преобразование Х в Y. Если я могу совершать его по своей воле, то это означает, что я могу оперировать, управлять этими мозговыми нейродинамическими системами. Управление своими явлениями СР, своими мыслями есть (в силу 1.2) управление соответствующими мозговыми кодовыми структурами. Каждый из нас по своей воле постоянно управляет определенным классом своих мозговых нейродинамических систем (часто не лучшим для себя образом), хотя не чувствует этого, не подозревает, как правило, о такой способности своего Я,

 

3.4. Но что такое наше Я с позиций нейронауки? Согласно современным исследованиям (А. Дамасио, Дж. Эделмен, Б. Либет, Д.П. Матюшкин и др.), наше Я представлено в мозге особой структурно-функциональной подсистемой, которую называют Эго-системой головного мозга (или Самостью). Она включает генетический и биографический уровни диспозициональных свойств индивида, образует высший, личностный уровень мозговой самоорганизации и управления, который образует сознательно-бессознательный контур психических процессов[25]. Именно на этом уровне совершаются те кодовые преобразования, которые представляют наше Я и информацию в «чистом» виде (т.е. в качестве СР), обеспечивают активность Я в форме произвольных действий, способность Я к самоорганизации, к поддержанию своей идентичности, реализации веровательных установок и целевых векторов. Эго-система воплощает личностные особенности индивида, способность личности к волеизъявлению. И тут встает вопрос о свободе воли и ее совместимости с детерминизмом мозговых процессов.

 

3.5. Здесь нет возможности анализировать проблему свободы воли. Но надо сказать, что тот, кто отрицает свободу воли, подобно последовательным физикалистам, перечеркивает себя как личность, снимает с себя всякую ответственность за свои действия, в том числе и за свое утверждение, что нет свободы воли. Каждый из нас уверен, что во многих случаях может по своему желанию, по своей воле совершать выбор, оперировать теми или иными представлениями, мыслями, интенциональными векторами и т.д., хотя в составе СР есть и такие классы явлений, которые неодолимо навязываются нам извне или изнутри, не поддаются или только частично поддаются управлению, часто с большим трудом (боль, эмоции и др.). Тем не менее, наше Я может управлять собой и собственными явлениями СР в весьма широком диапазо-не (более того, расширять его). Утверждение о существовании свободы воли надо брать в част-ном виде. Но этого вполне достаточно для ее признания.

 

3.6. Если способность произвольно управлять своими представлениями и мыслями есть способность управлять их мозговыми кодовыми носителями, то это означает способность: 1) управлять энергетическим обеспечением этих операций, в том числе соответствующими биохимическими процессами; 2) изменять программы действий, следовательно, изменять их кодовые нейродинамические структуры; 3) расширять контуры психической регуляции (включая создание доступов к вегетативным функциям, как это умеют делать йоги, когда они, к примеру, произвольно изменяют свой сердечный ритм). Такой подход позволяет глубже исследовать феномены «напряжения мысли», «напряжения воли», способы интенсификации творческого процесса, создания новых ресурсов психической саморегуляции, причем не только функциональной, но и нравственной. Другими словами, мы способны постоянно расширять диапазон возможностей управления собственной мозговой нейродинамикой (со всеми вытекающими из этого желательными, а быть может, и нежелательными для нас следствиями).

 

3.7. Но моя способность произвольно управлять собственной мозговой нейродинамикой означает, что Эго-система головного мозга является самоорганизующейся, самоуправляемой системой. Следовательно, акт свободы воли (в плане как производимого выбора, так и генерации внутреннего усилия для достижения цели, включая энергетическое обеспечение действия) есть акт самодетерминации. Это означает, что понятие детерминации должно браться не только в смысле внешней, но и в смысле внутренней детерминации, задаваемой программами самоорганизующейся Эго-системы и головного мозга в целом. Тем самым устраняется тезис о несовместимости понятий свободы воли и детерминизма мозговых процессов, а вместе с этим устраняется и пресловутый гомункулус. Эти вопросы имеют принципиальное значение для расшифровки мозговых кодов, поскольку последние представляют собой также самоорганизующиеся системы – функциональные элементы Эго-системы мозга.

3.8. В контексте проблем психической причинности и свободы воли довольно часто фигурирует сакраментальный вопрос, подразумевающий некий объяснительный тупик: каким образом ментальное (явление СР) может действовать на мозг, если оно порождается мозгом? С позиций информационного подхода на него нетрудно ответить. Ментальное, безусловно, воздействует на мозг в том смысле, что активированная кодовая нейродинамическая система, несущая личности информацию в «чистом виде» (ментальное), способна воздействовать на другие кодовые структуры мозга, в том числе и на такие, которые осуществляют информационные процессы на допсихическом уровне (т.е. идущие «в темноте»), и тем самым воздействовать на различные уровни мозговой активности, включая процессы кровообращения, биохимические и электрические изменения в отдельных нейронах и синаптических сетях. Такое происходит иногда в особенно сильной форме. Вдруг пришла счастливая мысль. Озарение. Всплеск эмоций. Бурная продуктивная деятельность – ментальная или практическая. Это – сверхценное ментальное состояние. Инициированное на уровне Эго-системы мозга, оно производит функциональные изменения в других подсистемах мозга и вызывает в итоге сильные реакции в ряде внутренних органов и во всей системе организма. Всякое ментальное состояние индивида есть продукт специфической деятельности мозга на уровне его Эго-системы, и когда оно актуализовано, то существенно изменяется функционирование практически всех подсистем мозга (по сравнению с теми состояниями, когда СР отсутствует, – в период глубокого сна или в условиях временной потери сознания).

Остается еще один, пожалуй, самый сложный и трудный вопрос – о происхождении качества СР. Он равноценен вопросу: «Зачем субъективная реальность?», почему она возникла в ходе биологической эволюции? Попытаюсь на него кратко ответить с позиций информационного и эволюционного подходов[26].

 

4.1. Процесс возникновения многоклеточных организмов выдвинул кардинальную задачу создания нового типа управления и поддержания целостности, от решения которой зависело их выживание. Ведь элементами такой самоорганизующейся системы являются отдельные клетки, которые также представляют собой самоорганизующиеся системы со своими довольно жесткими программами, «отработанными» эволюцией в течение многих сотен миллионов лет. Но теперь последние должны были согласовываться с общеорганизменной программой, как и наоборот. Это – весьма сложная задача, решение которой предполагало нахождение оптимальной меры централизации и автономизации контуров управления, меры, способной обеспечить сохранение и укрепление целостности сложной живой системы в ее непрестанных взаимодействиях с внешней средой. Имеется в виду такая мера централизации управления, которая не нарушает фундаментальные программы отдельных клеток, и такая мера автономности их функционирования, которая не препятствует, а содействует их содружественному участию в реализации программ целостного организма. Вместе с централизацией управления потребовалось обеспечение его высокой скорости, оперативности. Эта мера централизации и высокой оперативности была достигнута благодаря возникновению психического управления у тех многоклеточных организмов, которые активно передвигаются во внешней среде, пребывают в постоянно изменяющейся ситуации. У организмов с минимальной двигательной активностью, прикрепленных к одному месту, каковыми являются растения, не развивается психика.

 

4.2. Эволюция демонстрирует теснейшую связь моторных и психических функций, что подтверждает возникновение и развитие психики именно у тех сложных организмов, которые активно передвигаются во внешней среде. Отсюда и столь очевидная каузальная способность ментального (информации в форме СР), способность непосредственно и мгновенно производить внешние действия, управлять органами движения[27]. В отличие от этого управления внутренними органами и процессами совершается как бы автоматически, на бессознательном и допсихическом уровнях. При этом происходит постоянное «подстраивание» тех или иных параметров локальных и интегральных изменений во внутренней среде организма (энергетических, информационных) для эффективного осуществления его действий во внешней среде.

 

4.3. Психическое управление связано с процессом специализации клеток и возникновением нервной системы, которая осуществляет функции программирования и реализации действий на основе анализа и интегрирования информации, поступающей из внешней и внутренней среды организма. Продукты этой интеграции выражаются первоначально в форме ощущений-эмоций и лишь на последующих ступенях эволюции – в более сложных формах СР (восприятиях, представлениях, концептах, мысленных действиях и т.д.). Соответственно усложняются и оперативные регистры СР. Психика животных обладает качеством СР, которое на высоких уровнях эволюции приобретает у них довольно сложную структуру, включает иерархическую центрацию явлений СР, т.е. своего рода «Самость» – эволюционную предпосылку Эго-системы у человека. Качество СР представляет специфический уровень информационных процессов на уровне Эго-системы головного мозга.

 

4.4. Для того чтобы информация обрела форму СР, необходимо ее двухступенчатое кодовое преобразование на уровне Эго-системы: первое из них представляет для нее информацию, которая пребывает в «темноте», второе формирует «естественный код» высшего порядка, создавая тем самым феномен информации об информации, т.е. «открывает» и актуализует ее для Эго-системы, для личности. Это и есть то, что называлось данностью нам информации «в чистом виде» и способностью оперировать ею. Состояние СР знаменует новый тип деятельной активности живой системы. Это состояние бодрствования, внимания, настороженности, постоянной готовности к немедленному действию, состояние поиска необходимых средств существования, зондирования опасности и отправления жизненно важных функций. Качество СР, создаваемое подсистемой «естественных кодов» второго порядка в рамках Эго-системы, есть качество виртуальной реальности, его исходная, фундаментальная форма, которая приобретает в процессе антропогенеза, возникновения языка и социального развития все новые и новые формы внешней объективации. Переработка информации в такой кодовой структуре, т.е. на виртуальном уровне, обладает высокой оперативностью, и она может осуществляться автономно от внешних эффекторных функций, которые включаются лишь после того, как сформирована и санкционирована программа действия.

 

4.5. Развитие психики знаменует рост многоступенчатости и многоплановости производства информации об информации. Расширяется диапазон виртуальных операций. Это позволяет более эффективно обобщать опыт, развивать способность «отсроченного действия» и пробного действия в виртуальном виде, прогнозирования, построения моделей вероятного будущего, создает все более высокий уровень деятельной активности, умножает степени ее свободы. По сравнению с животными у человека в связи с возникновением и развитием языка информационные процессы, определяющие качество СР, приобретают новые существенные черты. Это касается прежде всего дополнительного, весьма продуктивного уровня их кодирования и декодирования, создаваемого системой языка, что качественно повышает аналитические и синтетические возможности оперирования информацией, развивает способности метарепрезентации и рефлексии.

 

4.6. Сказанное выше содержит во многом ответ на вопрос 5: почему информация о действующем агенте не просто репрезентируется, а переживается в форме СР? Потому что переживание в форме СР сочетает в себе функции отображения и управления, является таким способом «представления» (репрезентации) и актуализации информации для «Самости», который позволяет легко, быстро и, главное, произвольно оперировать информацией в «чистом» виде (т.е. на уровне вир-туальной реальности). Вопрос: каким образом, посредством каких механизмов информационные про-цессы в головном мозгу создают качество СР? – относится к компетенции современной нейро-науки. Исследования свидетельствуют, что условием возникновения субъективного переживания служат кольцевой процесс и синтез информации в определенных структурах мозга (работы А. М. Иваницкого, В. Я. Сергина, М. Арбиба и Г. Риззолатти, Дж. Эделмена, А. Хэмфри и др.). Субъективное переживание в форме ощущений возникает при сопоставлении и синтезе на нейронах проекционной коры мозга двух видов информации: сенсорной (о физических параметрах стимула) и извлекаемых из памяти сведений о значимости сигнала. Информационный синтез обеспечивается механизмом возврата импульсов к местам первоначальных проекций после ответа из тех структур мозга, которые осуществляют процессы памяти и мотивации. Ощущение есть акт «информационного синтеза», совершающегося в рамках указанного цикла[28]; оно возникает в результате высокочастотного циклического процесса «самоотождествления»[29].

 

4.7. Во всяком явлении СР мне (и каждому) дана одновременно информация о некотором объекте и информация об этой информации (по крайней мере, в виде чувства принадлежности ее мне, моему Я), но совершенно не дано, как уже отмечалось, никакой информации о ее мозговом носителе. Элиминация отображения мозгового носителя информации свойственна всякой психической деятельности. Способность такого отображения не возникала и не развивалась в ходе эволюции в силу ПИ. Так как одна и та же информация может быть воплощена и передана разными по своим свойствам носителями, способность отображения носителя не имела значения для адекватного поведения и выживания организма. Для этого ему нужна сама информация (о внешних объектах и ситуациях, о наиболее вероятных изменения среды и способах взаимодействия с нею, о собственных состояниях и т.п.), способность оперирования ею, использования  ее в целях управления.  Именно эти

функции и развивались в процессе эволюции и антропогенеза. У человека при реализации им практически всех видов социальной жизнедеятельности тоже не возникало потребности в информации о мозговом носителе той информации, которой он оперирует. Однако в последнее время ситуация начинает изменяться. Вслед за расшифровкой генетического кода на повестку дня поставлена проблема расшифровки мозговых кодов психических явлений (прежде всего явлений СР), которая, как уже отмечалось, успешно разрабатывается. Есть основания полагать, что связанные с этой проблемой задачи вызваны существенными потребностями социума и что успехи в их решении знаменуют начало нового этапа  развития  человека и социальной самоорганизации в целом. Уже элементарный анализ показывает, что способность самоорганизующейся системы отображать носитель информации и управлять этим носителем необыкновенно расширяет сферу ее когнитивной и преобразующей деятельности и, главное, возможности самопреобразования. В этой связи можно говорить о новых возможностях преобразования тех генетически обусловленных свойств природы человека и его сознания, которые служат исходной причиной неуклонного углубления экологического кризиса и других глобальных проблем земной цивилизации. Речь идет прежде всего о неуемной потребительской интенции социального индивида и его агрессивности к себе подобным (а тем самым и к себе самому). Есть, конечно, серьезные сомнения, касающиеся возможности изменения этих негативных свойств природы человека, оставаясь в рамках нашей биологической организации. Но если эти свойства не удастся изменить, нас ждет антропологическая катастрофа. Разумеется, теоретически мыслимы другие варианты преодоления нынешнего кризиса нашей цивилизации и восхождения на новый ее этап, но все они так или иначе связаны с такими ее самопреобразованиями, которые предполагают изменение сознания социального индивида. Последнее же в той или иной степени и в определенных отношениях оказывается зависимым от результатов разработки проблемы «сознание и мозг».

 

Вернуться к оглавлению

 

 

 

ПРИЛОЖЕНИЯ

 

СУБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ И МОЗГ:

К ВОПРОСУ О ПОЛУВЕКОВОМ ОПЫТЕ РАЗРАБОТКИ «ТРУДНОЙ ПРОБЛЕМЫ СОЗНАНИЯ» В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

 

В тех вопросах, которые связаны с исследованиями психики, мозга, информационных процессов, на первом плане продолжает оставаться классическая проблема «сознание и мозг». Вот уже более полувека она находится в центре внимания аналитической философии, представлена в ней поистине огромной литературой. Наиболее узкое место в ней составля-ет то, что именуют «трудной проблемой сознания», т.е. объяснение связи явлений субъективной реальности (ментального, феноменального, квалиа) с деятельностью мозга.

Опыт разработки в аналитической философии проблемы «сознание и мозг» (mind-brain problem) представляет значительный интерес и пока еще у нас недостаточно освоен. Между тем эта проблема приобретает сейчас стратегическое значение для конвергентного развития НБИКС (нанотехнологий, биотехнологий, информационных, когнитивных, социально-гуманитарных технологий), которое в существенной мере будет определять судьбу земной цивилизации.

Несмотря на интенсивные дискуссии, в которых участвуют десятки видных философов и представителей науки, несмотря на чрезвычайное обилие публикаций, трудно говорить, что в аналитической философии достигнуты какие-то сущест-венные концептуальные новации. Создается впечатление о несоразмерности гигантского полувекового труда и его результатов. Однако именно в рамках этого философского направления, как ни в каком другом, ведется столь длительная, систематическая и целенаправленная разработка указанной проблемы. И она требует квалифицированного критического рассмотрения, что является важным условием дальнейших творческих поисков и решений в этой области.

Сравнительно недавно вышла книга В.В. Васильева, в которой масштабно рассмотрены основные идеи и результаты аналитической философии в области разработки проблемы «сознание и мозг», критически проанализированы концепции ряда ее видных представителей. Более того, В.В. Васильев предлагает и собственное решение этой проблемы (его концепцию я попытаюсь подробно рассмотреть ниже).

Автор – высокоэрудированный специалист в этой области. Будучи историком западной фило-софии, он прекрасно осведомлен о положении дел в современной аналитической философии, лично общался не раз с крупными ее представителями на конференциях и в неформальной обстановке (в книге весьма интересны описания его встреч с Д. Деннетом, Д. Чалмерсом, Н. Блоком, М. Маккинси и др.). Книга В.В. Васильева содержит обширный, наиболее репрезентативный в нашей философской литературе материал по главным вопросам дискуссий в современной аналитической философии; ее библиография насчитывает более 300 англоязычных источников. В этом ее несомненная ценность для всех, кто интересуется проблемой «сознание и мозг».

В центре внимания автора так называемая «трудная проблема сознания» и три главные фигуры – Дж. Сёрл, Д. Деннет и Д. Чалмерс. По его словам, «речь идет о ведущих философах начала ХХI столетия» (1, с. 248). Он весьма подробно анализирует их взгляды на фоне сложного переплетения различных идей, мнений, подходов, характерных для современной аналитической философии. Это облегчает задачу обзора и оценки основных результатов разработки проблемы «сознание и мозг» в аналитической философии, и потому в дальнейшее изложении я буду широко опираться на эту книгу В.В. Васильева. Она написана живым языком, привлекает своеобразным авторским стилем. Заслуживает поддержки общая позиция В.В. Васильева, ориентированная на теоретическое решение философских вопросов, подчеркивающая связь философии с опытом здравого смысла. Это относится и к его довольно резким критическим оценкам претензий «ведущих философов» на решение «трудной проблемы сознания».

Недостатком книги является то, что В.В. Васильев игнорирует работы своих отечественных коллег, которые основательно занимаются проблемой «сознание и мозг» (А.Ю. Алексеев, С.Ф. Нагуманова, Н.С. Юлина и др.); публикации ряда из них не приведены даже в общем списке литературы, который в отношении упоминаемых в нем отечественных авторов носит нередко декоративный характер.

Наверное, я обязан сказать и о том, что автор оставил без внимания не только три мои статьи, специально посвященные критическому анализу концепций главных фигурантов его книги – Дж. Серла, Д. Деннета и Д. Чалмерса (см. (7; 8; 9)), но и пять (!) моих книг, в которых все основные сюжеты его книги подробно обсуждались, начиная еще с 1971 года (10), когда мною в развернутой форме был предложен информационный подход к проблеме «сознание и мозг» и предпринята попытка ее теоретического решения (книга выставлена на сайте www.dubrovsky. dialog21.ru).

Эта концепция развивалась в последующих моих книгах и статьях (11; 12 и др.). Мне кажется, что автор, претендующий на решение проблемы «сознание и мозг», обязан был рассмотреть и подвергнуть основательной критике альтернативную концепцию своего коллеги. Вместо этого он только в одном месте своей книги, и к тому же лишь в разделе при-мечаний, высказывает в нескольких строчках свои сомнения по поводу трактовки мной понятия информационной причинности (1, с. 185). Надо ли говорить, что всякая авторская концепция должна пройти тщательный критический анализ. Каждый из нас остро нуждается в серьезном оппоненте. Я ожидал встретить его в лице такого эрудированного специалиста, как В.В. Васильев. К сожалению, этого не случилось.

Отчасти можно оправдывать это типичной ситуацией в нашей философской жизни, крайне бедной принципиальными дискуссиями. Слишком уж часто авторы пишут и пишут о своём, не очень-то замечая работы своих коллег на ту же или близкую тему. С другой стороны, анализ альтернативной концепции – большая работа, она требует немалого вре-мени и серьезных усилий, способна к тому же нарушать комфорт привычных ходов собственных мыслей, затрагивать амбиции и т.п. Но есть тут и вопросы научного этоса, связанные нередко с клановой приверженностью, намеренным  замалчиванием ина-

комыслящих или недобросовестным изображением их взглядов.

В.В. Васильев может сослаться на то, что рассматривает разработку проблемы «сознание и мозг» в рамках западной аналитической философии. Но ведь это – фундаментальная проблема, речь в его книге идет о ее анализе и решении, что исключает какие-либо «территориальные», языковые границы. Она должна рассматриваться в контексте всех существующих исследований.

Надо отдать должное автору: он уверенно, прямо и зачастую эмоционально высказывает свои суждения и оценки по широкому кругу спорных вопросов проблемы «сознание и мозг». Его книга дает хороший повод для дискуссий, и в этом также ее немалая ценность. Я считаю своим долгом воспользоваться таким поводом в надежде, что это послужит преодолению своего рода изолированности между философами, которые занимаются у нас проблемой сознания, будет способствовать развитию между ними плодотворных дискуссий.

 

1.«Новости» от Д. Чалмерса?

 

В последние годы заметно увеличилось число наших коллег, которые принимают участие в разработке проблемы «сознание и мозг», опираясь на материалы аналитической философии. Однако, на мой взгляд, многие из них слишком увязают в специфических концептуальных структурах, выработанных аналитической философией, не выходят за их пределы и постольку зауживают свое видение возмож-ностей теоретической разработки этой проблемы. Отсюда и проявления апологетики в некоторых публикациях, сильное стремление быть «совсем своим» среди представителей аналитической философии. Это наблюдается даже у тех, кто подвергает их концепции резкой критике, ибо она ведется как бы «изнутри», не покидая русел сложившихся там кри-тических обсуждений, Они как бы «не замечают» иных подходов, иных концептуальных возможностей, в том числе многообразных теоретических результатов и обобщений, связанных с новейшими достижениями нейронауки, которые способны существенно стимулировать и корректировать философские размышления и средства анализа проблемы. Мы видим, что эти авторы зачастую используют в качестве  оснований для своих рассуждений и выводов обкатанные клише, точки зрения, оценки, бытующие в аналитической философии, которые, однако, способны вызывать серьезные возражения. Это ярко проявляется и у В.В. Васильева при рассмотрении им так называемой «трудной проблемы сознания».

Как известно, термин «трудная проблема сознания» был пущен в оборот Д. Чалмерсом в 1994 году на Туссанской конференции и, как пишет В.В. Васильев, «обеспечил ему мгновенную славу», эта конференция «принесла ему мировую известность» (1, с. 152). В.В. Васильев многократно подчеркивает эту заслугу Чалмерса, подробно рассматривает те его публикации и даже рукописные материалы, в которых автором «готовится почва для появления на свет «трудной проблемы сознания»» (Там же, с. 153). Чалмерс, по его словам, является тем философом, «который, собственно, и изобрел «трудную проблему»» (Там же, с. 140), выступает ее «первооткрывателем» (Там же, с. 176, 190 и др.).

Но в чем же здесь новация? Оказывается, в том, что есть «легкие проблемы» сознания, такие как дискриминация и категоризация внешних стимулов, контроль поведения, словесные отчеты и др., для которых имеются адекватные методы исследования. А «трудная проблема» состоит в объяснении самого качества субъективной реальности («субъективного опыта», как предпочитает выражаться Д. Чалмерс). Но ведь как раз в этом и заключается суть проблемы сознания, поскольку специфическим и неотъемлемым качеством сознания является именно субъективная реальность. То, что относится к «легким проблемам сознания», представляет собой лишь объективированные проявления сознания, здесь качество субъективной реальности вынесено за скобки и сознание в точном смысле не является предметом исследования и объяснения. При более же глубоком подходе к приведенным явлениям (контроль поведения, состояние бодрствования, словесный отчет и др.) неизбежно всплывает вопрос о роли качества субъективной реальности. Поэтому разграничение «легкой» и «трудной» проблем весьма условно и, в общем-то, мало продуктивно, что неоднократно отмечали многие авторы (в том числе и я). Единственный полезный момент такого разграничения состоит в том, что в пику редукционистским установкам подчеркивается и лаконично обозначается подлинная суть проблемы сознания.

Что же тут нового, кроме слов? Вот формули-ровка «трудной проблемы», данная Чалмерсом, ко-торую воспроизводит В.В. Васильев: «Как мозг может быть основой субъективного опыта?» (1, с. 36). Но ведь тот же вопрос четко ставился еще И.П. Пав-ловым: «Каким образом материя мозга произво-дит субъективное явление?» (13, с. 247). Этот клю-чевой вопрос был на первом плане и подробно обсуждался в 60–70-е годы прошлого века многими советскими философами (А.Г. Спиркиным, В.С. Тюх-тиным, А. М. Коршуновым и др.). Проблема субъективной реальности как специфического качества, без которого нет сознания, и связь этого качества с физиологическими и физическими процессами была главным предметом тщательного анализа во всех моих пяти книгах и многих статьях. Наконец, сам В.В. Васильев отмечает, что «трудная проблема сознания» до Чалмерса ясно ставилась Дж. Сёрлом, Г. Стросоном; он находит ее у У. Джемса и, не без оснований, даже у Р. Декарта (1, с. 186–187 и др.). Так почему же он именует Чалмерса ее «первооткрывателем», «изобретателем»? В чем тут его великая заслуга? Если отойти немного от расхожих клише и коммуникативно-конкурентных игр, характерных для представителей аналитической философии, то остается только развести руками.

Посмотрим, однако, как решается Чалмерсом «трудная проблема». Здесь В.В. Васильев гораздо более строг. Он подробно рассматривает и тщательно анализирует положения Чалмерса, начиная с его первых работ, показывает частые изменения в его взглядах, присущие им рассогласования и концептуальные противоречия.

В противовес Д. Деннету Чалмерс признает реальность «квалитативных» состояний и пытается уже в ранних работах решать вопрос об их связи с мозговыми процессами на основе информацион-ного подхода, описывая ее как связь «паттерна и информации»: паттерны существуют в мозге в виде функциональных схем, а «квалиа не что иное, как информация». Приведя эти слова Чалмерса (1, с. 155), В. В. Васильев дает сноску и в примечании пишет: «Сходную теорию разрабатывает российский философ Д.И. Дубровский (см.: Дубровский Д.И. Сознание, мозг, искусственный интеллект. М., 2007. С. 114–163). В отличие от Чалмерса, однако, Дубровский утверждает, что квалиа, субъективные состояния обладают реальным каузальным воздействием на организм – и это воздействие является одним из примеров так называемой “психической причинности”» (Nам же, с. 185). И далее В.В. Васильев высказывает критическое замечание по поводу «психической причинности». При этом он отрица-ет правомерность истолкования Чалмерсом квалиа в качестве информации, а мозгового паттерна как ее носителя (а это целиком относится и к моей концепции).

Поскольку эти вопросы имеют принципиальный характер, я посвящу им специальный раздел статьи. А пока продолжим рассмотрение приведенных положений Чалмерса, их оценки В.В. Васильевым, а также некоторых исторических сюжетов, имеющих к этому прямое отношение.

Действительно, я тоже разрабатываю «сходную теорию». Мысль о том, что явление субъективной реальности связано с определенной мозговой нейродинамической системой как информация со свои носителем, что оно есть информация, воплощенная в мозговом паттерне, развивалась мной еще с первой половины 60-х годов[30], когда, извините, Чалмерса не было на свете. А в то время, когда ему исполнилось пять лет, в издательстве «Наука» вышла моя книга в 25 а. л., специально посвященная обоснованию «сходной теории»[31] (10). В ней подробно анализируется категория информации, связь информации с физическими процессами, ее роль в функционирова-нии самоорганизующихся систем, организма, мозга. В центре внимания находятся два главных вопроса «трудной проблемы»: если явлениям субъективной реальности нельзя приписывать физические свойства – массу, энергию, пространственные характеристики, – то как объяснить: 1) их связь с мозговыми процессами? 2) их каузальное действие на телесные процессы?

Разумеется, есть и другие «трудные» вопросы: почему в эволюции возникло качество субъек-тивной реальности, почему информация в мозгу не просто репрезентируется, но и субъективно пере-живается, как совместить свободу воли с детер-минизмом мозговых процессов и др.; но основ-ными являются именно указанные два вопроса; получив на них ответ, мы можем решать и осталь-ные. В моей книге дается развернутое обоснование теоретического решения этих вопросов (Там же, с. 241–358).

В.В. Васильев упоминает эту книгу в своем списке литературы, но чисто декларативно, ссылаясь в примечании на другую книгу, вышедшую спустя 36 лет после первой. Однако вслед за первой, более 30 лет тому назад, вышла вторая моя книга (19), в которой первая часть «Критика физикалистско-го подхода к проблеме «сознание и мозг» (почти 100 страниц текста) была посвящена подробному критическому анализу таких направлений аналитической философии, как «научный материализм» с его различными версиями «теории тождества» ментального и физического, «элиминативный материализм», «теоретический материализм», «функциональный материализм», «эмерджентистский материализм» и др.м– концепциям Г. Фейгла, У. Плэйса, Дж. Смарта, Д. Армстронга, П. Фейерабенда, Р. Рорти, Х. Патнема, Дж. Марголиса, Т. Нагеля, Дж. Фо-дора, Дж. Кима, Д. Люиса и др. С тех пор, на мой взгляд, концептуальная панорама аналитической философии мало изменилась, несмотря на проработку значительного числа вопросов данной проблемы.

В этой книге подвергается критическому анализу редукционистская программа, задаваемая парадигмой физикализма, и выясняются «Методологические тупики парадигмы физикализма» – так называется один из разделов книги (Там же, с. 53–82). Во второй части книги существенно развивается моя концепция путем анализа понятия кодовой зависимости, способов образования и особенностей функциональной связи между информацией и ее носите-лем (важнейший пункт информационного подхода!), а также рассматриваются теоретические и методологические вопросы расшифровки мозговых кодов явлений субъективной реальности. В ней есть специальный раздел «Свобода воли и детерминированность мозговых процессов» (Там же. С. 190–213), в котором детально обсуждается этот вопрос.

Я привел все эти подробности, поскольку В.В. Васильев является историком философии, и если он их не знал, то в дальнейшем они могут быть полезны для него в ходе изучения и описания истории разработки проблемы «сознание и мозг» – дело ведь не столько в моей концепции, сколько в тех обширных материалах (малоизвестных или забытых) из области аналитической философии, отечественной философии и различных научных дисцип-лин, которые содержатся в трех моих давних книгах (10 – здесь, например, библиография составляет около 1000 источников), (19), (11 – первое издание, 1983 г.); некоторые из этих материалов, думаю, сохраняют свое значение и сегодня.

В качестве еще одной новации Чалмерса В.В. Васильев отмечает выдвинутые якобы им положения о «структурной когеренции» и «организационной инвариантности» ментальных и функциональных состояний. Но ведь эти положения высказывались задолго до Чалмерса многими автора-ми и получали тщательную разработку. Принцип «структурной когеренции» разрабатывался представителями гештальт-психологии еще в 30-е годы прошлого века (В. Кёлер, К. Кофка и др.). Особен-но интересно и продуктивно эта идея исполь-зовалась позднее для объяснения психо-физиоло-гических отношений у Ж. Пиаже (его концепция в этом плане подробно рассматривалась мной – см.: 10, с. 267–271).

Опираясь на указанные положения, Чалмерс говорит о возможности функционального объяснения специфики метального: если некоторая система обладает теми же функциональными свойствами, что и человеческий мозг (когда индивид переживает ментальные состояния), то ей также должны быть присущи ментальные состояния. Тут Чалмерс, по сути, воспроизводит хорошо известный прин-цип изофункционализма систем, обоснованный А. Тьюрингом (один и тот же комплекс функциональных отношений может быть воспроизведен на разных субстратах, т.е. системами, имеющими разные физические свойства). В целях теоретического осмысления проблемы «сознание и мозг» этот принцип получает более конкретное обоснование посредством принципа инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя. Принимая эти принципы, можно утверждать, что наличие качества ментального (субъективной реальности) теоретически мыслимо у различных систем, если ими достигнута определенная функциональная организация (в других мирах или путем создания их человеком, например, в процессе конвергентного развития НБИКС). Эти сюжеты многократно обсуждались в моих работах начиная с 1971 г.[32]

Вопрос, однако, в том, как интерпретируются и развиваются приведенные абстрактные теоретические положения. Здесь, как показывает В.В. Васильев, у Чалмерса возникают многочисленные неопределенности, концептуальные нестыковки и противоречивые решения. Он интерпретирует различие ментального (информации) и физического в духе двуаспектной теории, прибегает к идее Б. Рассела (высказанной в книге «Анализ материи» (1927 г.) о том, что у материи есть не только внешние, но и внутренние свойства, причем последние могут иметь ментальный характер. «Эта идея, – пишет В.В. Васильев, – именно то, что было нужно Чалмерсу. Теперь он, наконец, получил возможность решить “трудную проблему”, дать ответ на вопрос о том, почему помимо физических процессов в мозге существует и связанный с ними внутренний опыт. Он существует потому, что без него не существовала бы и физическая реальность мозга, опирающаяся на квалиа как на свой фундамент. Двуаспектная теория Чалмерса получает окончательное завершение» (1, с. 171).

Но это «решение», конечно, является иллю-зорным, что подчеркивает и сам В.В. Васильев. Он убедительно показывает, как Чалмерс дрейфует к панпсихизму, признавая «протоментальные», «протофеноменальные» свойства физического, как он временами склоняется то к эпифеноменализму (полагая, что это может быть «единственной при-емлемой позицией»), то к «мистерианству Мак-гинна». Решительно отрицая материализм, Чалмерс колеблется в выборе своей позиции, размывает альтернативы, «отказывается от радикальной критики интеракционизма», заявляет о своем «эпистемологическом релятивизме», который сродни постмодернистскому своеволию; вместе с тем он претендует на концептуальную оригинальность, называя свою позицию «натуралистическим дуализмом» (см.: 1, глава 4, особенно с. 157, 161–162, 168, 172, 174–175, 181, 183–184). Как будто слово «натуралистический» может компенсировать теоретическую неоп-ределенность. При условии же признания Чалмерсом «фундаментальности сознания», «ментального» в структуре мира наряду с «физическим», «натуралистический дуализм» трудно отграничить от хорошо известного нам дуализма картезианского типа[33].

В результате анализа основной книги Чалмер-са «Сознающий ум» и других его публикаций В.В. Васильев приходит к выводу, что Чалмерс крайне далек от решения «трудной проблемы», с чем надо полностью согласиться. Мы видели, что в своих построениях Чалмерс воспроизводит и аранжирует давно известные идеи, демонстрирует слишком много повторений пройденного; в его работах, на мой взгляд, крайне мало действительно оригинальных ходов мысли и много неопределенностей и противоречий, часть которых обрисована В.В. Васильевым. Однако он не скупится на восхваления в адрес Чалмерса. По его словам, Чалмерс «очень глубокий и оригинальный мыслитель» (1, с. 152). Он относит книгу Чалмерса «Сознающий ум» «к числу самых значительных философских работ, созданных в последние десятилетия» (Там же, с. 176).

Но в чем именно «значительность» В.В. Васильев не определяет, более того, говорит, что эта книга является «лабиринтом для любого интерпретатора» (Там же, с. 179). Какие именно новые идеи и положения обоснованы Чалмерсом и на самом деле продвигают нас к решению проблемы, – это остается неизвестным. Вот интересный пассаж из книги В.В. Васильева: Чалмерсу «тесно в рамках единственной концепции: мыслей в его книге так много, что их хватает сразу на несколько теорий, и автор колеблется между ними» (Там же, с. 176–177). Согласитесь, что такая неопределенность вряд ли делает честь теоретику и слишком уж контрастирует с аттестацией «очень глубокого и оригинального мыслителя». В.В. Васильев, на мой взгляд, большой либерал в отношении того, чему он придает статус теории (у меня еще будет возможность привести другие примеры).

 

 

2.Дж. Сёрл и Д. Денет как «предтечи» Д. Чалмерса. Что такое «физическое»?

 

Вопрос о содержании понятия «физическое» является ключевым для проверки концепций, претендующих на объяснение связи «ментального» и «физического» (в ряде отношений это касается также «ментального» и «функционального», «физического» и «функционального»). Разумеется, это относится и к трактовке содержания понятия «ментальное».

В аналитической философии по-прежнему преобладают редукционистские концепции и установки (если раньше доминировали физикалисты, то теперь, пожалуй, пальму первенства надо отдать функционалистам). Некоторые же ее представители решительно выступают против редукции «ментального» к «физическому» или к «функциональному» (например, Т. Нагель[34], Дж. Сёрл), Те же из них, кто претендует в какой-то мере на решение «трудной проблемы», предъявляют нам такой набор суждений, который трудно назвать концепцией в силу высокой степени неопределенности и рассогласованности их объяснительных построений.

К числу последних могут быть отнесены взгляды Дж. Сёрла. Правда, в отличие от Д. Деннета, который является радикальным функционалистом-редукционистом и, войдя в раж, утверждает даже, что «все мы – зомби», Сёрл «реабилитирует сознание» (якобы «открывая сознание заново» – так называется его известная книга). Он резко выступает против редукционистов, против того же Деннета, громит функционализм и даже всю когнитивную науку за ее приверженность к функционалистским моделям, использует для обозначения специфики сознания, его нередуцируемости, термин «субъективная реальность», призывает в союзники здравый смысл.

В. В. Васильев выбирает этих двух антагонистов в роли предтеч Чалмерса, который «попытался найти средний путь между установками Деннета и Сёрла, объединив их позитивные интуиции» (1, с. 152). Имеется в виду прежде всего идея функционализма (у Деннета) и убеждение в специфике, нередуцируемости качества субъективной реальности, «квалиа» (у Сёрла).

Такое «объединение» весьма близко и мне начиная еще с 60-х годов; думаю, оно близко и многим другим. Вопрос в том, как оно производится. Ведь сама по себе общая предпосылка далеко не гарантирует концептуального объяснения. Что из этого вышло у Чалмерса, – мы видели.

В.В. Васильев проводит основательный критический анализ взглядов Сёрла и Деннета, отводя каждому отдельную главу (без малого 100 страниц книги); он тщательно прослеживает их родословную. Эти его исторические экскурсы представляют интерес. Я разделяю его главные критические оценки и общий вывод, что Сёрл и Деннет, как и Чалмерс, весьма далеки от решения «трудной проблемы»[35].

Вопрос о ясном определении «физического» остро возникает, когда речь заходит о «ментальной причинности». У Деннета с этим нет проблем, поскольку, как он считает, «ментального» в его онтологической специфике вообще не существует. Что касается Сёрла, то он пытается объяснять «ментальную причинность», опираясь на концепцию эмерджентности. Однако это объяснение неудовлетво-рительно, так как само качество субъективной реальности у него тут сразу «улетучивается», превращается в биологическое или физическое свойство: «Сознание есть ментальное и потому физическое свойство мозга в том смысле, в каком жид-кое состояние есть свойство системы молекул» (23, с. 35). Оно «есть каузально эмерджентное свойство систем» (Там же, с. 115), представляет собой «нередуцируемо субъективный физический ком-понент» (Там же, 125, курсив всюду мой. – Д. Д.). Мы видим, что Сёрл, признавая качество субъективной реальности и его нередуцируемость, то и дело проявляет непоследовательность, сводит его к физическому свойству («физическому компоненту»). О каком же концептуальном объяснении здесь может идти речь? На эту особенность взглядов Сёрла В. В. Васильев, к сожалению, не обращает внима-ния (что, как станет ясно далее, не случайно, ибо и для него такая непоследовательность весьма ха-рактерна).

Понятие «физическое» явно или неявно служит своего рода эпицентром теоретических построений в аналитической философии, касающихся проблемы сознания. Оно служит базисом для объяснения «ментального» не только для физикалистов, но выступает в такой же роли (часто неявно) и у функционалистов. Казалось бы, выполняя столь важную объяснительную роль, оно должно быть у них предметом тщательного теоретического анализа.

Как ни странно, однако, такого рода анализ (основательный и систематичный) в их публикациях трудно обнаружить. Его нет, конечно, ни у Сёрла, ни у Деннета, ни у Чалмерса. Его нет и у В.В. Васильева, который специально выделяет основные отношения «физического» и «ментального» (1, с. 40), более того, даже говорит о важности «прояснения» этих понятий (Там же, с. 43).

Обычно в текстах всех этих авторов множество раз используется термин «физическое» как нечто само собой разумеющееся и производные от него термины «физическая реальность», «физическое событие», «каузальная замкнутость физического» и др. Между тем уже элементарный анализ показывает неоднозначность использования этих терминов, что сильно сказывается на качестве теоретических построений, связанных с проблемой «сознание и мозг». Это отмечали еще Р. Брандт и Дж. Ким на пер-вом этапе ее разработки в аналитической философии (24, р. 218).

Правда, уже в 1958 году Г. Фейгл в своей знаменитой статье «Ментальное и физическое» попытался дать общее определение «физического», выделяя два его значения: в широком смысле – «физическое 1», и в узком смысле – «физическое 2». Первое определяется им как «множество объектов, которые могут быть описаны (и возможно, объяснены и предсказаны) в понятиях языка с интерсубъективным наблюдательным базисом» (25, р. 421); такой язык всегда характеризует «пространственно-временно-каузаль-ную структуру» (Там же). В узком смысле «физи-ческое 2» означает «неорганические процессы» и выражается «тем типом понятий и законов, кото-рые достаточны в принципе для объяснения и предсказания неорганических процессов» (Там же, р. 397).

Фейгл считал, что когда речь идет о тождестве «ментального» и «физического», то последнее долж-но браться в смысле «физического 2». Это заключение вызвало довольно широкую критику среди представителей «научного материализма». Некоторые из них склонялись к точке зрения, согласно которой «физическое» определяется содержанием физики как науки, но тогда «физическое 1» охватывает и химические, биологические, социальные объекты. С другой стороны, использование «физического 2» тоже не вполне адекватно, так как физические понятия и методы имеют пусть не решающее, но все же существенное значение в исследовании биологических процессов и того, что происходит в нервной системе, но они не отображают их качествен-ную специфику.

Однако нередко «физическое» трактовалось в слишком широком смысле – как всякая объективная реальность, «материя» вообще – и приобретало тем самым метафизическое звучание.

Такое чрезмерно широкое определение категории физического, по существу, порывает с тем значением «физического», которое базируется на реальном содержании физической науки и понимании перспектив ее развития. Оно представляет собой абсолютизацию «физического» либо в смысле постулирования некой единой и всеобъемлющей «физической субстанции», либо (при эпистемологическом акценте) в смысле неизбежного поглощения физикой всех возможных научных дисциплин.

Объективная реальность далеко не исчерпывается физической реальностью. Весьма наивно изображать объективную реальность в виде некой одномерной структуры, воплощающей в себе только физические компоненты, их отношения и взаимосвязи. Объективная реальность многомерна; и то, что именуется «физическим», есть один из ее аспектов. Категория физического, будучи весьма широким понятием, должна рассматриваться лишь в неотрывной связи с реальным физическим знанием. Эта категория выражает в обобщенном виде специфику методов, результатов, гипотез и проблем физического исследования.

Категория физического остается «открытой» (как, впрочем, и любая иная категория науки), знаменуя возможность и необходимость дальнейшего развития физического знания, в том числе существенных изменений в самом его теоретическом базисе. Однако она не настолько «открыта», чтобы допускать возможность охвата ею в будущем всех объектов действительности и всех принципов и методов научного объяснения.

Такая унификация всего научного знания на базе единственной фундаментальной науки – физики – входила в проекты логического позитивизма, как известно, потерпевшие в этом отношений полный крах. Я должен попросить прощения у читателей: приведенные выше три абзаца дословно переписаны из моей книги тридцатилетней давности (19, с. 64–65). Они, конечно, несут некоторый налет интеллектуальной атмосферы того давнего времени, но их суть я готов отстаивать и сегодня. В те годы проводилось основательное обсуждение проблемы физической реальности, ее онтологических и эпистемологических аспектов (работы Э.М. Чудинова, В.С. Стёпина, Л.Г. Антипенко, М.Э. Омельяновского, П.С. Дышлевого, А.М. Мостепаненко и др.). Его результаты (рассмотренные там же: с. 66–74) использовались мной тогда в целях критики «научного материализма» с его «теорией тождества ментального и физического», но, думаю, материалы этого обсуждения сохраняют свое значение и сегодня для анализа и критического осмысления «физического», взятого в виде того клише, которое кочует из текста в текст у представителей аналитической философии, да и у некоторых наших авторов. Я остановился на этих вопросах потому, что они, к сожалению, не находят места при освещении у нас историко-философских аспектов разработки проблемы «сознание и мозг».

Ограниченность парадигмы физикализма, безраздельно господствовавшей в науке примерно до средины прошлого века, стала ясной в результа-те формирования парадигмы функционализма, что было тесно связано с развитием кибернетики, био-логических дисциплин, математики, структурных и системных подходов, с исследованием инфор-мационных процессов и самоорганизующихся систем.

Парадигма функционализма выражается в том, что описание функциональных отношений логически независимо от описания физических свойств, а это исключает редукцию первых ко вторым. Тем самым парадигма функционализма создает новый фундаментальный теоретический базис для описания, объяснения и во многих случаях для предсказания функциональных процессов, поведения сложных систем (биологических, технических, социальных), для определения закономерностей и правил преобразования в них информации, эффективной регуляции и управления (к этому базису относятся уже упоминавшиеся принципы изофункционализма систем и инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя).

 

3.Суть информационного подхода к проблеме «сознание и мозг»

 

Парадигма функционализма служит теоретическим базисом для обоснования информационной причинности, выяснения ее специфики по сравнению с физической причинностью, а тем самым для решения сложных вопросов, связанных с психической причинностью, поскольку она является видом информационной причинности.

Можно было бы начать с критических соображений В.В. Васильева по поводу информационной причинности, которая, по его мнению, несостоятельна, и в этом заключается, как он считает, главная неувязка, «главная проблема теории Дубровского» (1, с. 185). Автор, однако, ни слова не говорит о том, в чем же именно состоит эта «теория Дубровского». Поэтому, чтобы аргументированно ответить В.В. Васильеву и тем, кто отрицает информационную причинность, приходится напомнить ее суть.

Она сравнительно четко и просто организована и потому удобна для критики. В ней принимаются две исходные посылки: 1) информация необходи-мо воплощена в своем материальном, физическом носителе (т. е. не существует вне и по-мимо него) и 2) информация инвариантна по отношению к физическим свойствам своего носителя (одна и та же информация может быть воплощена и передана разными по своим физическим свойствам носителями, т.е. кодироваться по-разному; например, информация о том, что завтра ожидается гроза, может быть передана на разных языках, устно, письменно, с помощью азбуки Морзе и т.д.; во всех этих случаях ее носитель может быть разным по величине массы, энергии, пространственно-временным характеристикам). Если эти посылки принимаются, то можно идти дальше, если нет, то каковы контраргументы.

Кроме этих двух исходных посылок требуется принятие одного соглашения: 3) явление субъективной реальности (например, мой чувственный образ в виде зрительного восприятия предмета А, переживаемый в данном интервале) может интерпретироваться как информация (о данном предмете). При этом понятие информации берется в общепринятом в науке смысле (предложенном Н. Винером) – как «содержание сообщения», «содержание сигнала», не вдаваясь в его различные философские истолкования, которые в данном слу-чае не обязательны, но могут быть в дальнейшем развернуты[36]. Если это соглашение не принимается, то каковы контраргументы? Если принимается, тогда можно сделать следующий шаг.

Поскольку приведенное явление субъективной реальности есть информация об А (обозначим его А), то оно имеет свой определенный носитель (обозначим его Х), который согласно данным нейронау-ки представляет собой сложную мозговую нейродинамическую систему, т. е. явление субъективной реальности необходимо связано с соответствующим мозговым процессом как информация со своим носителем. Х есть функциональная, информационная система. Хотя она необходимо включа-ет физические компоненты, ее в точном смысле нельзя назвать физической системой, так как ее функциональная специфика не может быть объяснена на основе физических свойств и закономерностей. Это показывает анализ характера необходимой свя-зи А и Х.

Кратко: связь между А и Х является функциональной, представляет собой кодовую зависимость, сложившуюся исторически, в филогенезе или онтогенезе; А и Х – явления одновременные и однопричинные; они находятся в отношении взаимооднозначного соответствия; Х есть кодовое воплощение А или, короче, код А. Именно кодовая структура типа Х определяет наличие качества субъективной реальности, т.е. сознаваемого переживания мной данного чувственного образа (об этом подробнее чуть ниже). Основательное исследование связи АХ, структурной и функциональной организации систем типа Х, означает расшифровку мозгового кода данного психического явления.

В этой связи выясняются теоретические и методологические вопросы задачи расшифровки кода, типы кодов, способы их преобразования, специфические черты тех мозговых кодов, которые являются носителями явлений субъективной реальности, т.е. информации, данной личности в «чистом» виде (поскольку ее мозговой носитель целиком закрыт для личности, никак не отображается ею); именно такая данность, представленность нам информации в «чистом» виде и выражает качество субъективной реальности. На этой основе определяется экспериментальная программа исследований в области расшифровки мозговых кодов психических явлений. В ее реализации за последние годы уже достигнуты значительные успехи (см.: 27). Это открывает возможности для экспериментальной программы исследования коммуникативного кольцевого контура, несущего в себе цепь кодовых преобразований – от мозгового кода типа Х и затем кодовых структур речепроизводства, мимики, выражения глаз до восприятия и декодирования этих сигналов в мозгу другого индивида, вплоть до преобразования их опять же в кодовую структуру типа Х, несущую ему информацию в «чистом» виде, т.е. в форме явления его субъективной реальности (для краткости я выделил лишь некоторые звенья коммуникативного контура; в действительности он далек от линейного изображения и включает многие другие звенья и преобразования).

Следующие вопросы: почему в ходе эволюции возникает качество субъективной реальности (зачем оно?) и почему некоторые информационные процессы, по выражению Чалмерса, «не идут в темноте»? Почему в них информация не только «презентируется», но и «субъективно переживается»? Как возникает и осуществляется такое переживание в результате определенных кодовых преобразований в мозговой нейродинамике?

На эти вопросы мною с позиций информационного подхода даны подробные ответы, которые здесь нет возможности воспроизводить. Они изложены в ряде моих работ. В наиболее компактном виде это сделано в упоминавшейся уже статье, которая так и называется – «Зачем субъективная реальность, или “Почему информационные процессы не идут в темноте”? (jтвет Д. Чалмерсу)». Эту статью я и рекомендую моим оппонентам для критического анализа (12, с. 139–164).

Остановлюсь лишь кратко на нескольких важных моментах. Ответы на указанные вопросы включают критику эпифеноменализма и ряда распространенных суждений в аналитической философии, касающихся аргумента мыслимости «зомби». Последний основан на утверждении, что абсолютно все функции   человека   (поведенческие,  речевые,  когнитив-

ные, творческие) могут осуществляться «в темно-те», что качество субъективной реальности для них не обязательно, избыточно. В этом случае из клас-са функций неправомерно исключаются менталь-ные функции; не говоря уже о том, что «функциональное» нередко отождествляется с «физическим». К тому же мысленные эксперименты с «зомби» проводятся на отдельных примерах. Общие выводы из них теоретически не корректны в силу неопределенности того, что подразумевается под «всеми функциями» и под «всеми ментальными явлениями». Надо признать, однако, что широкое многолетнее обсуждение темы «зомби» послужило постановке и осмыслению ряда актуальных вопросов проблемы сознания (см.: 5).

Качество субъективной реальности выступает как особый способ представленности информации индивиду. Он включает помимо отображения объекта также и отображение принадлежности этой информации данному индивиду (данному Я). У человека качество субъективной реальности связано с двумя основными свойствами: 1) данностью информации в «чистом» виде (поскольку мы никак не отображаем ее носитель, не чувствуем, что происходит в нашем мозгу, когда переживаем образ или думаем о чем-либо) и 2) способностью оперировать этой информацией по своей воле в достаточно широком диапазоне.

Для того чтобы информация обрела форму субъективной реальности, т.е. была представлена мне в «чистом» виде, необходимо, по крайней мере, двуступенчатое, кодовое преобразование: первое из них представляет информацию, которая пребывает в «темноте», второе преобразование «открывает» и тем самым актуализует ее в «чистом» виде для нашего Я, делает доступной для произвольного оперирования и использования в целях управления. Тем самым производится информация об информации, что служит условием ее субъективной переживаемости для индивида; создается новый уровень интеграции и переработки информации и новый способ управления целостным поведением организма.

Многоступенчатость операций такого рода позволяет выходить за рамки текущей ситуации, обобщать опыт, развивать способность «отсроченного действия», «пробного действия без его реализации», прогнозирования, проектирования, построения моделей желательного или нежелательного будущего, т.е. способность действий в виртуальном плане. Субъективная реальность и есть по существу первичная форма виртуальной реальности, возникающая уже у животных. Она приобретает чрезвычайное развитие и многообразные формы и функции благодаря кодовой системе языка, различным видам социальной символики, средствам массовых коммуникаций, характерным для информационного общества.

Но что означает моя способность произвольного оперирования информацией в «чистом» виде, т.е. собственными мыслями, чувственными образами? Она означает мою способность произвольно оперировать некоторым классом собственных мозговых нейродинамических систем (в силу того что А и Х являются одновременными и однопричинными, взаимно однозначно соответствуют друг другу). Признание этого означает, что я могу по своей воле управлять некоторым классом кодовых преобразований на уровне собственной мозговой Эго-системы (структурно-функциональной подсис-темы головного мозга, представляющей мое Я)[37]. Но способность управлять собственной мозговой нейродинамикой означает, что Эго-система головного мозга является самоорганизующейся системой и ее функциональные возможности это – функциональные возможности моего Я. Следовательно, акт свободы воли (как в плане производимого выбора, так и в плане генерации внутреннего усилия для достижения цели) есть акт самодетерминации (эти вопросы в разных планах обсуждались во всех моих книгах и многих статьях)[38].

Обоснование реальности свободы воли как актов самодетерминации мозговой Эго-системы позволяет теоретически корректно «соединить» наше Я с на-шим мозгом, глубже осмыслить проблемы психической саморегуляции и «ментального» управления собой (в том числе этической саморегуляции и самоуправления), феномены «напряжения мысли», «напряжения воли», «дефицита воли», «сильной воли», так называемой «психической энергии», ибо самодетерминация мозговой Эго-системы, следовательно, нашего Я, включает управление биохимическими процессами, ответственными за производство энергии, необходимой для выполнения задуманного действия, для достижения поставленной цели.

Тем самым удостоверяются наличие неизведанных ресурсов самополагания и самопреобразования, наша (пока еще слабо освоенная) способность расширять контуры психической регуляции (включая создание доступов к механизмам интенсификации творческой деятельности, укрепления воли, действенности высоких жизненных смыслов и ценностей, а с другой стороны к использованию ресурсов жизнестойкости нашего организма, в частности, доступа к вегетативным функциям, как это умеют делать йоги.

Другими словами, обосновывается наша способность расширять диапазон возможностей управления собственной мозговой нейродинамикой, а тем самым и собственными телесными процессами[39] (со всеми вытекающими из этого желательными для нас следствиями, в том числе экзистенциального характера). Все это вносит существен-ные коррективы в понимание «природы человека», в проблематику его обучения, воспитания, самопреобразования, развития творческих способностей, позволяет наметить новые направления исследований и теоретического осмысления «перспектив человека».

В этом отношении большой интерес представ-ляет программа Движения «Россия 2045», остро ставящая вопрос о будущем земной цивилизации, о выходе ее из приближающегося сингулярного тупика, а это настоятельно требует преобразова-ния природы человека в плане преодоления его ненасытного потребительства, агрессивности, эгоистического своеволия. Такие перспективы открываются конвергентным развитием НБИКС (нанотехнологий, биотехнологий, информационных, когнитивных, социальных технологий и соответствующих им областей научного знания). Разработка проблемы «сознание и мозг» в контексте НБИКС приобретает первостепенное значение. Информационный подход способен в существенной мере содействовать решению задач когнитивной науки и развитию когнитивных технологий.

Информационный подход позволяет, на мой взгляд, преодолеть «провал в объяснении», как его описывал Томас Нагель. Этот «провал» касается, в первую очередь, научного теоретического объяснения. Ведь проблема «сознание и мозг» является прежде всего междисциплинарной (я сказал бы даже, трансдисцплинарной) научной проблемой (в силу чего в ней сильно выражен метанаучный теоретический каркас), она, безусловно, содержит весьма существенные философские импликации. Но она не может быть названа чисто философской, по преимуществу философской, как склонен думать В.В. Васильев.

Эти положения крайне важно подчеркнуть, так как у большинства представителей аналитической философии (и у В.В. Васильева тоже) в проблеме «сознание и мозг» четко не различается ее научное и философское содержание. Над ней довлеет классическая дихотомия «духовного» и «телесного», возведенная в метафизический ранг. И поскольку многие «танцуют» от этого, то они пытаются решать «трудную проблему» чисто философским способом, так сказать, «сверху» и «сразу». Такой путь, как свидетельствует опыт последнего столетия, оказывается, мягко выражаясь, мало продуктивным. Основное содержание знаний о мозге – результат научных исследований, философия имеет к ним косвенное отношение. Описание же и трактовка феноменов сознания весьма существенно определяются философскими установками и понятиями. Однако и феномены сознания могут с достаточным основанием описываться обыденными, научными и метанаучными средствами (во всяком случае, в тех отношениях, когда речь идет об их связи с мозгом).

Должен еще раз повторить, что для меня являет-ся общим местом то, что философские принципы и установки неустранимы, играют незаменимую роль в разработке проблемы «сознание и мозг», особенно это касается ее эпистемологических, онтологических и философско-методологическх аспектов. Но для успешной ее разработки на нынешнем этапе чрезвычайно важно различать и соотносить научный, метанаучный и философский уровни ее содержания, а тем самым соответствующие им средства исследования.

Надо четко различать классическую психофи-зическую проблему – философскую по своей сути – и современную психофизиологическую проблему, сердцевина которой состоит в вопросе об отношении качества субъективной реальности к мозговым процессам. Последняя является научной проблемой, допускающей теоретическое решение, которое опирается на мощный эмпирический базис и способно, в свою очередь, инициировать новые направления, новые методы, новые результаты в исследованиях сознания.

Поэтому «провал в объяснении» должен быть преодолен прежде всего научными теоретическими средствами (специально научными и метанаучными). К этому и призван информационный подход, способный создать «концептуальный мост» между двумя системами понятий и описаний, которые не имеют между собой прямых логических связей (имеется в виду «язык» описания явлений сознания, в основе которого лежат категории смысла, ценности, интенциональности, цели, воли, и язык описания мозговых процессов, в основе которого лежат категории массы, энергии, пространственно-вре-менных отношений и используются физиологические понятия).

Категория информации, будучи научной и метанаучной по своему содержанию, допускает не только формальное, но также семантическое и прагматическое описание (т.е. ценностно-смысловое описание и описания в качестве фактора управления, активности), в то же время информация необходимо воплощена в своем материальном носителе, в определенном коде и, следовательно, требует его описания (как обладающего соответствующими субстратными, физическими, химическими, пространственно-временными свойствами). В силу этого явления сознания и мозговые процессы получают описание и объяснение в рамках информационного процесса и тем самым в единой и уже довольно развитой концептуальной структуре, выполняющей роль искомого «моста».

Предлагаемая мной концепция, основанная на информационном подходе, изложена во многих моих публикациях, Она противопоставляется мной основным концепциям аналитической философии (тем, которые были рассмотрены выше, как, впрочем, и другим, не попавшим в поле внимания). Разумеется, она требует пристального критического анализа, и я жду его от моих оппонентов.

 

 

4. Психическая причинность как вид информационной причинности и «каузальная замкнутость физического»

 

Выше уже подчеркивалось, что объяснение психической причинности составляет один из главных вопросов проблемы «сознание и мозг». В аналитической философии употребляется термин «ментальная причинность», который в наших целях допустимо использовать наряду с термином «психическая причинность», но с условием, что последний может обозначать и различные неосознаваемые психические причины, т.е. действующие «в темноте». Поэтому будем использовать термин «ментальная причина» лишь для тех случаев, когда в роли причины выступает явление субъективной реальности (наиболее трудный для объяснения случай информационной причинности).

Обычно задают вопрос: имеются ли достаточные основания для выделения информационной причинности как особого класса причинности по сравнению с физической причинностью? Чтобы ответить на него, придется кое-что повторить из ранее сказанного.

Отличие информационной причины от физической определяется принципом инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя. Здесь причинный эффект вызывается именно информацией на основе сложившейся кодовой зависимости, а не самими по себе физическими свойствами носителя этой информации, которые могут быть разными (что наглядно выступает в языковой коммуникации).

Важно подчеркнуть, что понятие информационной причинности не противоречит понятию физической причинности, которое сохраняет целиком свое значение, если не претендует на роль универсального средства объяснения всех явлений действительности, всех без исключения причин, скажем, на объяснение причин последнего мирового экономического кризиса или, чего проще, действий моего приятеля, вызванных моей просьбой. В составе информационного причинного фактора, разумеется, всегда присутствуют физические компоненты и для них остаются в силе физические закономерности, но они недостаточны, неадекватны для объяснения вызываемого им следствия. Понятие информационной причинности существенно расширяет теоретические средства объяснения и становится необходимым в тех случаях, когда собственно физическое объяснение оказывается невозможным или неадекватным. Так обстоит дело, когда предметом исследования служат самоорганизующиеся системы (биологические, социальные, а в ряде отношений и техни-ческие).

Сосредоточимся теперь на понятии менталь-ной причины. Прежде всего, надо уточнить понятие «ментального» (аналогично тому, как надо было выше уточнять понятие «физического»). В аналитической философии понятия «ментальное», «ментальное свойство» носят зачастую слишком абстрактный характер. В них фиксируется лишь опреде-ленная противоположность «физическому», отличие «ментального языка» от «физического», специфика описания «ментальных свойств» (отсюда основные камни преткновения: «дуализм свойств», «аномализм ментального», «множественная реализуемость», «экстернализм ментальных свойств» и др.). Тем не менее, несмотря на абстрактность «ментального», допускаются всё же его эмпирические иллюстрации путем использования психологических и феноменологических данных.

Однако при этом зачастую игнорируется, не выделяется необходимое свойство ментального – его принадлежность тому или иному Я. Не существует такого ментального явления, которое не было бы в той или иной степени компонентом целостной субъективной реальности данного индивида, его Я. Всякое ментальное явление несет на себе печать своего Я – и в отношении уникальных свойств этого Я, и в отношении его инвариантных свойств. Феноменологический анализ этих инвариантных свойств показывает, что к ним должны быть отнесены не только смысловые и ценностные регистры, но и фундаментальное свойство активности Я (оно выражается такими понятиями, как интенциональность, целеполагание, желание, убеждение, стремление, вера, воля).

Активность Я интегрально выражается в его постоянной способности к самоорганизации, к поддержанию своей идентичности, реализации веровательных установок и целевых векторов. Свойство активности в той или иной степени присуще всякому выделенному ментальному явлению, так как за ним всегда стоит его Я. А постольку свойство активности (наряду со свойством принадлежности) должно быть включено в содержание понятия ментального. Это особенно важно, когда рассматривается вопрос о ментальной причинности.

В аналитической философии при обсуждении вопроса о ментальной причинности оперирование абстрактным понятием «ментального» (лишенным, как правило, указанных свойств) и его соотнесение со столь же абстрактным понятием «физического» порождает неразрешимые парадоксы.

Это хорошо показано А.З. Черняком в его содержательной статье, посвященной вопросу о «каузальной эффективности ментального» (30), пожалуй, единственной в нашей философской литературе публикации, в которой на высоком профессиональном уровне специально анализируется эта острая тема. А.З. Черняк рассматривает два вопроса ментальной каузальности – ее релевантность («что делает нечто ментальное участником причинно-след-ственных отношений»?) и ее эффективность (как нечто ментальное «может иметь каузальное влияние в мире?») (Там же, с. 192). Он показывает, что объяснение ментальной каузальности требует обоснованного ответа на оба вопроса. Но ни в одной из предложенных редукционистских концепций это требование не удовлетворяется.

Все способы отождествления ментального с физическим чреваты логическими противоречиями или неопределенностями. К тому же они бросают вызов убеждениям здравого смысла. «Если принять, что ментальные свойства не эффективны, если вся без остатка каузальная работа выполняется физическими характеристиками, то отсюда следует эпифеноменализм ментального» (Там же, с. 193).

А.З. Черняк критически рассматривает и функционалистский вариант редукционизма, но вместе с тем отмечает сильные стороны функционального подхода: его совместимость с «множественной реализуемостью», объяснение каузальной релевантности ментального, поскольку «функции имеют собственные каузальные влияния в мире, несводимые к каузальным влияниям их физических реализаторов» (Там же, с.196). В то же время А.З. Черняк видит слабость функционализма в том, что он, «скорее всего», не может описывать «чувственные качества», и «вероятно, не вся каузальность, связанная с ментальными свойствами, может быть объяснена функционалистски, а именно их репрезентативность в отношении реальности» (Там же, с. 197), т.е. как ментальные свойства могут «представлять нечто, чем они сами (и соответствующие им функциональные состояния) не являются» (Там же).

Эти соображения заслуживают внимания. Но важно подчеркнуть, что функциональное объяснение не обязательно должно быть редукционистским, оно может исключать редукционистскую стратегию и методологию. В данном случае ментальная причинность может ограничиваться биологическими и биосоциальными самоорганизующимися системами, рассматриваться как частный случай, разновидность информационной причинности в указанных системах. Эта причинность, как уже отмечалось, определяется сложившейся кодовой зависимостью, которая носит исторический характер. А постольку образование данной кодовой зависимости, как нового функционального компонента самоорганизующейся системы, является случайным (определяется для данных условий лишь с той или иной степенью вероятности, иногда чрезвычайно малой).

Такими историческими, случайными новообразованиями (напоминающими творческий акт) являются даже фундаментальные кодовые зависимости, определяющие биологическую и социальную самоорганизацию. Это – кодовая структура языка (возникновение множества различных языков), а также фундаментальная для всей земной жизни кодовая структура ДНК.

Один из первооткрывателей генетического кода, Фрэнсис Крик, специально подчеркивал возможность возникновения иных ее вариантов и то обстоятельство, что «определение кода можно рассматривать как абстрактную задачу вне существующих биохимических деталей» (31, с. 101). Сложившаяся структура генетического кода «по большей части явилась результатом исторической случайности в далеком прошлом» (Там же, с. 98). Эта структура зависит от того, какая именно аминокислота и какой именно адаптор соответствуют друг другу. «Возможно, существующий вариант этого взаимного соответствия определился на очень раннем этапе эволюции и, вероятно, выбор в его пользу был случайностью» (Там же, с. 104; см. также с. 109).

Если бы выбор оказался другим, универсальный генетический код земной жизни был бы другим, а вместе с ним стала бы иной и вся земная жизнь. Соответственно имели бы место отличные от нынешних информационные репрезентации (по крайней мере, уж точно, те из них, в которых организму даны «непосредственные» отображения внешних явлений). Приведенные высказывания Ф. Крика прекрасно подтверждают специфику кодовой зависимости и информационной причинности, отличие последней от физической причинности. Понятно, что жизнь на Земле могла возникнуть и развиваться лишь при определенных физических условиях, столь же несомненно, что в ходе эволюции отбирались наиболее экономичные и адекватные коды по своим физическим показателям (величине массы, энергии, пространственно-временным параметрам). Но биологическая самоорганизация и составляющие ее информационные процессы могут быть объяснены лишь на основе принципов функционализма.

Между информацией, воплощенной в определенной кодовой структуре, и тем, что она репрезенти-рует, есть строгое соответствие, но совершенно не обязательно некое подобие; раз возникнув, это соответствие остается в силе, пока оно отвечает потребностям самоорганизующейся системы, пока адекватно представляет ей «значение» для нее репрезентируемого объекта. Это характерно для квалиа (переживания «красного» или «боли» по отношению к тому, что их обычно вызывает, что является их причиной). Но именно информация, т.е. ощущение красного или чувство боли, в свою очередь, выступают причинами определенных действий человека.

Естественно, когда речь идет о воздействии ментального на физическое, то возникает и обратный вопрос: о действии физического на ментальное. Его особенность в том, что здесь имеется в виду действие физического фактора на носитель информации, на ее кодовую структуру. Не говоря уже о сильных физических воздействиях, которые разрушают кодовую структуру и тем самым ликвидируют воплощенную в ней информацию (в том числе в качестве субъективной реальности), слабые физические воздействия способны случайным образом изменять кодовую структуру, вызывать в ней мутации, вносить изменения в семантические и прагматические свойства информации. Кроме того, – и это, пожалуй, главное, – физическое воздействие является первоисточником ощущений; но и здесь между воздействием, например, на нервные элементы сетчатки потока фотонов и возникновением субъективного переживания в виде ощущения находятся многочисленные звенья информационных процессов и их преобразований, которые нельзя объяснить сугубо физическими причинами.

Приведу еще два аргумента в пользу обоснования специфики ментальной причинности по сравнению с физической причинностью.

1. Когда речь идет о ментальной причинности, то обычно не упоминают почему-то следующее важное обстоятельство: ментальная причинность означает не только воздействие ментального на физическое, но и воздействие ментального на ментальное. Когда, например, одна мысль (Б) вызывает другую (В), то в ряде случаев можно довольно четко описать и представить отношение Б к В как причину и следствие. Естественно, что Б в качестве определенной информации имеет своим носителем определенную нейродинамическую систему Y, а В – другую нейродинамическую систему Z. Переход А в Б есть кодовое преобразование, т. е. переход Y в Z. Ничего другого ментальная причинность не может означать. Это преобразование информации, данной мне в «чистом виде», носители которой мной не отображаются; последние, однако, не могут быть названы в точном смысле «физическими», так как представляют собой биологические, нейродинамические функциональные системы.

То же самое, в принципе, имеет место, когда ментальная причина вызывает телесное следствие (скажем, движение руки). В этом случае она инициирует и запускает двигательную программу, моторный информационный паттерн (процесс сравнительно хорошо изученный в современной нейронауке). К слову, само возникновение качества субъективной реальности в ходе эволюции неразрывно связано со способностью психического, ментального управления, т.е. информация в форме субъективной реальности может мгновенно запускать моторные программы, вызывать соответствующие действия (современные нейронаучные исследования, в том числе касающиеся «зеркальных нейронов» и «зеркальных систем» убедительно свидетельствуют о такого рода фундаментальной связи, см. об этом (32)).

2. Ментальная причина наиболее ярко проявляется в произвольных действиях, обусловленных ценностно-смысловой структурой нашего Я. Эти действия находятся за пределами физического объяснения, но, как уже говорилось выше, доступны для информационного и психофизиологического объяснения. Известно, что более высокое по ценностному и веровательному рангу ментальное явление способно обладать более мощным причинным действием на ментальные же и на телесные процессы. Нам знакомы многочисленные факты, когда в результате психотренинга некоторые индивиды (йоги и др.) достигали поразительных эффектов психической регуляции своими вегетативными нервными процессами, обычно «закрытыми» для произвольного управления. Хорошо известны соматические эффекты «сверхценной идеи» и многие подобные проявления чрезвычайной мощи психической причинности, саморегуляции, ментального управления[40]. Эти эмпирические аргументы должны находить место в способах и средствах объяснения ментальной причинности. Последнее не может быть наглухо замкнуто в логических конструкциях. Теоретическое, порывающее живые связи с эмпирическим, напоминает схоластику, не способно служить решению нашей проблемы (более подробный анализ проблемы психической причинности и психического управления содержится в (19, с. 194–200)).

Теперь можно, наконец, приступить к ответу на критические замечания В.В. Васильева. Приведу их полностью (но позволю себе для удобства четкого ответа автору разбить этот текст, ни в чем его не нарушая, на части, обозначив их (1), (2), (3), (4) и выделив курсивом наиболее важные места): «Главная проблема теории Дубровского, по-видимому, в том, что он не вполне проясняет, есть ли информационная причинность просто высокоуровневое проявление базовой физической причинности, или же она представляет собой нечто самостоятельное. (1)  Иными  словами,  являются  ли  каузальные  воз-

можности квалиа чем-то превосходящим каузальные возможности нейронных «кодов», в которых они реализованы (2), – и если да, то как можно согласовать это с принципом каузальной замкнутости физического. Между тем создается впечатление, что он склоняется к отрицательному ответу. (3) Но такой ответ крайне затрудняет объяснение того, зачем вообще нужны квалиа. Попытки подобного объяснения неизбежно вращаются по кругу, поскольку всегда можно сказать, что все те функции, с которыми предположительно связаны квалиа, могли бы быть реализованы без них» (4) (1, примечания к главе 4, с. 185).

Характер приведенных замечаний свидетельствует о том, что автор не выходит здесь из русла одномерного физикалистского видения проблемы, не предполагает иной теоретической перспективы. Кроме того, его аргументы являются недостаточно прицельными, поскольку он оставляет в стороне суть моей концепции.

Итак (1): информационная причинность не является «просто высокоуровневым проявлением базовой физической причинности». Она есть «нечто самостоятельное» в том смысле, что принципы ее описания и объяснения, а также обусловленные ими концептуальные и эмпирические обоснования существенно отличаются от принципов описания и объяснения физической причинности, от теоретического и эмпирического базиса ее обоснования. Этим определяется и онтологический статус информационной (и ментальной) причинности. Как будто в науке возможно обоснование онтологических утверждений, минуя анализ и обоснование тех познавательных средств (теоретических и эмпирических), с помощью которых это производится. Здесь желательно оставить в стороне метафизические конструкции и интерпретации, которые, на мой взгляд, сами по себе в данном случае мало продуктивны. Безусловно, они могут вовлекаться в обсуждение проблемы ментальной причинности, но это потребовало бы дополнительных рассуждений и специального анализа.

(2) Являются или не являются «каузальные возможности квалиа чем-то превосходящим каузальные возможности нейронных «кодов», в которых они реализованы»? Вопрос не вполне корректен, поскольку неясен смысл термина «превосходящий» («быть превосходящим»). Всякое квалиа необходимо воплощено в своем нейронном коде, не существует вне и помимо него (это следует из первой посылки моей концепции). Но одно и то же по содержанию квалиа может быть воплощено в разных нейронных кодах и вызывать различные следствия, из которых одно может «превосходить» другое (по каким-то показателям, в том числе и по физическому эффекту). Не исключено и то, что квалиа в одном и том же кодовом воплощении, но в другом функциональном контексте способно вызывать следст-вие, намного «превосходящее» предыдущие и т.д. Но, главное в том, как уже много раз говорилось, что нейронный код является функциональной динамической структурой, несущей информацию, сами по себе физические компоненты и свойства которого не определяют вызываемое им данное конкретное следствие.

(3) И тут следует «роковой» пункт насчет «принципа каузальной замкнутости физического». В.В. Васильев как будто снимает с меня подозрение, что я его отрицаю. И напрасно! В той трактовке этого принципа, который представлен в его книге, я не могу его принять, о чем уже шла речь. На мой взгляд, автор берет его в виде абстрактного клише, как и в случаях употребления «ментального» и «физического». Мы, говорит В.В. Васильев, не можем помыслить ничего, что отличалось бы от «ментального» и «физического», «ничего такого представить мы не в состоянии» (1, с. 82). Точно так же мы не можем себе представить нечто отличное от «каузальной замкнутости физического». Здесь у нас «просто нет альтернативы» (1, с. 211). Кто такие «мы», к сожалению, не уточняется. В современной космологии, однако, есть такая альтернатива, например Большой взрыв[41].

Судя по всему, В.В. Васильев истолковывает принцип каузальной замкнутости физического в том смысле, что всякое событие в мире имеет достаточную физическую причину. С этим, однако, нельзя согласиться. Очевидно, что некоторые причины не могут именоваться физическими (об этом также уже шла речь).

(4) Далее следует стандартный для аналитической философии ход мысли: если я допускаю необходимую воплощенность квалиа (информации) в нервном коде, то непонятно, зачем нужны квалиа, и я попадаю якобы в замкнутый круг. В.В. Васильев мог бы продолжить свой ход мысли: если я допускаю, что информация необходимо воплощена в своем коде, то непонятно, зачем нужна информация. Она тоже оказывается эпифеноменом!  Таково

типичное рассуждение и радикального физикалиста, игнорирующего специфику информационного процесса, информационного управления, явлений самоорганизации и саморегуляции. Для него «физическое» покрывает и «объясняет» все мыслимые изменения в мире, включая биологические и социальные. «Каузальная замкнутость физического» действительно порождает «замкнутый круг». Он возникает не только для редукционистов-физикалистов, но и для редукционистов-функционалистов.

Важно подчеркнуть, что В.В. Васильев, как и многие теоретики, в мышлении которых берет верх парадигма физикализма, не разводит четко понятия «физического» и «функционального», нередко отождествляет «функциональное» с «физическим» (см., например, 1, с. 234 и многие др.). Редукционисты-функционалисты типа Деннета игнорируют спе-цифику ментальных функций, ограничивают понятие функции поведенческими актами, отождествляют информацию и ее носитель. С этой позиции, конечно, тоже неясно, зачем нужны квалиа. Но парадигма функционализма – это надо еще раз подчеркнуть – вовсе не предполагает только редук-ционистскую программу и соответствующую ей методологию объяснения явлений субъективной реальности (ментального), она способна служить теоретической основой информационного подхода к решению «трудной проблемы». Эти вопросы многократно обсуждались в моих работах, и нет нужды снова к ним возвращаться.

Вызывает удивление, что истолкования В.В. Ва-сильевым понятий «физического» и «каузальной замкнутости физического» совершенно отключены от современных философских и метанаучных трактовок детерминизма, которые широко обсуждаются в нашей и зарубежной литературе (см., напри-мер, 39).

Для него как бы не существует категорий случайности, спонтанности, вероятностной детерминации, саморегуляции и самодетерминации, точек бифуркации и диссипативных систем. Он не касается обсуждения вопросов о телеономических процессах первого и второго рода, разработок проблемы «целевой причинности», которые, казалось бы, столь близки задаче обоснования ментальной причинности, крайне важны для методологии функционализма и понимания ее роли в исследованиях самоорганизующихся систем[42].

Надо отметить, что В.В. Васильев в последней главе своей книги не раз видоизменяет, дополняет, уточняет свои соображения по вопросам «каузальной замкнутости», ментальной причинности, реальности квалиа, его связи с Я и с головным мозгом. Это вызвано стремлением построить свою концепцию решения «трудной проблемы», которая требует более подробного, внимательного рассмотрения.

 

 

5.«Назад в будущее»

 

Так, несколько игриво, названа последняя глава книги, в которой В.В. Васильев предлагает собственную концепцию, претендующую на оригинальность. По его словам, «в системах Сёрла, Деннета и Чалмерса нет, пожалуй, ни одного прин-ципиального положения, касающегося “трудной проблемы”, под которым я бы мог подписаться» (1, с. 234). Более того, он говорит о «драматизме» ситуации в современной аналитической философии, состоящей в том, что в ней «пока мы просто не увидели реальных попыток позитивно решить “трудную проблему”» (Там же, с. 190). Против этого трудно возразить.

В чем же заключается оригинальность концепции В.В. Васильева? Он считает, что для решения «трудной проблемы» нужно исходить из «истин здравого смысла», из их феноменологического анализа. Именно такой подход может дать желаемый результат. Он предупреждает читателя, что его феноменология «будет не совсем обычной», что «это будет не дескриптивная феноменология, характерная, к примеру, для Гуссерля, а аргументативная, или аналитическая, феноменология, с давних пор привлекавшая мое внимание» (Там же, с. 206).

В ходе рассуждений, которые, на мой взгляд, мало напоминают феноменологический анализ (и тем более оставляют совершенно неясной заявленную особенность «аргументативной, или аналитической, феноменологии»), автор заключает, что «к истинам здравого смысла можно причислить универсальные положения, необходимо связанные с механизмом человеческого познания. И мы, – заявляет он, – нашли такое положение – принцип тождества прошлого и будущего» (Там же, с. 210). Он называет его «аксиомой тождества» и подчеркивает, что это «строгое тождество», так как оно «имеет силу в обоих направлениях» (Там же, с. 223). Однако В.В. Васильев оговаривается, что «принцип тождества» «не является тезисом здравого смысла. Скорее, его надо выявлять с помощью рефлексии» (Там же, с. 210). И он предпринимает ряд «рефлексий» с целью обоснования универсальности «тождества прошлого и будущего», рассуждая о связи «сингулярного» и «совокупного события», об «устройстве моей когнитивной способности», подтверждающем якобы такое «тождество».

На мой взгляд, его рефлексии и интерпретации «строгого тождества» прошлого и будущего слишком абстрактны и «безразмерны», вступают в противоречие со многими суждениями здравого смысла, не говоря уже о теоретическом понимании соотношения прошлого и будущего, о решении этих вопросов в современной физике и синергетике, от которых автор полностью отрешен. Вряд ли нужно доказывать, что «принцип тождества прошлого и будущего», полагаемый в качестве универсального, является в высшей степени сомнительным.

Тем не менее, автор кладет этот «принцип» в основу своей концепции решения «трудной проблемы сознания» и выводит из него положение о том, что «каждое событие имеет причину» (Там же). А она, конечно, является физической. Таким образом, «само устройство моей когнитивной способности, – продолжает он, – навязывает мне тезис о каузальной замкнутости физического» (Там же, с. 211).

Но как быть с ментальной причиной? Ей ведь не остается места. В.В. Васильев признает, что тут «мы сбились с пути» (Там же, с. 213) и что «сбой» произошел из-за того, что «анализ истоков каузальной веры проводился на поверхностном уровне» (Там же, с. 214). Он «углубляет анализ», обнаруживая сложность структуры причинного действия, в частности возможность одного и того же события быть следствием разных причин, и приходит к выводу, что «причины событий с необходимостью проявляют свою каузальность лишь при наличии у них тождественной каузальной истории. Таким образом, мы допускаем возможность влияния прошлого на ход событий» (Там же, с. 214–215). Прошлое же индивида сохраняется на его «приватном уровне». «И теперь ясно, что оно действительно может играть роль в детерминации нашего поведения при том, что каждое событие нашей жизни имеет публичную, физическую причину. Все дело в том, что эти физические причины необходимо вынуждают наше поведение лишь при условии их встроенности в те ряды событий, которые имели место в нашем прошлом, а оно оседает в образной памяти, фундирующей объекты наших интенций, т.е. в приватных ментальных состояниях. Вот мы и отыскали выход из старого лабиринта ментальной каузальности» (Там же, с. 215).

Но не будем спешить с поздравлениями. Автор заявляет, что ему удалось совместить принцип каузальной замкнутости физического с признанием ментальной причинности. Но ведь то, что «оседает в образной памяти», есть бывшее ментальное; до тех пор, пока оно хранится в памяти, оно лишено качества субъективной реальности, обретая его снова лишь в результате актуализации. Только тогда оно может быть названо ментальным и, значит, выступать в роли ментальной причины. Как мы видим уже не в первый раз, само качество ментального (субъективной реальности) у автора вынесено за скобки, а в таком случае неправомерно вести речь о ментальной причине. Часто он отождествляет ментальное с «контентом» (с его «содержанием»). Однако «контент» может существовать на бессознательном уровне, может быть отчужден и существовать в виде записанных на бумаге слов и в иных формах объективации (в иных кодах), в которых нет и не может быть ментального качества. Оно возникает только будучи воплощенным в форме определенных нейродинамических кодов головного мозга.

Кроме того, остается неясным, что такое «тождественная каузальная история» причины события. Для прояснения этого автору надо, конечно, привлечь «Демона Лапласа», которому известны абсолютно все начальные условия.

Но главный вопрос всё же в следующем: если автор признает каузальную роль ментального («не-физического», «непространственного»), то каким образом и чем оно способно действовать на физическое, вызывать поведенческие акты? Это пока остается полнейшей загадкой.

Как явствует из предыдущего изложения в его книге, все усилия В.В. Васильева направлены против эпифеноменализма; он стремится опровергнуть его, теоретизируя с позиций «истин здравого смысла» (многие его доводы кажутся мне избыточными, ибо и без многоярусных построений автора несостоятельность эпифеноменализма с позиций здравого смысла и так достаточно ясна).

Разумеется, обоснование ментальной причинности предполагает теоретическое опровержение эпифеноменализма. Но ведь для этого достаточно лишь ответить на поставленный выше главный вопрос. В.В. Васильев все время уходит от этого вопроса, рассуждая о вещах, которые не имеют к нему прямого отношения (о «зомби», «двойниках», о «локальных» и «нелокальных физических коррелятах моего поведения» и др.). И вот, наконец, вывод: «Главный результат: есть все основания считать, что наши приватные квалитативные состояния оказывают реальное влияние на наше поведение. И это реальное влияние не связано с тем, что данные состояния просто тождественны физическим процессам в мозге и оказывают воздействие в силу такого тождества. Мы выяснили, что они не только не тождественны таким состояниям, но и не находятся к ним в отношении супервентности, т.е. не являются чем-то таким, что однозначно соответствует определенным состояниям мозга» (Там же, с. 219).

В этом «главном результате» тоже нет ответа на главный вопрос. Ментальное не тождественно «процессам в мозге» и не находится с ними в отношении однозначного соответствия. Так что же это такое? И как оно оказывает свое «реальное влияние», если не является физическим?

Не проясняют эти ключевые вопросы и рассуждения В.В. Васильева на тему «Почему мозг не может обходиться собственными, физическими силами? Зачем ему нужно сначала порождать квалиа?» (Там же, с. 220). Квалиа, отвечает он, нужны мозгу потому что без них он не сможет осуществлять человеческое поведение, ибо «никакая чисто физическая машинерия не может продублировать человеческое поведение»; роботы-зомби невозможны, у них нет индивидуальной истории, нет прошлого, они будут «одинаково реагировать на свое окружение», а у человека есть приватная история, есть память с ее «ментальным контентом», что и обеспечивает его «неодинаковое» реагирование (Там же, с. 220–221). Такого рода аргументы представляются мне не вполне корректными (о чем уже говорилось). Ко всему, они бьют мимо цели. Ведь у многих живых систем, например растений, нет ментального, но есть индивидуальная история, есть память; она есть и у амебы, и в каждой клетке организма.

В.В. Васильев еще добавляет хорошо извест-ный эволюционный аргумент о преимуществах живых систем, наделенных квалиа. Это – достойный аргумент, но используемый автором в абстрактном виде, без основательной конкретизации, он также оставляет в стороне главный вопрос «трудной проблемы».

Поскольку при попытках объяснить ментальную причинность В.В. Васильев очень много места уделяет соотношению «локальных» и «нелокальных физических факторов», полагая, что именно тут кроется ключ к его концепции, приведу еще одно высказывание: «При понимании того, что нелокальные физические причины могут действовать только через локальные в одном смысле – т.е. сопряженные с данным автономным рядом – и нелокальные в другом смысле – приватные факторы, становится очевидной невозможность обойтись без квалиа, без приватного измерения» (Там же, с. 227). В примечании к этому тексту автор добавляет: «Этим, стало быть, завершается феноменологическая дедукция понятия ментальной каузальности» (Там же, с. 244).

Вот, собственно, и вся концепция В.В. Васильева, ее «сухой остаток». Это подтверждается итоговым определением: «Итак, “трудная проблема” получает следующее решение: квалиа сопровождают функционирование человеческого мозга (а вероятно, и других неклассических систем) потому, что они являются необходимыми условиями продуцирования мозгом такого поведения организма, которое он фактически продуцирует и которое учитывает его индивидуализированный опыт» (Там же, с. 232). В примечании автора к этому заключению читаем: «Одновременно с “трудной” решается так называемая «более трудная проблема сознания» (термин Н. Блока)… Ответ таков: при отсутствии сознания другие существа не могли бы демонстрировать сходное с нами поведение, а именно проходить тотальный тест Тьюринга» (Там же, с. 246). Опять вариации на ту же, вполне ясную тему, что без квалиа невозможно человеческое поведение.

Прошу извинить меня за слишком обильное цитирование текстов В.В. Васильева, но я хотел, чтобы автор говорил сам за себя. Читатель может самостоятельно оценить качество предлагаемой концепции. На мой же взгляд, она ограничивается весьма абстрактными, не вполне определенными положениями и не только не решает «трудную проблему сознания», но даже не ставит ее достаточно полно и четко. Ведь автор обходит, затушевывает ее ключевой пункт – способ действия ментального («нефизического» на «физическое»).

Разумеется, совершенно обойти этот вопрос невозможно. И когда автор подходит к нему, его суждения и выводы оказываются либо не вполне определенными, либо элементарно некорректными. Приведу лишь некоторые примеры. Он пишет: «Хотя мозг действительно порождает квалиа, но каузальная роль квалитативных состояний шире того нейронного базиса, на основе которого они возникают» (Там же, с. 231). Она шире потому, что «отчасти определяется окружением организма, взаимодействие с которым наполняет наши приватные формы ментальным контентом» (Там же). Как будто в мозгу существуют какие-то ментальные контенты с их каузальной функцией сами по себе, вне и помимо их нейронного базиса. И как будто есть текущие ментальные контенты, совершенно независимые от окружения организма.

Вместе с тем, автор характеризует ментальные состояния как «онтологически отличные от физических процессов» (Там же, с. 235). Отличие же состоит в том, что «они размещаются» в «приватном измерении материальной системы» и «отражают ее физическое прошлое» (Там же). А поэтому они и обладают способностью воздействовать на материальную систему. «Отражение физического прошлого» вряд ли достаточно для объяснения онтологической специфики ментального и его способности воздействовать на материальную систему, не говоря о том, что содержание термина «отражение» здесь недостаточно ясно. Еще более неясно, как ментальные состояния «размещаются» в «приватном измерении».

Когда В.В. Васильеву приходится говорить о конкретных вопросах связи ментального с мозго-выми нейронными процессами, о «порождении» ментального мозгом отмеченные неопределенно-сти и некорректности усугубляются (Там же, с. 219, 220, 221, 225, 251 и др.).

Например, он утверждает, что его концепция, отрицающая отношение супервентности, «сразу заставляет пересмотреть ряд распространенных представлений о связи мозга и сознания» (Там же, с. 119). В частности, она «ставит под сомнение возможность отыскания фиксированных нейронных коррелятов сознательных состояний» и прежде всего «ментальных образов» (Там же). Крайне упрощенная трактовка возможности отыскания корреляции, игнорирующая вопросы соотношение единичного и общего, оригинального и инвариантного, содер-жательного и формального в описаниях ментальных явлений и соответственно нейронных процессов, способна создать впечатление о правдоподобности выводов автора. Однако они вопиюще противоречат действительности. В последние годы достигнуты выдающиеся результаты в установлении именно таких нейронных коррелятов путем расшифровки нейродинамических кодов «ментальных образов» в работах Гэлэнта, Нишимото, Николелиса и др. (см.: 27). Как говорится: тем хуже для фактов!

Нередко создается впечатление, что для автора ментальное – это все-таки какое-то «особое», «микроуровневое» физическое явление, обусловленное квантовыми феноменами. «Поскольку порождение сознания мозгом нельзя мыслить по модели каузальной зависимости, то его следует мыслить, скорее, как создание им приватного пространства для ментальных состояний» (1, с. 331). Что такое «при-ватное пространство для ментальных состояний» и каким образом мозг создает его в себе? Ведь ментальным состояниям нельзя приписывать пространственные характеристики. Остается думать, что это «приватное пространство» является физическим образованием. Как пишет В.В. Васильев, «есть определенные основания допускать, что подобное пространство может возникать не только в мозге, но и в гораздо более примитивных системах. И возникает оно при появлении в функционировании таких материальных систем того, что можно назвать квантовыми эффектами» (Там же, с. 331–332). Поскольку квалиа «связаны с нелокальными физическими явлениями» и события в мозге «не полностью детерминированы локальными  физическими  обстоятель-

ствами», то «роль квалиа в таком случае сопоставима с фактором, вызывающим коллапс волновой функции, – но ведь именно эта роль может отводиться квалитативным состояниям (сознанию) в ряде интерпретаций квантовой механики» (Там же, с. 227). И хотя, продолжает автор, «некоторые из выдвинутых гипотез уже пошатнулись», он не теряет надежды: «Что-то здесь обязательно будет найдено» (Там же).

Несмотря на многочисленные заявления В.В. Ва-сильева, что он решительный противник физикалистского редукционизма, проводимое им истолкование принципа каузальной замкнутости физиче-ского неотступно влечет его именно к физическому (в данном случае к квантово-механическому) объяснению природы ментального, иначе «ментальному» нечем «зацепиться» за «физическое». Отсюда и его предположение, что «возникновение сознания» зависит от «квантовых макроэффектов в мозге», и это, как он полагает, должно быть весьма интересно для философии (Там же, с. 227–228)[43].

Но особенно ярко подобная физикалистская ориентация автора, замкнутость его мысли в рамках парадигмы физикализма, проявляется в том, что он смело отрицает свободу воли, повторяя точь-в-точь аргументы радикальных физикалистов (см., например: 45; подробно эти вопросы обсуждаются мной в: 19, с. 205–207 и др.).

На этом стоит остановиться. Верно отмечая, что наше Я так же зависит от мозга, как любое квалиа, В.В. Васильев считает, что оно «не может быть центром ментальной каузальности… Не может это Я быть и источником свободных решений» (Там же, с. 229). По его убеждению, «тема ментальной каузальности часто смешивается с проблемой свободы воли. Но это совершенно разные вещи» (Там же).

«Смешивать», конечно, не нужно. Однако связь между ментальной причинностью и свободой воли – прямая и крайне существенная. Если нет ментальной причинности, то нет свободы воли. И если есть свобода воли, то есть ментальная причинность. Но если нет свободы воли (т. е. моей способности по своему желанию, выбору, решению пойти, например, в театр), то о какой ментальной причинности может идти речь (разве что о каких-то инстинктивных действиях и случаях крайне слабо осознаваемых интуитивных актов и автоматизмов). Ментальная причинность так или иначе связана с Я, это проявляется даже в случаях тяжелой психопатологии (46).

Посмотрим, как автор аргументирует отрицание свободы воли. Истоком представления о свободе воли, по его словам, «служит то, что можно назвать «чувством свободы». И говорит оно о том, что, скажем, через секунду я могу поступить так или иначе. Но если мы проанализируем его, мы убедимся в его иллюзорности» (Там же, с. 230). Далее идет «анализ»: «Уверенность, что то или иное событие реально возможно, основана на перенесении прошлого опыта на будущее – и в данном случае это именно так, поскольку, думая о возможных действиях, мы перебираем далеко не все варианты, в частности я не считаю возможным через секунду оказаться в Париже. Но перенесение прошлого на будущее, как мы знаем, предполагает веру в детерминированность событий. Это значит, что в любой конкретной ситуации мы должны допускать только одно реально возможное развитие событий. Ощущение же вероятности, а значит, и реальной возможности разных вариантов берется от ограниченности нашего знания деталей. Таким образом, чувство свободы иллюзорно…» (Там же).

Читатель может сам оценить уровень этого «анализа» и его результат. Забавно, что этот результат автор не прилагает к самому себе. А ведь у него выходит, что когда он писал приведенный текст, то каждый фрагмент его мысли, водивший в соответствующую секунду его рукой, был предзадан его физическим прошлым и ему только казалось, что именно он сам решает, какое слово надо написать следующим. Эта кажимость проистекала от незнания скрытых от него причин. Тем не менее, В.В. Васильев верит и готов убедить нас, что именно он создал этот текст и что этот текст является оригинальным и выражает истину, а вот его оппоненты заблуждаются; и у него нет даже «ощущения вероятности» собственных суждений.

Парадоксальность отрицания свободы воли лежит здесь на поверхности. Она аннулирует авторство В.В. Васильева, его личную ответственность за написанные им слова, перечеркивает понятие творчества, более того – те «истины здравого смысла», которые он так высоко ставил в начале своих рассуждений о «трудной проблеме». Здесь налицо столь распространенный феномен «отрешенности от себя» – когда то, что утверждается автором о сознании вообще, в то же время не относится им к собственному сознанию.

Любопытно, что вера В.В. Васильева в собственное решение «трудной проблемы» столь велика, что он не допускает возможности альтернативных концепций. В «Послесловии» он прямо говорит, что после того как в его книге были раскритикованы и отвергнуты концепции «ведущих философов ХХI века» Сёрла, Деннета и Чалмерса, во взглядах этих авторов возможно «произойдут какие-то подвижки». Но «они могут свестись либо к тому, что они просто обменяются взглядами – и тогда мы не увидим прогресса в решении проблемы сознания, – либо они могут стать движением в направлении той концепции, которая была развернута в последней главе» (Там же, с. 248. Курсив мой. – Д.Д.). Третьего не дано! Пожелаем Сёрлу, Деннету и Чалмерсу успешного выбора (если только они, конечно, обладают свободой воли!).

В.В. Васильев именует свою концепцию «локальным интеракционизмом» или еще «эмерджентным интеракционизмом». В последнем случае – это напоминает позицию Сёрла, несостоятельность которой отмечалась выше. Первое название, говорит автор, является «наиболее точным» (Там же, с. 233). Но что такое «локальный интеракционизм»? Он поясняет: признавая каузальную действенность сознания, «я тем самым сближаюсь с интеракционистской позицией», но «этот интеракционизм позволяет избежать нарушения принципа каузальной замкнутости физического» (Там же). Однако в том-то и дело, что остается теоретически неясным, как осуществляется «интеракция», каков способ связи явлений сознания, субъективной реальности (ментального, квалиа) с мозговыми процессами и с физическим объектами вообще. Этот главный вопрос остался нерешенным, а постольку автором не достигнута и главная его цель – совместить признание ментальной причинности с «принципом каузальной замкнутости физического».

 

6. Вместо заключения

 

Цель этой статьи состояла не cтолько в специальном критическом разборе книги В. В. Васильева, сколько в том, чтобы на ее примере показать ограниченность теоретических возможностей современной аналитической философии в разработке проблемы «сознание и мозг». Ведь В.В. Васильев строго движется в ее концептуальном русле. Обсуждая эту проблему и пытаясь ее решить, он использует основной арсенал теоретических средств и методов анализа, выработанный в аналитической философии, типичные для нее постановки вопросов, подходы, способы мышления. Автор прямо заявляет, что именно к аналитическим философам «в первую очередь обращена эта книга» (Там же, с. 216), что его аргументы и решения, касающиеся соотношения мозга и сознания, «можно классифицировать в качестве вариаций на тему аналитической философии» (Там же, с. 248).

Трудно подумать, что концепция В.В. Васильева, претендующая на решение «трудной проблемы», помогает преодолеть «драматизм» ситуации, сложившейся, по его словам, в аналитической философии при разработке этой проблемы.

Хорошо известны крупные достижения аналитической философии в области анализа языка, методологии науки, в исследовании ряда важных эпистемо-

логических и онтологических вопросов. Для меня школа аналитической философии, которую я прошел, к сожалению, уже в весьма зрелом возрасте, была весьма полезна, и я уверен, что те, кто ее не прошел, многое теряют в своем философском развитии. Полувековой опыт разработки проблемы «сознание и мозг» в аналитической философии тоже был и остается для меня весьма ценным. Но почему же, несмотря на столь длительный, огромный труд многих серьезных и одаренных мыслителей в разработке этой проблемы, не были достигнуты значительные теоретические прорывы?[44]

Не берусь однозначно ответить на этот вопрос. Но все же рискну высказать несколько соображений. Ведь и я более полувека работаю в этой области, развиваю свою теорию, хорошо сознавая ее пробный характер, знаю ее слабые места, но пока еще верю, что информационный подход имеет смысл и способен успешно развиваться в контексте НБИКС. Именно конвергентное развитие НБИКС определяет в наше время парадигмальное содержание научной картины мира и стратегические ориентиры зем-ной цивилизации. Разработка проблемы «сознание и мозг», как уже отмечалось, – важнейшее звено когнитивных наук и когнитивных технологий; она в существенной степени формирует новые подхо-ды в информатике, компьютерном моделировании, в развитии информационных технологий и тем самым во всей системе НБИКС. В свою очередь, разработка проблемы «сознание и мозг» будет все шире использовать теоретические, экспериментальные и методические достижения конвергентного развития НБИКС, которые ярко выражают в философско-методологическом плане свой постнеклассический характер.

Как мне кажется, недостаточная эффективность разработки проблемы «сознание и мозг» в аналитической философии связана во многом с инерцией классических установок физикалистского и редукционистского типа. Это проявлялось и в узком, сугубо бихевиоральном истолковании функционализма, в недооценке его парадигмального значения для исследования самоорганизующихся систем и психических явлений. На мой взгляд, столь актуальная для второй половины прошлого века проблематика самоорганизации и самодетерминации осталась на периферии теоретических интересов и разработок аналитической философии, касающихся явлений сознания. Бурное развитие информационных технологий и информационного общества довольно слабо сказалось на устоявшихся подходах к проблеме «сознание и мозг» и на используемом концептуальном аппарате (в нем, в частности, не нашла должного выражения специфика информационных процессов по сравнению с физическими, недостаточно осмыслен характер связи информации и ее носителя, не говоря уже о том, что в нем трудно заметить какое-либо влияние со стороны результатов конвергентного развития НБИКС). Сам по себе высокопрофессиональный логико-лингвистический анализ без новых подходов и новых идей, без учета тех крупных достижений, которые демонстрируют нейронаука и система НБИКС в целом, вряд ли способен привести к желаемым результатам. Несмотря на колоссальное число англоязычных философских публикаций по проблеме «сознание и мозг», трудно думать, что они оказали какое-либо существенное влияние на исследования ведущих представителей нейронауки.

Справедливости ради надо отметить, что в последние годы появился ряд крупных сборников статей по проблематике сознания, в которых наряду с философами выступают нейрофизиологи, психологи, психиатры (см.: 48), и эти сборники, несомненно, вносят свежую струю в обсуждение проблемы сознания своим фактическим материалом и связанными с ним теоретическими соображениями. Однако и в этих сборниках все же трудно обнаружить, на мой взгляд, какие-либо значительные концептуальные новации.

Конвергентное развитие НБИКС существенно изменяет отношения между классическими разделами научного знания; оно органически сочетает функ-ции научного познания и технологического конст-руирования, создавая новые интегральные объекты, которые объединяют в себе физические, химические, биологические, информационные, психические, технические и социально значимые свойства. Это технонаучное движение ставит острые эпистемологические, экзистенциальные и социальные проблемы, касающиеся будущего земной цивилизации, ее глобального кризиса, но вместе с тем открывает небывалые перспективы преобразования человека и общества. Оно формирует новые познавательные средства и концептуальные структуры, новые теоретические и экспериментальные подходы к решению фундаментальных проблем (49, 50, 51, 52). И это целиком относится к проблеме «сознание и мозг». Открывается качественно новый этап ее разработки, в которой философы призваны принять активное участие.

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М. Прогресс-Традиция, 2009. 271 с.

2. Нагуманова С.Ф. Проблема материалистического объяснения сознания в аналитической философии // Проблема сознания в философии и науке / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Канон+, 2009.

3. Нагуманова С.Ф. Достаточен ли «Аргумент мыслимости» для опровержения материалистического понимания сознания // Там же.

4. Нагуманова С.Ф. Аргумент знания в дискуссиях о природе сознания // Вопросы философии. 2008. № 8.

5. Алексеев А.Ю. Понятие «Зомби» и проблема сознания // Проблема сознания в философии и науке.

6. Проблема сознания в философии и науке / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Канон+, 2009, 472 с.

7. Дубровский Д.И. Новое открытие сознания? (По поводу книги Джона Сёрла «Открывая сознание заново» // Вопросы философии. 2003. № 7 (перепечатана в: 12).

8. Дубровский Д. И. В «Театре» Дэниэла Деннета (Об одной популярной концепции сознания) // Философия сознания: История и современность. М.: Современные тетради, 2003 (перепечатана в: 12).

9. Дубровский Д. И. Зачем субъективная реальность, или «Почему информационные процессы не идут в темноте?» (Ответ Д. Чалмерсу) // Вопросы философии. 2007. № 3 (перепечатана в: 12).

10. Дубровский Д.И. Психические явления и мозг: Философский анализ проблемы в связи с некоторыми актуальными задачами нейрофизиологии, психологии и кибернетики. М.: Наука, 1971, 386 с.

11. Дубровский Д.И. Проблема идеального. Субъективная реальность. 2-е изд., доп. М.: Канон+, 2002. 366 с. (1-е изд. М.: Мысль, 1983. 230 с.).

12. Дубровский Д.И. Сознание, мозг, искусственный интеллект. М.: Стратегия-Центр, 2007. 265 с.

13. Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 2, кн. 2. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951.

14. Дубровский Д. И. Анализ-синтез как всеобщая форма отражательной деятельности мозга // Труды Сталинского государственного медицинского института. Т. ХI. Сталино, Донбасс, 1958; Он же. Соотношение психического и физиологического (в свете некоторых понятий кибернетики) // VII съезд Украинского физиологического общества: Тез. докл. АН УССР. Киев, 1964 (на украинском яз.); Он же. Некоторые методологические вопросы соотношения кибернетики и физиологии // Тезисы итоговой научной конференции Донецкого медицинского института. Донецк, 1964; Он же. Методологические вопросы исследования психо-соматических корреляций // Вопросы гигиены и эпидемиологии Донбасса. Донецк, 1964; Он же. Философия и медицина // Вестник Академии медицинских наук СССР. 1965. № 1; Он же.К вопросу о возможных путях моделирования высших нейродинамических процессов // Вопросы гигиены и эпидемиологии Донбасса. Донецк, 1965; Он же. По поводу принципов моделирования нервных функций // Моделирования функций нервной системы. Ростов-нa-Д.: Изд-во Ростовского ун-та, 1965; Он же.  Физиологическое и психическое // Медицинская газета. 14.09.1965; и др.

15. Дубровский Д. И. Физиологическое и логическое // Вопросы философии. 1966. № 8; Он же. Некоторые философские аспекты психофизиологической проблемы // Философские проблемы современного естествознания. Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1967. Вып. 8; Он же. К проблеме «сознание и мозг» // Сознание. М., 1967; Он же. Психическое и соматическое // Диалектико-мате-риалистический анализ основных понятий биологии и медицины. Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1968; Он же. Категория сознания в психиатрии и нейрофизиологии // Там же; Он же. О некоторых особенностях психического управления в связи с проблемой целостности живых систем // Целостность и биология. Киев, 1968; Он же. Мозг и психика // Вопросы философии. 1968. № 8 (статья, положившая начало дискуссии с Э.В. Ильенковым); Он же. Философский анализ психо-физиологической проблемы: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. Ростов-на-Дону, 1968, 55 с.; Он же. По поводу статьи Э.В. Ильенкова «Психика и мозг» // Вопросы философии. 1969. № 3; и др.

16. Danto A.C. Representional Properties and Mind-Body Identity // Review of Metaphysics. 1973. vol. XXVI, № 3.

17. Hoocker C.A. The Information-processing Approach to the Brain-Mind and its Philosophical Ramification // Philosophy and Phenomenological Research. 1975. Vol. XXXVI, № 1.

18. Дубровский Д.И. Информационный подход к проблеме «сознание и мозг» // Вопросы философии. 1976. № 11.

19. Дубровский Д.И. Информация, сознание, мозг. М.: Высшая школа, 1980, 286 с.

20. Нагель Т. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела // Вопросы философии. 2001. № 8.

21. Дубровский Д.И. Проблема духа и тела: Возможности решения (в связи со статьей Т. Нагеля «Мыслимость невозможного и проблема духа и тела» // Вопросы философии. 2002. № 10.

22. Chalmers D.J. Fasing up to the problem of consciousness // Journal of Consciousness Studies. 1995. 2 (3).

23. Сёрл Дж. Открывая сознание заново. М., 2002.

24. Brandt R., Kim J. The logic of the Identity Theory // Moderrn Materialism: Readings on Mind-Body Identity. N.-Y.; Chicago, 1969.

25. Feigl H. The “Mental” and the “Phisical” // Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Univ. of Minnesota Press, Minneapolis, 1958. Vol. II.

26. Информационный подход в междисциплинарной перспективе: (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2010. № 2.

27. Николелис М., Рибейро С. В поисках нейронного кода // В мире науки. 2007. № 4; Стикс Г. Как подключиться к мозгу // В мире науки. 2009. № 2; Дубров-ский Д.И. Явления сознания и мозг: проблема расшифровки их нейродинамических кодов: (доклад на научной сессии общего собрания Российской академии наук «Мозг: Фундаментальные и прикладные проблемы» 15 декабря 2009 г.) // Мозг. Фундаментальные и прикладные проблемы. М.: Наука, 2010, см. также: Вестник Российской академии наук. 2010. № 5–6; Yoichi Miyawaki et al  Visual Image Reconstruction from Human Brain Activity using a Combination of Multiscale Local Image Decoders // Neuron. Vol. 60, Issue 5. Р. 915–929, December 2008; Nishimoto Sh. at al. Reconstructing Visual Experience from Brain Activiti Evoked by Natural Movies // Current Biology (2011), doi: 10.1016/ j.cub.2011.08.031); Иваницкий А. М. “Чтение мозга»: Lостижения, перспективы и этические проблемы // Журн. высш. нервн. деят. 2012. T. 62, № 2. C. 1–10.

28. Матюшкин Д.П. О возможных нейрофизиологи-ческих основах природы внутреннего «Я» человека // Физиология человека. 2007. Т. 33, № 4. С. 1–10; Он же. Проблема природы внутреннего Эго человека. М.: Слово, 2003.

29. Анохин К.В. Мозг и память: Биология следов прошедшего времени: Доклад на научной сессии общего собрания Российской академии наук «Мозг: Фундаментальные и прикладные проблемы» 15 декабря 2009 г.) // Вестник Российской академии наук. 2010. № 5–6.

30. Черняк А. З. К вопросу о каузальной эффективности ментальных свойств // Философия сознания: Классика и современность. Вторые Грязновские чтения. М., 2007.

31. Крик Ф. Безумный поиск. Личный взгляд на научное открытие. М.; Ижевск, 2004.

32. Риццолати Дж., Синигалья К. Зеркала в мозге. О механизмах совместного действия и переживания. «Языки славянских культур». М., 2012.

33. Дубровский Д.И. Обман: философско-психологиче-ский анализ. 2-е изд. доп. М.: Канон+, 2010.

34. Ренан Эрнест. Марк Аврелий и конец античного мира. С.-Петербург: Терра, 1991.

35. Ренан Эрнест. Христианская церковь. С.-Петер-бург: Изд-во Н. Глаголева, 1991.

36. Захаров В. Д. Свобода в природном мире // Спонтанность и детерминизм. М.: Наука, 2006.

37. Современная космология: Философские горизонты / Отв. ред. В.В. Казютинский. М.: Канон+, 2011.

38. Казютинский В.В. Космология, теория, реальность // Современная космология: Философские горизонты / Отв. ред. В.В. Казютинский. М.: Канон+, 2011; Он же. Теория и факт в космологии // Там же.

39. Причинность и телеономизм в современной естественнонаучной парадигме. М., 2002; Спонтанность и детерминизм. М., 2006. и др.

40. Фролов И. Т. Детерминизм и телеология. М.: Книжный дом «Либроком», 2010.

41. Мамчур Е.А. Спонтанность и телеологизм // Спонтанность и детерминизм. М.: Наука, 2006.

42. Борзенков В.Г. Является ли теория Дарвина телеологической? // Там же.

43. Сачков Ю. В. Эволюция учений о причинности // Спонтанность и детерминизм.

44. Дубровский Д.И. Бессознательное (в его отношениях к сознательному) и квантовая механика // Философские науки. 2006. № 8 (перепечатана в: 12).

45. Pratt C.C. Free Will Mind, Matter and Method. Minneapolis, 1966.

46. Литвак Л.М. «Жизнь после смерти»: Предсмертные переживания и природа психоза: Опыт самонаблюдения и психоневрологического исследования / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Канон+, 2007.

47. Нагель Т. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела // Вопросы философии. 2001. № 8.

48. The Blackwell Companion to Cnsciousness / Ed. By Max Velmans and Susan Shneider. Blackwell Publishing Ltd., Oxford, 2007.

49. Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001; Он же. Эпистемология и исследование когнитивных процессов // Эпистемология вче-ра и сегодня. М.: ИФ РАН, 2010.

50. Аршинов В.И., Лебедев М.В. Философские проблемы развития и применения нанотехнологий // Философские науки. 2008. № 1

 

Вернуться к оглавлению

 

 

 

 

ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОДХОД ДЖУЛИО ТОНОНИ К ОБЪЯСНЕНИЮ СОЗНАНИЯ: НЕКОТОРЫЕ КРИТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ

 

На современном этапе в нейронаучных и когнитивных исследованиях сознания и психических процессов широко используются концептуальные средства, опирающиеся на категорию информации и связанные с ней способы теоретического объяснения. Я стал использовать эти средства еще более полувека назад и до сих пор убежден в том, что они могут быть весьма результативными. Заслуживает внимания информационный подход к проблеме сознания, предложенный крупным представителем нейронауки Джулио Тонони, соавтором знаменитой книги, написанной им совместно с лауреатом Нобелевской премии Дж. Эделмэном, которая сыграла важную роль в развитии представлений о нейрофизиологических основах созна-ния (1). Концепция Тонони, развиваемая им в ряде публикаций (2; 3; 4; 5, 6 – они по содержанию большей частью мало отличаются друг от друга), нашла поддержку другого известного ученого, К. Коха (7), увидевшего ее достоинство в том, что она дает количественные инструменты для объяснения сознания.

Тонони выделяет две проблемы сознания. Первая требует ответа на вопрос: какова совокупность и организация тех мозговых процессов, которые специфичны и достаточны для возникновения состояний сознания? Вторая предполагает выяснения, какие именно мозговые процессы и каким образом определяют то или иное содержание сознательных состояний, различных по своим модальностям субъективных переживаний, в частности того, что именуют квалиа. Здесь перед на-ми так называемая «трудная проблема» созна-ния. Тонони утверждает, что предлагаемая им «Информационная интеграционная теория сознания» (Information integration theory of conscious-ness – IITC; далее в нашем тексте сокращенно ИИТС) способна решать обе эти проблемы.

Посмотрим, как автор строит и обосновывает свою теорию. Он начинает с того, что предлагает «мысленный эксперимент, который иллюстрирует ключевые свойства субъективного переживания: его информативность, целостность и течение во времени» (6, р. 288); цель этого эксперимента – показать, что всякое явление сознания есть «интегрированная информация», что «физическая система имеет субъективный опыт (subjective experience) в силу того, что она способна интегрировать информацию» (там же).

Предположим, перед нами пустой экран, перед ним стоит человек и помещается фотодиод. Экран освещается и гаснет. Когда человек видит освещенный экран, он субъективно переживает зрительный образ. Диод тоже четко различает наличие или отсутствие освещения экрана, но у него предположительно нет субъективного переживания. Какое количество информации генерируется при таком различении человеком и диодом? Когда фотодиод   фиксирует  наличие  света,  он  генерирует

1 бит информации. Кажется, что то же самое имеет место и у человека. Но это не так. Когда он видит свет, то производит различие между гораздо большим числом альтернатив и постольку генерирует намного больше бит информации. В отличие от диода он обладает «интегрированной информа-цией». Тонони продолжает этот нехитрый мысленный эксперимент, приводя пример с сенсорным чипом, в котором собрано миллион фотодиодов, состоящих из сенсора и детектора. Чип не является интегрированной системой, миллионы диодов не взаимодействуют друг с другом, каждый из них выполняет лишь свое локальное различение, по сравнению с восприятием человека, которое есть результат интеграции множества информационных составляющих.

Автор характеризует такую «интегрированную информации» как неразделимую целостность, ссылаясь, правда, на примеры чувственных образов (в переживании красного квадрата нельзя разделить форму и цвет и т.п.). С «интегрированной информацией» он связывает и такое свойство сознания, которое называют «внутренней точкой зрения»; ее нет и не может быть у чипа с фотодиодами. Но главное, в его теории предлагается количественное измерение «интегрированной ин-формации», удостоверяющей наличие сознания у некоторой системы (не только у человека!); она определяется как информация, «генерированная системой сверх и помимо той информации, которая генерирована ее частями независимо друг от друга» (5, р. 219). Такая «интегрированная информация» конституируется в форме «комплексов», подлежащих количественной оценке с помощью индикатора Ф; высокая степень ценности Ф означает, что система обладает сознанием.

Здесь нет возможности (да и необходимости) вдаваться в рассмотрение техники вычисления в ИИТС. На мой взгляд, автор использует инструментарий хорошо известной количественной теории информации Шеннона, понятие энтропии и т.д., что уже само по себе вызывает сомнение в возможности с помощью таких средств решать задачи определения сознания.

Теория Тонони была подвергнута критике Дж. Сёрлом (8), который, будучи противником концепций функционализма, считает, что информационный подход вообще не способен объяснить сознание, так как само понятие информации уже предполагает сознательного наблюдателя. Широкая же трактовка информации как основы сознания приводит к панпсихизму. С этим, однако, нельзя согласиться. Действительно, понятие информации в смысле ее определения Шенноном, т.е. взятое в сугубо синтаксической трактовке недостаточно, неадекватно для описания и объяснения сознания. Здесь Сёрл прав. Но понятие информации в ее практически общепринятой функционалистской трактовке, предполагает не только синтаксические,   но  также  семантические  (содержательные) и прагматические (целевые, деятельные) свойства. При таком понимании информации (если оно не ограничивается чисто количественным значением) использование информационного подхо-да в исследованиях сознания может быть весьма продуктивным. Что касается панпсихизма, то при функционалистской трактовке информации он легко исключается, поскольку тут информация приписывается не всему физическому миру, как его атрибут, а лишь самоорганизующимся системам, начиная с биологических и выше.

Критическому рассмотрению теории Тонони в нашей философской литературе посвящена небольшая, но содержательная статья С. Ф. Нагумановой (9). В ней показано, что объяснение в ИИТС такого важного свойства сознания, которое в аналитической философии именуется «точкой зрения», «перспективой от первого лица», является неудовлетворительным. С этим можно согласиться, так как концептуальные средства, используемые Тонони (понятие «комплекса», «измерение Ф» и др.), являются не специфичными для характеристики содержания явлений сознания, связанных с «перспективой от первого лица».

Приведу подробнее те рассуждения Тонони, в которых он обосновывает свои выводы: «Измерив Ф для всех подмножеств элементов, мы можем определить, какие из них являются комплексами. Комплекс Х есть множество элементов, генерирующие интегрированную информацию (Ф > 0), которая не содержится полностью в некотором большем множестве, имеющем более высокую Ф. Тогда комплекс можно рассматривать как единое сущее, имеющее свою собственную внутреннюю «точку зрения» (в противоположность тому, чтобы быть рассматриваемым как единое сущее с внешней точки зрения). Поскольку интегрированная информация генерируется внутри комплекса, а не за его пределами, переживание необходимо является приватным, связанным с одной точкой зрения или перспективой. Такая физическая система, как мозг, скорее всего содержит более чем один комплекс, много небольших с низкой Ф и несколько больших» (5, р. 221).

Здесь возникает много вопросов, касающихся определения дискретности и целостности (элемента и системы), с одной стороны, в мозговых функциональных структурах и процессах, а с другой стороны, в самих явлениях сознания. На основе анализа схем и их экспликаций, представленных автором в его статьях (см., например: 6, с. 291, 293), можно было бы высказать ряд критических соображений о правомерности выделении автором подмножества S и его частей А и В, о понятиях минимальной информации, эффективной информации, о формировании «комплекса», системы Х, ценности Ф, отношения всего этого к реальным информационным структурам и процессам в головном мозге. Но это заняло бы чрезвычайно много места и времени. Поэтому подойдем к делу с другой стороны – описания и объяснения самого сознания средствами и способами, предлагаемыми в ИИТС. Это позволит показать и то, что она весьма далека от решения вопроса о «точке зрения», «перспективе от первого лица».

Напомню, что цель теории Тонони – решение проблемы сознания во всех ее основных планах, научное объяснение феномена сознания. Для этого, конечно, вначале должен быть достаточно полно представлен объект объяснения: мы должны получить четкое описание существенных и специфических свойств сознания, формулировку основных вопросов, на которые нужно дать обоснованный ответ.

Понятно, что описание сознания должно быть феноменологическим, опирающимся на результаты философских, психологических, психиатрических исследований. В центре внимания здесь находится качество субъективной реальности как непременная специфическая черта сознания, создающая главную трудность для научного понимания сознания, для объяснения характера его необходимой связи с мозговыми процессами. Этот принципиальный вопрос для всякой теории сознания, к сожалению, в ИИТС даже не ставится. Но ведь от его решения в существенной мере зависит понимание процессов и результатов интеграции информации и во многом истолкование того, что именуется «интегрированной информацией». Для этого важно также учитывать принцип инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя, т.е. то, что одна и та же информация может кодироваться по-разному: «интегрированная информация», как всякая информация, всегда выступает только в кодовой форме, возникает вопрос о ее специфике в этом отношении.

Я целиком разделяю исходный тезис ИИТС, что явления сознания суть информация. Но это предполагает основательный анализ связи информации с ее носителем. Им является в данном случае многомерная мозговая нейродинамическая система, организованная как в горизонтальном, так и в вертикальном плане. Она представляет собой кодовое воплощение данной информации, определенную кодовую структуру. Когда я вижу красный квадрат, переживаю его образ, то в моем мозгу нет этого изображения, а есть только его нейродинамический код, который, тем не менее, я переживаю в качестве образа, более или менее соответствующего тому, что его вызвало. Как это возможно? Вот один из вопросов, на который обязана ответить теория сознания, объясняя само качество субъективной реальности. Переживая образ красного квадрата, я совершенно не ощущаю его нейродинамический носитель в моем мозгу, не чувствую, что в нем происходит в это время. Я называю это данностью мне информации в «чистом» виде, поскольку ее носитель для меня как бы элиминирован. В то же время в моих явлениях субъективной реальности (ощущениях, мыслях и т.д.) мне дана также способность произвольно оперировать этой информацией в «чистом» виде, причем в довольно широком диапазоне. Переживая образ красного квадрата, я могу мысленно изменять его величину, сравнивать его с черным квадратом, вызывать вместо него образ треугольника и т.п. Более того, с помощью своих субъективных состояний (намерений, желаний, решений), т.е. информации, данной мне в «чистом» виде, я могу вызывать свои телесные изменения, управлять своими действиями. Но это ведь означает мою способность управлять в определенном диапазоне соответствующим классом своих мозговых нейродинамических систем, т.е. совершать определенные их кодовые преобразования, генерировать новую информацию достигать новых уровней интеграции информационных процессов. Мы имеем здесь дело с самоорганизующейся подсистемой головного мозга, в которой представлено наше Я (в нейронауке ее именуют «Самостью» или «Эгосистемой мозга»)

Я привел лишь некоторые существенные данные феноменологии сознания, которые должны были бы стать объектом объяснения ИИТС, т.е. с помощью предлагаемых ею вычислительных операций «интегрированной информации». Очевидно, что эти средства недостаточны для указанных целей.

Но это еще далеко не всё. Когда речь идет о сознании, объяснении явлений субъективной реальности с позиций информационного подхода, то надо не просто ограничиваться рассмотрением отдельных явлений субъективной реальности, а иметь в виду ее целостную динамическую структуру и для этого принять некоторую теоретически обоснованную модель такой структуры (ценностно-смысловой и интенционально-волевой), которая бы могла считаться инвариантной для всего множества отдельных личностей (10). Не вдаваясь в обсуждение вопроса о целостной структуре субъективной реальности, необходимо тем не менее подчеркнуть, что всякое выделенное явление субъективной реальности есть двуединое отображение, представляет собой информацию о некотором объекте и информацию о самом этом явлении субъективной реальности; оно необходимо принадлежит системе своего Я, несет на себе его печать. Это фундаментальное свойство в виде «чувства Я», «чувства принадлежности», как его называют психиатры, сохраняется даже в условиях глубокой психопатологии. Именно обусловленность субъективного переживания структурой персонального Я определяет его наличную содержательную специфику, «точку зрения», «перспективу от первого лица». Как можно объяснить количественными показателями ИИТС, в том числе с помощью  индикатора  Ф,  различие  между  красным

и зеленым квадратом, между представлениями о большом и малом Ф, между убеждениями о ложности или истинности данной теории (ведь все это явления моего сознания). Кроме того, остается неясным вопрос, как можно с помощью индикатора Ф устанавливать различие между сознательными состояниями и бессознательными психическими процессами, которым нельзя отказать в том, что они тоже представляют «высокоинтегрированную информацию». Имея в виду связь между теми мозговыми информационными процессами, которые протекают, по выражению Д. Чалмерса, «в темноте», и теми, которые осознаются, нужно различать в каждом данном интервале состояния рефлексивного и арефлексивного, характеристики актуального и диспозиционального. В этом также состоит важный аспект информационного подхода к объяснению сознания.

Критикуя другие теории сознания (например, «теорию глобального рабочего пространства» Б. Баарса и др.), Тонони подчеркивает то преимущество ИИТС, что она, в отличие от всех прочих, исходит из феноменологии сознания и потому обращена к решению «трудной проблемы» сознания (6, р. 297). Но о какой феноменологии идет речь? В начале статьи я приводил цитату, где Тонони перечисляет «ключевые свойства субъективного переживания», а именно: «информативность, целостность и течение во времени». Этим исчерпывается у него феноменология сознания. Но эти свойства не являются специфическими для сознания с его качеством субъективной реальности. Вместо сознания получается его бледная тень. И, конечно, при таких упрощениях ни о каком решении «трудной проблемы» сознания не может быть речи. В подтверждение приведу еще одну цитату: «ИИТС утверждает, что количество сознания зависит от суммы информации, которая может быть интегрирована в рамках комплекса; качество сознания (визуальное, слуховое, цветовое и т.д.) зависит от информационных отношений между его элементами… Согласно ИИТС «значение» каждого и всякого квалиа, такого как «красное», обес-печивается исключительно информационными отношениями между элементами комплекса» (6, р. 297; курсив мой. – Д. Д.). В силу этого, добавляет Тонони, они носят приватный и имманентный характер для каждого индивидуального комплекса. Даже учитывая то, что автор говорит о необходимой связи этих информационных процессов с «основным таламокортикальным комплексом» и отмечает, что многие аспекты «значений» имеют свой источник в событиях биологической эволюции и дальнейшего развития, его концепция представляется мне слишком абстрактной, оставляющей в стороне наиболее сложные вопросы исследования специфических свойств субъективной реальности и ее функциональной организации. Я не исключаю, что вычислительные подходы и операции, предлагаемые ИИТС, могут быть полезны для решения каких-то отдельных задач, возникающих в нейронаучных исследованиях, но заявленные ею претензии на решение проблемы сознания во всем ее объеме, включая «трудные вопросы», заведомо неосновательны.

Быть может, я в какой-то мере слишком пристрастно оцениваю теорию Тонони из-за того, что сам выступаю со своей теорией, преследующей примерно те же цели. Она изложена в данной книге, и заинтересованный читатель сможет сравнить их и подвергнуть мою теорию пристальному критическому анализу. Отдаю себе отчет, что она далека от совершенства, что возможны другие подходы к проблеме «сознание и мозг», иные варианты ее теоретического решения. Настойчивая работа в этом направлении имеет исключительно важное значение. Поэтому хочу подчеркнуть, что стремление Тонони к созданию общей теории в нейронаучных исследованиях психики и сознания, безусловно, заслуживает поддержки. По его словам, ситуация в нейронауке такова, что колоссальное умножение экспериментальных данных без прочной теоретической основы сильно снижает результативность исследований.

Поскольку эти исследования носят междисциплинарный характер, теория должна создаваться на широкой концептуальной основе, и информационный подход удовлетворяет этому условию. Однако стремление сделать ее строго количественной, математической не обязательно, более того, как мне кажется, – преждевременно. На нынешнем уровне развития нейронауки она явно не способна охватить и корректно представить в качестве объекта объяснения всё многомерное разнообразие существенных эмпирических данных. Попытки предложить подобие такой теории, как мы видели у Тонони, неизбежно приводят к чрезмерным упрощениям предмета объяснения, к неизбежной тривиализации сложных проблем.

И все же привлекательной стороной ИИТС и общей позиции Тонони является широкий взгляд на проблему сознания, раздвигающий горизонт ее сугубо биологического, нейрофизиологического осмысления и освоения. Он четко ставит вопрос таким образом, что не только мозг может являться носителем сознания. «Должны ли быть элементы нейроподобными? Необходимо ли тело? Может ли множество целиком соединенных процессоров автоматически стать сознательным?» (6, р. 298). Тонони дает ясный ответ. По его убеждению, «всякая система, способная обладать интегрированной информацией, будет иметь определенный уровень субъективного опыта, независимо от того, из какого субстрата она создана» (Там же). Таким образом, Тонони опирается на принцип изофункционализма систем, обоснованный Тьюрингом и другими    крупными    мыслителями   второй   половины

ХХ века. Согласно этому принципу, открывшему, по существу, компьютерную эру, одна и та же функция или один и тот же комплекс функций может быть воспроизведен на различных по своим физическим свойствам субстратах. Теоретическая и практическая значимость этого принципа подтверждается всем ходом развития науки, блестящими успехами медицинского протезирования и робототехники, значительными достижениями в области искусственного интеллекта, моделирования и воспроизведения функций головного мозга. Широкие перспективы для такого направления технонаучной деятельности открывает конвергент-ное развитие НБИКС (нанотехнологий, биотехнологий, информационных, когнитивных, социальных технологий и соответствующих им областей научного знания). Наступает новый этап развития нейронауки, и есть основания надеяться, что информационный подход к проблеме «сознание и мозг» сможет более продуктивно развиваться и использоваться для достижения ее стратегических целей.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Edelman, G. M. and Tononi, G. A Universe of Consciousness: How Matter Becomes Imagination. New York: Basic Books, 2000.

2. Tononi, G. Information measures for conscious experience // Archives Italienne de Biologie 139. 2001. 367–71.

3. Tononi, G. and Sporns, O. Measuring information integration // BMC Neuroscience. 2003. № 4. 31.

4. Tononi, G. An information integration theory of consciousness // BMC Neuroscience. 2004. 5. 42.

5. Tononi, G. Consciousness as integrated information: a provisional manifesto // Biological Bulletin, 215. 2008. p. 216–242.

6.Tononi, G. The Information Integration Theory of Consciousness // The Blackwell Companion to Cnsciousness / Ed. By Max Velmans and Susan Shneider. Blackwell Publishing Ltd., Oxford, 2007.

7. Koch, C. Consciousness: confessions of a romantic reductionist. Cambridge (Mass.): The MIT Press, 2012.

8. Searle, J. Сan Information Theory Explain Consciousness? // The New York Review of Books, January 10, 2013.

9. Нагуманова С.Ф. По поводу гипотезы Д. Тонони о том, что сознание есть интегрированная информа-ция // Натуралистические концепции сознания. Рабочие материалы междисциплинарной конференции. Санкт-Петербург, 2013.

10. Один из мыслимых вариантов такой модели динамической структуры субъективной реальности предложен мной. См.: Дубровский Д.И. Проблема идеального. Субъективная реальность., 2-е изд. доп. М.: Канон+, 2002. Глава «Структура субъективной реальности», с. 83–116.

 

 

Вернуться к оглавлению

 

 

 

 

БИОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ПОЗНАНИЯ И АНТРОПОТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

 

Проблема связи биологического и социокультурного в тех или иных проявлениях проходит красной нитью сквозь всю историю философии и научного познания. Она тесно связана с проблемой «сознание и мозг», требует осмысления биосоциальной природы человека, рассмотрения обусловленности его познавательной деятельности биологической организацией, более того, влияния последней на формы общественного устройства. Я ограничусь лишь несколькими аспектами этой широкой и многоплановой темы, которые касаются анализа познавательной деятельности и связаны с проблематикой антропотехнологических преобразований, остро поставленной нынешней, переломной фазой развития человечества – неуклонным нарастанием глобальных проблем нашей потребительской цивилизации, антропологическим кризисом, быстрыми темпами технологических преобразований человека и социума. Все это обусловливает и новый, постнеклассический этап развития философии, который существенно изменяет панораму ее проблематики, требует преодоления ряда привычных концептуальных клише, ставит принципиально новые вопросы и формирует, пусть пока медленно, адекватные познавательные средства для их анализа и решения.

 

1. Недооценка фундаментальной зависимости познавательной деятельности от биологической самоорганизации

 

Очевидное качественное различие человеческого познания и образа жизни от того, что мы наблюдаем у животных, всегда служило основанием для вознесения человека на пьедестал «венца творения». Никто из научно ориентированных мыслителей, конечно, не отрицал существенной биологической обусловленности антропогенеза, преемственности и зависимости познавательных способностей человека от предшествующих этапов эволюции. Однако в философии и общественном сознании сложились устойчивые клише, которые упрощали содержание биосоциальной проблемы, препятствовали глубокому ее осмыслению. Это во многом обусловлено устоявшейся жесткой альтернативой «социокультурного» и «биологического» как высшего и низшего, недостаточным, весьма ограниченным пониманием сложности биологической самоорганизации и гигантского информационного опыта, накопленного биологическими системами за миллиарды лет эволюции, того опыта, который в неявном виде лежит в основе нашей психической деятельности. Это касается и эффективности способов управления чрезвычайно сложной биологической системой, которые обеспечивают жизнедеятельность человека, хотя осуществляются за порогом его сознания, а чаще – и за порогом его знания. Не говоря уже о головном мозге, возьмем для примера кровеносную систему человека. В каждом из нас смонтировано 100000 километров сосудистых русел. И эта колоссально сложная динамическая система эффективно управляется в постоянно изменяющихся условиях жизнедеятельности. Но ведь это лишь одна из многих подсистем целостного организма. И если она дает сбой, то индивид теряет свое социальное качество. Приведенный простой пример призывает задуматься над тем колоссальным массивом «умений» и «информационных компетенций», которые свойственны организму как самоорганизующейся системе и которые пока во многом остаются недоступными для познания; хотя именно за последние десятилетия наука сделала серьезные шаги в этом направлении.

Биологическое первично, а социальное – вторично, производно, возникло из биологической самоорганизации, зависимо от нее. Это фундаментальное обстоятельство, столь очевидное, недостаточно осмысливается в своих глубинных отношениях. Остается в тени то, что все наши основные ценности и экзистенциальные смыслы так или иначе биологически обусловлены (ниже я остановлюсь на этом подробнее). Но ведь именно они задают и ограничивают спектр наших познавательных возможностей и целей деятельности. Человеческий разум постоянно раздвигает этот спектр, но устремляясь и проникая в глубины мирозданья, он все более убеждается в своей земной (и, что почти тоже самое, – биологической) ограниченности.

До появления социума биологическая самоорганизация существовала и развивалась на Земле миллиарды лет. На этом фоне возникновение человека, история земной цивилизации – краткое мгновение, хронотоп принципиально иного порядка. Социальная самоорганизация, будучи вначале ничтожной по своей деятельной способности, развивалась исключительно быстрыми темпами, обретала энергетическую мощь, способную во все большей степени разрушать экологическую систему Земли, нарушать физические условия ее существования. В этом причина неуклонно углубляющего-ся экологического кризиса и других глобальных проблем. Ясно обнаружилась парадоксальная ситуация, когда человек, будучи биологическим существом, разрушает земную жизнь и тем самым самого себя. Этот парадокс требует глубокого теоретического анализа.

Общепризнано, что наша потребительская цивилизация идет в тупик. Но знание этого не изменяет траекторию ее развития. Почему же до сих пор не выработаны обоснованные знания о действенных способах противостояния этому гибельному пути? Почему наша познавательная способность пасует перед этой судьбоносной проблемой? Разумеется, на этот счет есть множество соображений, гипотез, мнений, сетований, увещеваний. Но нет достаточно четкого знания и обоснованного проекта действий, а, главное, пока нет социального субъекта, обладающего волей и силой духа для познания и решительной деятельности в этом направлении. Как ни странно покажется на первый взгляд, но в такого рода слабости, заторможенности познания и социальной активности, вытеснения из сознания перспективы антропологической катастрофы также проявляется биологическая обусловленность познания и деятельности.

 

2. Субъективная реальность как продукт биологической эволюции

 

Качество субъективной реальности – неотъемлемая и специфическая черта психики и сознания. Наличие ощущений, восприятий, представлений, эмоций – необходимое условие всякой познавательной деятельности и поведения сложной живой системы. Субъективная реальность – первоисточник всякого знания. Если говорить только о человеке, то любое знание (истинное или ложное), прежде чем оно обретет интерсубъективный статус и адекватные объективации в языке, непременно возникает в форме явлений субъективной реальности того или иного индивида. Оно является персональным, выражается вначале в отчетах от первого лица для себя, формируется в контурах аутокоммуникации и лишь потом поступает во внешние коммуникации, для Других. Особенно четко это проявляется, когда имеется в виду процесс возникновения нового знания. Творческие прозрения, все великие новации рождались в умах отдельных индивидов. Все опредмеченные в культуре когнитивные и ценностные категории, формирующие мышление, так или иначе выступают в форме субъективной реальности, несмотря на то что они способны существовать и существуют в несознаваемом (арефлексивном, диспозициональном) виде. Динамическая ценностно-смысловая структура субъективной реальности представляет собой сознательно-бессознательный контур информационных процессов, в котором разнообразные явления субъективной реальности охватываются, упорядочиваются, управляются (в определенных пределах) нашим Я.

Нет сомнений, что у животных есть субъективная реальность и что она тем сложнее, чем выше стоит животное на эволюционной лестнице. Разумеется, она существенно отличается от человеческой. Но ее суть – способ виртуального отображения и управления – носит фундаментальный характер, является общей для нас и животных, определяет широчайшие возможности разума, развивающегося на биологической основе, но вместе с тем и его ограничения. Почему и как возникло в ходе эволюции качество субъективной реальности (а значит, психика и сознание)?

Теоретически мыслимо во Вселенной возникновение других видов разума – как по его ценностно-смысловому, экзистенциальному содержанию, так и по своему носителю. Вовсе не обязательно связывать возникновение разума только с его биологической основой, как это произошло на Земле. Более того, даже на биологической основе мыслимы иные варианты разума, точно  так  же,

как и другие типы высокоорганизованных организмов. Об этом свидетельствуют соображения Фрэнсиса Крика – одного из первооткрывателей генетического кода: «Но если, – говорит он, – в каких-то других мирах и вправду существует жизнь и если даже эта жизнь использует, как здесь, белки и нуклеиновые кислоты, чего мы ни в коем случае не можем утверждать, то очень возможно, что код там существенно отличается от нашего… Как и сама жизнь, генетический код – это не аспект внешней природы вещей, а, во всяком случае отчасти, следствие случайности»[45]. Код определяется взаимосоответствием между определенным адаптором и определенной аминокислотой, «существующий вариант этого взаимного соответствия определился на очень раннем этапе эволюции и, вероятно, выбор в его пользу был случайностью»[46]. Возможными были, оказывается, разные варианты формирования живой системы.

Но если бы генетический код стал иным, то это кардинально повлияло бы на ход биологической эволюции, на внешний вид, структуру и функциональные возможности живых существ. Неизвестно, появились бы тогда субъективная реальность, психика, человек.

Мысль Фрэнсиса Крика важна в том отношении, что она, во-первых, жестко не связывает функции живой системы с их наличными носителями и, во-вторых, подчеркивает фактор случайности в фундаментальных исторических новообразованиях, в том числе в продуктах биологической эволюции.

Возникновение качества субъективной реальности – находка эволюции, отвечавшая назревшим проблемам биологической самоорганизации. Каковы были эти проблемы и причины порождения нового типа информационных процессов в форме субъективно переживаемых состояний, выполняющих жизненно важные функции?

Моя гипотеза, которую я уже высказывал[47], но здесь хотел бы представить в несколько более развитом виде, состоит в следующем. Суть вопроса связана с возникновением в ходе эволюции многоклеточных организмов. Встала кардинальная задача создания эффективного способа поддержания целостности такого организма и управления его поведением, от чего зависело его выживание. Ведь многоклеточный организм представляет собой сложную самоорганизующуюся систему, состоящую из сравнительно простых самоорганизующихся систем, каковыми являются отдельные клетки. Последние обладают своей довольно жесткой программой, «отработанной» эволюцией в течении многих сотен миллионов лет. Но теперь она должна согласованно функционировать с общеорганизменной программой, «служить» ее целям, как и наоборот. Это – весьма сложная задача, решение которой требовало нахождения оптимальной меры централизации и автономизации контуров управления, меры, способной обеспечить сохранение и укрепление целостности сложной живой системы и ее эффективного функционирования во взаимодействиях с непрестанно изменяющейся внешней средой. Имеется в виду такая мера централизации управления, которая не нарушает фундаментальных программ отдельных клеток, и такая мера автономности их функционирования, которая наряду с кооперативными и конкурентными способами их взаимодействия между собой не препятствует их содружественному участию в реализации программ целостного многоклеточного организма. Разумеется, здесь так или иначе возникает противоречие «интерсов», которое должно разрешаться в «интересах» выживания организма. Эта мера централизации была достигнута благодаря возникновению психического управления как нового вида информационного управления (подробнее о нем будет сказано далее).

Успешное централизованное самоуправление (т.е. организация и осуществление поведения, действий, достигающих жизненно значимых целей) требует адекватного отображения внутренних процессов в организме, в его многочисленных самоорганизующихся элементах и подсистемах, причем как отображения их текущего баланса, так и состояний в отдельных структурах. И оно требует эффективного текущего управления внутренними процессами, от которых зависит действие целостного организма во внешней среде, постоянного «подстраивания» тех или иных параметров интегральных и локальных изменений во внутренней среде организма (энергетических, информационных) для осуществления его действий во внешней среде.

Таким образом, для поддержания целостности, жизнеспособности многоклеточного организма (и следовательно, его эффективного поведения, связанного с передвижением в многообразной и динамичной среде) необходима согласованная реализация следующих интегральных функций: 1) отображение внутренней среды, внутренних состояний организма; 2) управление этими внутренними процессами; 3) отображение внешней среды организма и собственного поведения, следовательно; 4) отображение себя как выделенной из среды целостности; 5) управление поведением, действиями во внешней среде, следовательно, 6) управление собой.

Эти шесть интегральных функций представляют специфические информационные процессы. которые осуществляются одновременно, обеспечивая жизнедеятельность организма. При этом всякий акт отображения внешнего объекта (ситуации) непременно предполагает и включает в той или иной степени отображение внутренних состояний организма и отображение себя как целостности и выделенности («самости»). Такое триединство относится и к актам управления (т.е. управлению внешними факторами, внутренним процессам и собственной «Самостью»).

Эта многоплановость информационных процес-сов требует постоянной интеграции, которая и слу-жит основой психического отображения и управления. Повторю, что речь идет о таких многоклеточных организмах, которые активно передвигаются во внешней среде, пребывают в постоянно изменяющейся ситуации. А это требует быстрого восприятия внешних изменений быстрого извлечения нужной информации из памяти, быстрых оценок и решений, высокой оперативности действий. У организмов с минимальной двигательной активностью, прикрепленных к одному месту, каковыми являются растения, не развивается психика.

Новейшие исследования показывают теснейшую связь в ходе эволюции моторных и когнитивно-управленческих функций, что косвенно подтверждает возникновение и развитие психики именно у тех сложных организмов, которые активно передвигаются во внешней среде[48]. Отсюда и столь очевидная каузальная способность наших субъективно переживаемых состояний (информации в форме субъективной реальности) непосредственно и мгновенно производить действия и управлять ими (включая их энергетическое обеспечение и регулируя его). На этом фоне бросается в глаза минимальная способность непосредственного психического управления внутренними органами и процессами, которое в подавляющем числе случаев осуществляется «автоматически», «в темноте» (впрочем, у человека при определенных тренировках эта минимальная способность может возрастать).

Теперь – главный вопрос. Почему у таких организмов на уровне управления целостным поведением и, следовательно, на уровне их целостного самоотображения информация стала выступать в форме явлений субъективной реальности?

Важно еще раз подчеркнуть, что явления субъективной реальности представляют собой качественно более высокий уровень интеграции информационных процессов в функционировании сложной самоорганизующейся системы и соответственно специфический способ их «представленности» (репрезентации) для ее управляющих регистров.

Возьмем сравнительно простой пример – ощущение красного. Оно представляет собой результат интеграции множества продуктов анализа и синтеза информации, осуществляемых в сетчатке глаза и затем в многочисленных структурах головного мозга. Это, так сказать, итоговый результат функций обнаружения значимого сигнала, его опознания, различения, обработки, перекодирования в разных инстанциях мозга и оценки на уровне «самости». Каждая из перечисленных функций уже сама по себе представляет сложные информационные процессы со своими аналитическими и синтетическими продуктами, но лишь их итоговый результат значим для целостной реакции организма и может быть использован для управления поведением. Ощущение красного и есть такой итоговый результат – адекватное отображение одного из значимых физических параметров внешней среды. При этом субъективно переживаемое качество «красное» есть информация об определенной длине волны, она строго соответствует данному объекту, есть его чувственный знак, и в остальном не имеет с ним ничего сходного, общего – как всякий знак (так же как, в свою очередь, слово «красное» или «red» не имеют ничего общего с переживаемым ощущением красного).

Такой способ репрезентации («представленности») информации включает помимо отображения определенного объекта внешней среды также и качество принадлежности этой информации данному индивиду. Это качество принадлежности реализуется на уровне «самости» и выражается двумя свойствами: 1) данностью информации в «чистом» виде (информация необходимо воплощена в своем мозговом носителе, но он совершенно не ощущается, не отображается нами, информация дана здесь непосредственно, сама по себе, т.е. в ощущении красного нам дана информация о некотором объекте и информация об этой инфор-мации, не более того; это и означает данность информации в «чистом» виде); 2) способностью оперировать этой «чистой» информацией, т.е. информацией об информации, в весьма широком диапазоне; лишь некоторые виды явлений субъективной реальности (болевые ощущения, эмоции и др.) не поддаются или плохо поддаются непосредственному произвольному управлению.

В ходе эволюции многопланово развиваются способности оперирования информацией об информации, нарастает многоступенчатость такого рода операций, что позволяет обобщать опыт, виртуально выходить за рамки текущей ситуации, развивать способность «пробного» и «отсроченного» виртуального действия, прогнозирования, построения моделей потребного или опасного будущего. Субъективная реальность – первичная форма виртуальной реальности. Она получает мощное развитие в процессе антропогенеза, формирования языка, новых видов производственной и социальной деятельности.

Состояние субъективной реальности знаменует появление в ходе эволюции нового типа деятельной активности. Это состояние бодрствования, внимания, постоянной готовности к немедленным действиям, состояние поиска, зондирования опасности и субъективно опосредованного отправления жизненно важных функций (например, при поиске полового партнера, обустроивания жилища и т.п.). Оно является актуальным и непрерывным в данном интервале, осуществляется здесь и сейчас, представляет собой «текущее настоящее». Это – активированная и значимая сейчас в контуре «самости» информация (по сравнению с той, которая хранится в памяти и вообще находится на неосознаваемом уровне, в «темноте», как, например, при глубоком сне); она готова к немедленному использованию для управления. Здесь информационный процесс идет в данном интервале (под контролем «Самости»), так сказать, линейно, в одном сравнительно узком направлении, но зато может обладать чрезвычайно высокой оперативностью, подчиненной актуализованной в данный момент потребности, цели.

В отличие от этого информационные процессы, идущие в «темноте», многомерны, осуществляются параллельно, во многих «содержательно» различных направлениях и на разных уровнях живой системы, и этим объясняется их чрезвычайная «мощность», превосходящая на много порядков информационные процессы, идущие «на свету». Тем не менее, в актуально-оперативном плане программа поведения определяется и реализуется именно информацией в форме субъективной реальности. При этом, конечно, мы отдаем себе отчет, что психическая деятельность представляет собой неразрывный сознательно-бессознательный динамический контур информационных процессов.

Все это, в принципе, относится ко всякой психической организации с учетом того, что лучше говорить не о сознании, а о субъективной реальности животных. Но у них, также как и у нас, имеют место сложные информационные процессы, идущие в «темноте», т.е. на своего рода «бессознательном» уровне. Безусловно у высших животных многоступенчатость производства информации об информации гораздо ниже и уже, чем у нас. Им нельзя приписывать свойственные нам абстрактное мышление, самосознание, присущую нам практически неограниченную свободу движения любых «содержаний» в сфере субъективной реальности, способность производить в мысли, воображении, мечтах и грезах не только ценные творческие продукты, но и всевозможные химеры, «воздушные замки», нагромождения низменной серости, нелепости и абсурда.

У животных, несмотря на их способность решать сложные когнитивные задачи, содержательный и оперативный диапазон субъективной реальности неизмеримо уже и «практичнее». Они не болеют шизофренией, у них не бывает внутреннего разлада между их субъективным миром и собственной телесностью, и в целом – объективной действительностью, той роковой амбивалентности побуждений и смыслов, которые столь знакомы нам, людям.

Мы унаследовали от животных фундаментальные свойства психики, позитивные и негативные потенции субъективной реальности. В условиях обостряющейся экологической проблемы и глобального кризиса земной цивилизации в высшей степени актуально глубже осмыслить особенности и следствия биологической обусловленности на-шей познавательной и преобразовательной деятельности.

3. Фундаментальная асимметрия в познавательной и преобразующей деятельности человека

 

Суть этой асимметрии в том, что познавательная и преобразовательная деятельность человека направлены преимущественно во внешний мир, в то время как вектор самопознания и самопреобразования сильно укорочен (последнее несопоставимо с внешней активностью как по масштабам и результатам, так и по затрачиваемым силам и средствам)[49]. Будучи нашим биологическим наследием, она сформировалась в процессе антропогенеза, неуклонно углублялась на протяжении всей истории человечества и ныне угрожает самому его существованию.

Нетрудно, однако, увидеть необходимую зависимость познания внешнего мира (в отношении его целей, способов и результатов) от самопознания. Слабость последнего влечет неподлинные цели познания и преобразования внешнего мира, сужает диапазон творческих возможностей, ведет к нарастанию негативных последствий деятельности и явному абсурду, ибо слишком уж часто человек не ведает, что творит, а если ведает, что творит зло, то не может остановиться, побороть свои эгоистические устремления и свое слабоволие. Отсюда и существенная роль самообмана в структуре сознания как фактора компенсации ограниченности знания и слабости воли.

Указанная асимметрия привела к основным кризисным состояниям нашей цивилизации (прежде всего, к экологическому кризису). Она обусловливала на протяжении веков соответствующую направленность научного, технического и социокультурного развития.

Эта фундаментальная асимметрия имеет глубокие и мощные биологические корни. Развитие психики в течение сотен миллионов лет эволюции создало возможность детального, многопланового и оперативного отображения внешней среды обитания животного, соответствующего его жизненным задачам (поиску и добыче пищи, взаимодействию с особями своего вида, спасению от угроз со стороны многочисленных врагов и от неблагоприятных физических воздействий и т.п.). В то же время психика животных позволяет лишь суммарно и лишь в отдельных фрагментарных проявлениях отображать внутреннюю среду, внутреннюю деятельность организма. Это вполне объяснимо.

Внешняя среда нестабильна, чревата неожиданными изменениями, грозящими гибелью, требует немедленного адекватного отображения и быстрой реакции. Внутренняя же среда относительно стабильна в смысле основных механизмов саморегуляции; управление ею на клеточном, органном и межорганном уровнях тщательно отработано в ходе эволюции, совершается как бы в автоматическом режиме, надежно скоординировано с характером внешних действий. Соответственно психическая активность животного, его действия целиком устремлены во внешний мир; эта активность лишь в крайне малой степени обращена во- внутрь.

Таким образом, психика животного, его деятельная активность обнаруживают явную асимметрию. И это для него естественно, ввиду того что его потребности постоянны, четко ограничены генетической программой, а тем самым заданы значимые объекты его среды, цели и способы действий. Энергетика воздействия животного на внешнюю среду минимальна, практически не меняется, она не нарушает экосистему, а наоборот, служит фактором поддержания ее самооргани-зации.

У человека же в силу определенных генетических новаций, возникших в антропогенезе, взаимодействие со средой качественно изменилось. Вместе с производственной деятельностью все сильнее давал о себе знать быстрый рост потребностей. На развитых ступенях социума мы видим сложившийся параноидальный круг: еще больше производить, чтобы еще больше потреблять, чтобы еще больше производить… Из него не видно выхода. Это означает все большее потребление ресурсов Земли, которые ограничены, все большее разрушение экологической системы и физической среды. Человек с его сознанием, хотя и представляет качественно новый уровень развития психики, сохраняет ее глубинные биологические свойст-ва. Сознание изначально несет в себе указанную асимметрию и усиливает ее. При рассмотрении истории земной цивилизации бросаются в глаза мизерные результаты самопознания и самопреобразования по сравнению с познанием и преобразованием внешней среды. Человек, будучи социальным существом, обладая сознанием, продолжает действовать как животное, ибо сохраняет свойственную биологической системе главную направленность активности во внешний мир, но использует уже небиологические (технические) средства, превышающие на много порядков энергетику биологического воздействия. Последствия этого очевидны – глобальный кризис земной цивилизации.

Здесь надо хотя бы кратко коснуться вопроса о понятии природы человека, которое давно используется в философской литературе. Под природой человека понимают комплекс устойчивых свойств социального индивида, которые воспроизводятся у всех народов во все эпохи. Эти свойства выражают потребности, интересы, влечения, склонности, способности, типические характеры, формы поведения и деятельности человека. Чтобы увидеть инвариантность этих свойств по отношению к различным народам и эпохам, достаточно познакомиться с сохранившимися сведениями о людях Древнего Египта и Месопотамии, прочесть внимательно «Историю Рима» Тита Ливия или «Характеры» Теофраста, «Историю Флоренции» Макиа-вели или «Опыты» Монтеня. Мы видим всюду очень сходные характеры, страсти и интересы, человеческие типы и образцы поведения. Все это указывает на их биологическую обусловленность. Они формируются на основе генетических фак-торов и варьируются под влиянием внешних условий – физических и социальных.

Исторический опыт свидетельствует о том, что проекты радикального улучшения общественного устройства всегда упирались в проблему изменения природы человека, таких негативных ее свойств, как неуемное потребительство, агрессивность к себе подобным, чрезмерные эгоистические устремления. В природе человека заключены и альтруистические свойства, которые также биологически обусловлены и играют необходимую роль в социальной самоорганизации[50]. У человека они составляют опору нравственности и высоких ценностных ориентаций. Однако сравнительно устойчивый баланс альтруистических и эгоистических свойств в природе человека (т.е. у массового человека, в массовом сознании) способен нарушаться в экстремальных ситуациях, создавать решительное преобладание агрессивных и эгоистических устремлений и, как свидетельствует исторический опыт, оказывается недостаточным для кардинальных общественных переустройств. Примером тому может служить крах коммунистического проекта в СССР, который обнаружил «нехватку» альтруизма у массового человека, несостоятельность силовых мер и «коммунистического воспитания» для переделки природы человека, создания «нового че-ловека».

Рассуждая о природе человека, важнейшим свойством которой служит познавательная способность, нужно подчеркнуть следующие общеизвестные положения. Познавательные процессы погружены в социокультурную жизнь, органической частью которой они являются; выступают в ней главным фактором повседневно-практической, научной, производственно-технической, коммуникативной деятельности, создания технологических новаций, их использования в целях локальных и глобальных преобразований, оценки их результатов. Это относится не только к научному познанию, но также к другим видам познания – художественному, этическому, к обыденному познанию, взятым в их взаимовлиянии друг на друга. Познавательный процесс таким образом прямо или косвенно стимулируется, направляется, регулируется доминирующими ценностями данного общества.

Каковы эти ценности во всех известных нам обществах или, по крайней мере, в подавляющем большинстве современных обществ (народов и государств)? Это: жизнь, здоровье, семья, дети, жилище, материальное, социальное, моральное благополучие. Именно эти ценности прежде всего определяют жизнедеятельность массового человека. Нетрудно увидеть их родословную, прямую аналогию между большинством этих ценностей и тем, что служит основными «ценностями» для животных. Разумеется, названные человеческие ценности более «возвышенны», так сказать, цивилизованны, но их глубинная суть сохраняется. И они, конечно, в существенной мере, пусть косвенно, определяют ход познавательной деятельности, ее цели и результаты. Величайшие гении познания и творчества – тоже гомо сапиенсы, ничто человеческое им не чуждо. Познакомьтесь хотя бы с откровениями Пушкина[51].

Безусловно, высшие ценности не могут быть ограничены только что перечисленными. Человеку свойственно то, что именуют духовными ценностями. Они выражаются понятиями любви, свободы, творчества, истины, справедливости, красоты, нравственного долга, божественных установлений и т.п. Тем не менее пристальный анализ тоже открывает их связь, быть может только более слабую, с биологическими истоками. В некоторых случаях эта связь довольно прозрачна, как, например, в отношении любви, в других более отдаленна. Однако эта отдаленность не препятствует выявлению искомой сути. Возьмем эстетические понятия красоты, прекрасного. Они во многом при-вязаны к природным и биологическим пропорциям, структурам телесной организации и генетически заданной размерности чувственных отображений предметной действительности. Скажем, красота лица и рук женщины, столько раз замечательно изображенные в произведениях живописи. Проведем простой мысленный эксперимент. Если увеличить хотя бы в 300 раз размерность зрительного восприятия, то вместо прелестной руки женщины, ее гладкой кожи, мы бы увидели ужасающую картину бугров и впадин, темных столбов волос, пупырчатые участки, пронизанные синеватыми и красноватыми сплетениями русел кровеносных сосудов. Точно также, или очень похоже, изменились бы образы тех предметов, которые служат для нас эталонами красоты. Но это лишь один план рассмотрения темы. Более подробно и основательно эти вопросы, касающиеся биологической обусловленности эстетических и этических свойств, освещены на основе большого фактического материала в книге выдающегося советского генетика Владимира Павловича Эфроимсона[52]ю

Разумеется, в структуре нашего субъективного мира есть такие ценностно-смысловые образования и интенции, которые располагаются на его высших уровнях и представляют собой большей частью недостаточно проясненные, крайне абстрактные идеи метафизического типа, различные продукты мыслительного конструирования, воображения, мечты и надежды – религиозного, мистического, поэтического, философского, математического характера, часто иллюзорные, а иногда и несущие в себе зерна будущих прозрений. По крайней мере, в духовном мире некоторых людей они играют весьма существенную роль, выражают стремление к творческому порыву в другие измерения бытия, и вряд ли нужно выискивать посредствующие звенья, связывающие такие ценностно-смысловые образования с биологическими факторами.

Надеюсь, читатель не заподозрит меня в том, что я недооцениваю качественно новый уровень познавательной и духовной деятельности человека, пытаюсь его принизить и т.п. Речь идет о глубинных свойствах человеческой природы, которые обусловливают ограниченность нашего земного разума, но в то же время несут потенцию преодоления этой ограниченности, творчества новых смыслов и ценностей, преобразования самой биологической телесности, сознания и социума.

 

 

4. Антропотехнологическая эволюция и глобальное будущее

 

Нынешний этапа развития нашей цивилизации требует рассмотрения проблемы ограниченности земного разума и перспектив его развития не только в рамках биологической эволюции, антропо-генеза и истории человечества, но и в более широком контексте космической эволюции, того направления научной мысли, которое именуется Мега-историей[53]. Оно выясняет глобальные фазовые переходы в развитии нашей Вселенной, начиная с Большого взрыва и вплоть до земной истории возникновения жизни, биосферы и социума. Фазовому переходу обычно предшествует состояние глубокого кризиса, «когда собственная активность неравновесной системы приводила к таким изменениям в среде, после которых прежние антиэнтропийные механизмы становились контрпродуктивными»[54]. Наступившая фаза неустойчивости разрешается чаще всего путем горизонтального аттрактора (когда система деградирует, сползает в состояние равновесия), либо, гораздо реже, путем вертикального странного аттрактора, когда устойчивость восстанавливается на более высоком уровне неравновесия системы со средой за счет кардинального возрастания ее внутренней организации и, как говорят, ее «интеллектуальности»[55].

Как свидетельствуют данные Мегаистории, «земная цивилизация представляет собой один из очень немногих очагов прогрессивной эволюции, поднявшихся на столь высокую ступень самоор-ганизации»[56]. Здесь во всех переломных фазах «события развивались в сторону вертикального странного аттрактора, обеспечив образование выс-ших форм жизни, человека, общества и информационной цивилизации»[57].

Это не означает, что в условиях нынешнего глобального кризиса так будет продолжаться и дальше. Обширные научные исследования, математические модели показывают, что примерно к средине века наша цивилизация подойдет к сингулярному рубежу, за которым либо деградация и возможная гибель, либо выход на качественно новый уровень развития. Наличие такой альтернативы подтверждается философами самой разной ориентации[58].

Каковы мыслимые пути преодоления сингулярного рубежа и выхода на качественно новый этап развития цивилизации? Вот прогноз с позиций Мегаистории: «По всем раскладам, наступивший век ознаменуется концом истории “биологического” человека, и главный вопрос в том, чем именно она завершится»[59].

У нас нет однозначного ответа на вопрос о способах перехода цивилизации на новый этап. Но ясно, что для этого требуется преобразование человека и его сознания, преодоление фундаментальной асимметрии в познавательной и преобразующей деятельности. Здесь мыслимы, по крайней мере, два возможных направления: надо либо изменить биологическую природу человека путем реконструкций в его геноме и тем самым изменить его психику и способы его жизнедеятельности, либо пойти по пути воплощения разума и социальной индивидуальности в небиологической самоорганизующейся системе, т.е. по пути антропотехнологических, трансгуманистических преобразований.

Теоретически допустимы оба эти варианта и, возможно, их сочетания. Но первый путь представляется более сложным, долгим и более рискованным, способным повлечь неконтролируемую цепную реакцию мутаций, возникновение таких новых живых существ, которые не оставят человеку места на Земле. Разумеется, эти вопросы являются дискуссионными, требуют основательно анализа.

Второй путь представляется предпочтительным, так как он оставляет в стороне радикальное вмешательство в геном человека и необходимость погружения в бездну генетических сложностей и немыслимых последствий, позволяет оставаться на уровне сравнительно контролируемых результатов цифрового и иного моделирования. Он опирается на сравнительно развитую теоретическую базу информатики, кибернетики, робототехники, может использовать достижения психологии, генетики и нейронауки в области исследований познавательных процессов, феноменов сознания, личностной и социальной самоорганизации. Ведь издавна возможности познавательной деятельности всегда существенно расширялись за счет технических изобретений (телескоп, микроскоп; компьютер и средства массовых коммуникаций открыли принципиально новые возможности познания).

Особенно важно подчеркнуть, что этот путь лежит в главном русле конвергентного развития НБИКС (нанотехнологий, биотехнологий, информационных, когнитивных и социальных технологий и соответствующих им областей знания). Именно НБИКС-конвергенция определяет сейчас создание принципиально новых интегральных, конструктивных объектов, объединяющих в себе биологические и физические начала, разработку самоорганизующихся систем на небиологических субстратах; при этом приоритетная роль принадлежит социогуманитарной составляющей НБИКС, которая призвана определять его цели и санкционирующие механизмы, выполнять функции предвидения, оценки, этического обоснования и социального контроля.

Развитие НБИКС-конвергенции создает перспективу радикального продления жизни вплоть до кибернетического бессмертия и тем самым новую антропологическую перспективу, формирует такую систему смыслов и ценностей, которая расширяет горизонт нашей биологически ограниченной ментальности и духовности, что способно служить условием преодоления антропологического кризиса. И эта перспектива вовсе не означает ущемле-ния и постепенной ликвидации земной биосферы, а наоборот, включает всемерное содействие параллельным процессам исследования биологической самоорганизации и поддержанию условий сохранения жизни на Земле.

Обозначенный путь имеет то стратегическое преимущество, что создает условия для освоения космоса и гарантирует сохранение и развитие человеческого разума – ведь биологическая жизнь подвергается постоянным угрозам и может быть уничтожена в результате катаклизма, вызванного не только войнами, социальными конфликтами, но и воздействием из космоса или физическими изменениями на самой Земле; а вместе с жизнью будет уничтожен и человеческий разум.

Здесь перед нами множество трудных дискуссионных вопросов. Но их надо остро ставить и обсуждать, а не вытеснять из сознания, не задвигать на дальний план. Наша цивилизация в цейтноте, и она настоятельно требует решения этих вопросов.

Размышляя об ограниченности нашего знания и современной познавательной деятельности, мы обнаруживаем, при всей кажущейся ее широте, «узость» тех измерений бытия, которые мы стремимся осваивать. Можно вспомнить знаменитые слова Р. Фейнмана, который по поводу перспектив исследования микромира и мегамира говорил, что «внизу остается много места». Но его много и «вверху» и «вокруг». Помимо умножающихся проблемных ситуаций, в которые мы погружены и уже теряем за ними контроль, мы постоянно находимся в допроблемной ситуации, т.е. постоянно стоим на краю бездны незнания о незнании, из которой время от времени «выплывают» новые проблемы, ранее нам и не снившиеся. Это как раз указывает на земную ограниченность человеческого разума, проявляет присущий ему неизбывный внутренний конфликт между конечным и бесконечным, абсолютным и относительным, неукротимое, и по существу трагическое, его устремление к Абсолюту. Но вместе с тем это дает надежду на новые великие научные открытия и обретение новых, ныне неведомых экзистенциальных смыслов. Биологически обусловленный разум изобретал различные средства компенсации своей ограниченности, поддержания своей самоценности в виде метафизических идей и религиозных учений. Возможно, разум будущего неочеловека, освободившийся от биологических земных оков, создаст такие способы познания и, главное, такие экзистенциальные смыслы, которые будут способны, преодолевая указанный трагический разрыв, достигнуть подлинно космической укорененности в бытии.

 

Вернуться к оглавлению

 

 

 

Аннотированный список книг издательства «Канон+»
РООИ «Реабилитация» вы можете найти на сайте
http://www.kanonplus.ru

Заказать книги можно, отправив заявку по электронному адресу:
kanonplus@mail.ru

 

 

Научное издание

 

 

 

Д. И. ДУБРОВСКИЙ

 

 

 

ПРОБЛЕМА «СОЗНАНИЕ И МОЗГ»

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ

 

 

Директор издательства Божко Ю.В.

Ответственный за выпуск Степанов М.С.

Художник Клюйко М.Б.

Корректор Жарская С.В.

Верстка Соколова П.Л.

 

Подписано в печать с готовых диапозитивов 20.11.2014.

Формат 84´1081/32. Печать офсетная. Бумага офсетная.

Усл. печ. л. 6,5. Уч.-изд. л. 7,1. Тираж 1000 экз. Заказ    .

 

Издательство «Канон+» РООИ «Реабилитация»

111672, Москва, ул. Городецкая, д. 8, корп. 3, кв. 28.
Тел./факс 8 (495) 702-04-57.
E-mail: kanonplus@mail.ru

Сайт: http://www.kanonplus.ru

 

Республиканское унитарное предприятие

«Издательство “Белорусский Дом печати”».

220013, Минск, пр. Независимости, 79.

 

 

 

 

В начало

Вернуться к оглавлению

 

 

 

 

 



[1]  Весьма убедительно это было показано в кн.: Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2009. Автор справедливо говорит о «драматизме» ситуации в современной аналитической философии, состоящей в том, что в ней «пока мы просто не увидели реальных попыток позитивно решить «трудную проблему»» (с. 190). См. так же: Нагуманова С.Ф. Материализм и сознание: Анализ дискуссии о природе сознания в современной аналитической философии. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 2011. 222 с.; Дубровский Д.И. Субъективная реальность и мозг. К вопросу о полувековом опыте разработки «трудной проблемы сознания» в аналитической философии // Эпистемология: Перспективы развития. М.: Канон+, 2012.

[2]  См., например: Нагель Т. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела // Вопросы философии. 2001. № 8. В этой статье Томас Нагель прямо заявляет, что сейчас «ни у кого нет правдоподобного ответа на проблему духа и тела» (с. 101); что в решении этой проблемы «возник тупик» (там же, с. 102); между сознанием и мозговыми процессами существует связь, «остающаяся для нас непостижимой» (там же, с. 107). Критический анализ этой статьи содержится в моей публикации: Дубровский Д.И. Проблема духа и тела: Возможности решения (в связи со статьей Т. Нагеля «Мыслимость невозможного и проблема духа и тела» // Вопросы философии. 2002. № 10.

[3]   Основные положения диссертации были опубликованы еще в 1958 году в статье: Дубровский Д. И. Анализ-синтез как всеобщая форма отражательной деятельности мозга // Труды Сталинского государственного медицинского института. Т. ХI. Сталино, Донбасс, 1958. Поэтому можно сказать, что начало разработки мною проблемы «сознание и мозг» совпало по времени с началом ее постановки и разработки в аналитической философии под флагом так называемого «научного материализма»; старт же этому направлению был дан знаменитой статьей Герберта Фейгла «”Мен-тальное” и “физическое”», вышедшей в том же 1958 году (Feigl H. The “Mental” and the “Phisical” // Minnesota Studies in the Philosophy of Science. Vol. II. Univ. of Minnesota Press, Minneapolis, 1958). Взгляды Г. Фейгла и первый этап разработки этой проблемы в аналитической философии (концепции У. Плэйса, Дж. Смарта, Д. Армстронга, П. Фейерабенда, Р. Рорти, Х. Патнема, Дж. Марголиса, Т. Нагеля, Дж. Фодора, Дж. Кима, Д. Люиса и др.) подробно анали-зировались мной в книге: Дубровский Д.И. Информа-ция, сознание, мозг. М.: Высшая школа, 1980. Гл. 1 и 2. С. 13–95.

[4]   Дубровский Д. И. Физиологическое и логическое // Вопросы философии. 1966. № 8; Он же. Мозг и психика // Вопросы философии. 1968. № 8 (статья, положившая начало дискуссии с Э.В. Ильенковым); Он же. По поводу статьи Э.В. Ильенкова «Психика и мозг» // Вопросы философии. 1969. № 3; и др.; Он же. Философский анализ психо-фи-зиологической проблемы: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. Ростов-на-Дону, 1968. 55 с. Материалы диссертации были опубликованы в виде книги, ряд разделов которой, особенно глава 5, как мне кажется, и сейчас сохраняют свое значение: Дубровский Д.И. Психические явления и мозг: Философский анализ проблемы в связи с некоторыми актуальными задачами нейрофизиологии, психологии и кибернетики. М.: Наука, 1971. 386 с. (ее электронная копия представлена на сайте www.dubrovsky.dialog21.ru).

[5]   Дубровский Д.И. Информация, сознание, мозг. М., 1980; Он же. Проблема идеального. Субъективная реальность.  2-е изд., доп., М.: Канон+, 2002. 368 с. (первое издание: М.: Мысль, 1983. 228 с.); Он же. Сознание, мозг, искусственный интеллект. М.: Стратегия-Центр, 2007. 278 с.

[6]  См.: Сентаготаи Я. Новые пути нейробиологии // Наука и человечество: Междунар. ежегодник. М., 1984; Спер-ри Р.У. Перспективы менталистской революции и возникновение нового научного мировоззрения // Мозг и разум / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Наука, 1994.

[7]   См.: Психофизиология: Учебник для вузов / Под ред. Ю. И. Алек-сандрова. Л.: Питер, 2001; Марютина Т.М., Ермолаев О.Ю. Введение в психофизиологию: Учеб. пособие по курсу «Общая и возрастная психофизиология». М.: Флинт, 2002 (в этом учебнике имеется специальный раздел «Информационный подход к проблеме сознания», в котором довольно подробно излагается моя концепция. C. 269–271).

[8]  См., например: Нагуманова С.Ф. Проблема материалистического объяснения сознания в аналитической филосо-фии // Проблема сознания в философии и науке / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Канон+, 2009. C. 131–132; Она же. Материализм и сознание. Анализ дискуссии о природе сознания в современной аналитической философии. Казань, 2011; Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2009. C. 185; Иванов Д.В. Эпистемологическая интерпретация субъективности и проблема созна-ния // Знание как предмет эпистемологии. М.: ИФ РАН, 2011; и др. Разумеется, эти критические замечания были для меня полезны, стимулировали дальнейшие размышления по определенным вопросам проблемы.

[9] См.: Нагель Т. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела // Вопросы философии. 2001. № 8.

[10]  См. обсуждение этой темы, проведенное по инициативе В.А. Лекторского в форме «круглого стола», на котором был представлен весь спектр трактовок онтологического статуса категории информации: Информационный подход в междисциплинарной перспективе: (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2010. № 2.

[11]  Как свидетельствует один из первооткрывателей генетического кода Ф. Крик, «генетический код мог бы иметь практически любую структуру, поскольку детали его зависят от того, какая именно аминокислота и какой именно адаптор соответствуют друг другу. Возможно, существующий вариант этого взаимного соответствия определился на очень раннем этапе эволюции и, вероятно, выбор в его пользу был случайностью» (Крик Ф. Безумный поиск. Личный взгляд на научное открытие. М.; Ижевск, 2004. С. 104).

[12]  В этом отношении мною проведено подробное аналитическое обсуждение и обоснование понятий кода и кодовой зависимости (см.: Дубровский Д.И. Информация, сознание, мозг. М.: Высшая школа, 1980. Глава 6. C. 214–273). Концепция расшифровки кодов, включающая рассмотрение методологических вопросов, которые касаются не только проблемы «сознание и мозг», но задач такого рода исследований в различных науках, подробно представлена  мною в специальной статье (см.: Дубровский Д. И. Расшифровка кодов: Методологические аспекты проблемы // Вопросы философии. 1979. № 11. Перепечатано в книге: Дубровский Д.И. Сознание, мозг, искусственный интеллект. М.: Стратегия-Центр, 2007. (Статья и книга выложены на сайте: www.dubrovsky.dialog21.ru). Специальные вопросы, относящиеся к расшифровке мозговых кодов явлений СР, освещались в статье: Дубровский Д.И. Проблема нейродинамического кода психических явлений (некоторые философские аспекты и социальные перспективы) // Вопросы философии. 1975. № 6.

[13]  Осуществляя познавательные процессы, мы ищем интересующую нас информацию и, как правило, целиком отключены от рассмотрения «устройства» носителя этой информации, которая дана нам в форме «естественного» кода. Во многих случаях мы не знаем «устройства» «естественных» кодов, но это не мешает на уровне СР, так сказать, переводить «чуж­дые» коды в «естественные». Такой перевод, отработанный в филогенезе или онтогенезе, автоматически реализуется бессознательными механизмами психики. Постоянно производимые нами кодовые преобразования такого рода настолько имманентны на­шим практическим и коммуникативным актам, что мы их просто не за­мечаем — это воздух нашей социальной жизнедеятельности.

[14]  Весьма интересен в этой связи опыт разгадки тайных шифров  (см.: Саймон Сингх.  Книга кодов: Тайная история  ко-

    дов и их «взлома». М.: АСТ, 2007). Особенно поучительна история расшифровки языка майя Юрием Кнорозовым, не имевшим ключа, подобного «Розетскому камню», который оказался у Шампольона при расшифровке древних египетских клинописей.

[15] Отметим в этой связи идею аутоцереброскопа, согласно которой я сам могу наблюдать и исследовать связь своих собственных психических и мозговых процессов. В современных условиях она может иметь определенную экспериментальную перспективу. Но и в этом случае, несмотря на переживание мной А в «чистом» виде, я должен буду сделать то же, что и внешний наблюдатель, т.е. получить А (его «содержание») независимым способом.

[16] Впечатляющим примером такого рода может служить исключительно сложный творческий процесс расшифров-ки генетического кода, о котором рассказывает Фрэнсис Крик в уже цитированной книге «Безумный поиск. Личный взгляд на научное открытие».

[17]  Yoichi Miyawaki et al. Visual Image Reconstruction from Human Brain Activity using a Combination of Multiscale Local Image Decoders // Neuron. Vol. 60. Issue 5. P. 915–929, December 2008.

[18]  Nishimoto Sh. еt al. Reconstructing Neuron Visual Experience from Brain Activiti Evoked by Natural movies // Current Bio-logy (2011), doi: 10.1016/ j.cub.2011.08.031.

[19] См.: Иваницкий А. М. “Чтение мозга»: Достижения, перспективы и этические проблемы // Журн. высш. нервн. деят. 2012. Т. 62, № 2. C. 1–10. В связи с тем, что развитие нейрокриптологии приобрело ныне столь важное значе-ние, хотелось бы сказать (пусть это и не совсем корректно с моей стороны), что теоретическая и методологическая программа расшифровки мозговых кодов психических явлений (прежде всего явлений СР) была широко развернута с позиций информационного подхода в моей книге, вышедшей более 40 лет тому назад. См.: Дубровский Д.И. Психические явления и мозг: Философский анализ проблемы в связи с некоторыми актуальными задачами нейрофизиологии, психологии и кибернетики. М.: Наука, 1971, 386 с. (этому посвящена главным образом глава 5. C. 241–358; особенно важны параграфы 17 и 18). Книга выставлена на сайте www.dubrovsky.dialog21.ru. Важно подчеркнуть значение нейрофизиологических исследований в этом направлении под руководством Н.П. Бехтеревой, с которой я тогда тесно сотрудничал (см.: Бехтерева Н.П., Бундзен П.В., Гоголицын Ю. Л. Мозговые коды психической деятельности. Л., 1975. 165 с.). Эти исследования были прерваны, во всяком случае серьезно нарушены, после публикации разгромной статьи в органе ЦК КПСС журнале «Коммунист» (см.: Дубинин Н. П. Наследование биологическое и социальное // Коммунист. 1980). Главным объектом осуждения были положения моей книги, указанной выше. По поводу задачи расшифровки мозговых кодов Н.П. Дубининым было сказано, что «тут претензия на рекомендации с совершенно чуждых нам научных и идеологических позиций», «Тут налицо открытая ревизия марксистско-ленинского понимания сознания» (Там же. С. 73). Интересно, что эта позорная статья Н.П. Дубинина, который тогда лихо орудовал идеологической дубиной против своих коллег – академиков Б.Л. Астаурова, Д.К. Беляева, профессора В.П. Эфроимсона, перепечатана слово в слово через двадцать с лишним лет: Дубинин Н.П. Избранные труды. М.: Наука, 2002. Т. 4. Так что историкам науки не надо искать журнал тридцатичетырехлетней давности.

[20] Один из способов формирования личностных и межличностных инвариантов зрительного образа и соответствующих им нейродинамических носителей (с использованием принципа изоморфизма систем) подробно разрабатывался мной в параграфе 17 главы 5 упоминавшейся выше книги «Психические явления и мозг» (см. с. 284–300). Здесь же рассматривалось и формирование межличностного инварианта всякого явления СР вообще. Последнее крайне важно в том отношении, что всякое фиксируемое экспериментатором отдельное явление СР (даже квант ощущения или восприятия), нейродинамический коррелят которого он пытается выяснить, протекает уже на фоне переживаемого индивидом состояния бодрствования, т.е. общего состояния СР, и тем самым несет на себе печать своего Я. Это обстоятельство, к сожалению, чаще всего оставляется экспериментаторами в тени.

[21] Mishkin, M. Cerebral memory circuits // T.A. Poggio and D.A. Glaser (eds.). Exploring Brain Functions: Models in Neuroscience. John Wiley & Sons Ltd., 113–126, 1993; Kravitz, D.J., Saleem, K.S., Baker, C.I., and Mishkin, M. A new neural framework for visuospatial processing // Nature Rev. Neurosci. 12: 217–230, 2011; Анохин К.В. Мозг и память: биология следов прошедшего времени: Доклад на науч. сессии oбщего собрания Российской академии наук «Мозг: Фун-даментальные и прикладные проблемы», 15–16 декабря 2009 г.) // Вестник Российской академии наук. – 2010. № 5–6. С. 455–461; Иваницкий А.М. Проблема сознания и физиология мозга // Проблема сознания в философии и науке / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Канон+, 2009.

[22] Обоснование этого положения и подробный феноменологический анализ структуры СР содержится в работах: Дубровский Д.И. Проблема идеального. Субъективная реальность. 2-е изд. доп. М.: Канон+, 2002 (первое издание: М.: Мысль, 1983). См. главу «Структура субъективной реальности». C. 83–116. См. также: Дубровский Д.И. Гносеология субъективной реальности (к постановке проблемы) // Эпистемология и философия науки. 2004. № 2. Эти работы представлены на сайте www.dubrovsky.dialog21.ru

[23] Принцип изофункционализма систем означает, что одна и та же функция или комплекс функций может воспроизводиться на разных по своим физическим (химическим) свойствам субстратах. Модельный пример: удален естественный зуб, вставлен искусственный. Функция та же, субстрат иной. На пути такого рода замен трудно установить какой-либо предел. Многие внутренние и внешние органы человека сейчас успешно протезируются. Это относится уже и к отдельным компонентам головного мозга (например, вживление в мозг парализованного человека электронного чипа, позволяющего ему мысленно управлять инвалидной коляской; и др.).

[24] Ей посвящены многочисленные конференции, симпозиумы, дискуссии. Знаменательными событиями стали проведенные Общественным движением «Россия 2045» два международных конгресса под общим названием «Глобальное будущее 2045» (Москва, февраль 2012 г. и Нью-Йорк, июнь 2013 г.), в которых приняли участие многочисленные за-рубежные ученые и философы, выступали с докладами такие выдающиеся представители современной науки, как М. Минский, Р. Пенроуз и С. Хамерофф, Т. Бергер, Р. Курцвейл, Х. Исигуро и др.

[25] См. подробнее: Матюшкин Д.П. О возможных нейрофизиологических основах природы внутреннего «Я» челове-ка // Физиология человека. 2007. Т. 33, № 4. C. 1–10; Он же. Проблема природы внутреннего Эго человека. М.: Слово, 2003.

[26] Более подробное рассмотрение этого вопроса см.: Дубровский Д.И. Зачем субъективная реальность, или «Почему информационные процессы не идут в темноте» (Ответ Д. Чалмерсу) // Вопросы философии. 2007. № 3. Статья выставлена на сайте: www.dubrovsky.dialog21.ru

[27] Фундаментальные результаты об органической связи перцептивных и моторных функций получены в последние годы на основе исследования «зеркальных систем» головного мозга (см.: Риццолати Дж., Синигалья К. Зеркала в мозге. О механизмах совместного действия и сопереживания. Языки славянских культур, М.: 2012.

[28] Иваницкий А. М. Естественные науки и проблема созна-ния // Вестник Российской академии наук. 2004. Т. 74, № 8.

[29] Sergin V. Ya. Self-identification and sensori-motor rehearsal as key mechanism of consciousness // International Journal of computing anticipatory systems. 1999. № 4; Сергин В.Я. Психофизиологические механизмы сознания: Гипотеза автоотождествления и сенсорно-моторного повторения // Проблема сознания в философии и науке / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: Канон+, 2009.

[30] Эти положения были выдвинуты и развивались в ряде небольших статей и выступлений на научных конференци-ях (14), а затем в публикациях 1966–1969 гг. и в автореферате докторской диссертации в 1968 г. (15).

[31]  В аналитической философии, насколько мне известно, мысль о возможности интерпретации ментальных явлений в качестве информации, которая воплощена в мозговых процессах, представляющих собой «подобие знаковых систем», была впервые четко высказана в 1973 году А. Данто (16), а затем в 1975 году К. Хукером (17). Последний, правда, склонялся к онтологическому истолкованию информации в духе Платона. Работы этих авторов под критическим углом зрения рассматривались мной в статье, опубликованной вскоре в журнале «Вопросы философии» (18). В работах Чалмерса я не обнаружил ссылок на эти публикации его коллег.

[32] Принцип «структурной когеренции» по-разному интерпре-тируется в зависимости от тех концепций, в которых он ис-пользуется. Во всех случаях, однако, имеется в виду определенный тип соответствия между ментальным и мозговыми паттернами, включая отношения гомоморфизма и изо-морфизма. Мною была предпринята попытка тщательного анализа этого вопроса и обоснования изоморфного соответствия между чувственным образом (квантифицированным зрительным восприятием) и его нейродинамическим экви-валентом (паттерном). Этому был посвящен специаль-ный раздел книги, и в нем ставилась задача показать, что определенное описание инвариантов зрительного восприятия может служить первичной моделью для исследования его нейродинамического эквивалента (10, с. 279–300).

[33]  Можно было бы высказать еще ряд других серьезных критических замечаний по сравнению с теми, которые сделаны В.В. Васильевым, но это потребовало бы слишком много места. Те, кому это интересно, могут познакомиться с моей статьей, специально посвященной анализу концепции Чалмерса (9). Она представляла ответы на вопросы Чалмер-са, поставленные им в краткой переписке между нами. В частности, я пытаюсь дать обоснованные ответы на следующие «трудные» вопросы: 1) почему в ходе эволюции возникло качество субъективной реальности? 2) почему некоторые информационные процессы в мозгу, по выражению Чалмерса, «не идут в темноте»?

5  Работы Т. Нагеля, на мой взгляд, вносят важный вклад в разработку проблемы «сознание и мозг» в том отношении, что им четко определяется стратегия ее теоретического решения путем создания «концептуального моста» между понятиями, описывающими явления сознания и понятиями, описывающими мозговые процессы. Разрыв между ними создает «провал в объяснении», этот провал может и должен быть преодолен на основе создания концептуальной структуры, в которой теоретически корректно совмещаются, объединяются оба эти типа понятий (20). Подробное рассмотрение взглядов Т. Нагеля, критические соображения по ряду вопросов и предложения, касающиеся способа преодоления «провала в объяснении», содержатся в моей статье (21). Уделяя столь много места Сёрлу и Деннету, В.В. Васильев ограничился тремя-четырьмя фразами о Нагеле, не затрагивающими его позиции по главному пункту теоретического реше-ния «трудной проблемы». Кстати, Чалмерс в своей статье 1995 года воспроизводит ход мысли Т. Нагеля, дословно повторяет его слова о необходимости «концептуального моста» (22, р. 204).

[35]  Дополнительные критические аргументы содержатся в моих статьях, специально посвященных анализу концепций Дж. Сёрла (7) и Д. Деннета (8).

[36]  См. обсуждение этой темы в журнале «Вопросы философии», на котором был представлен весь спектр трактовок онтологического статуса категории информации (26).

[37]  В последние годы нейронаука достигла значительных результатов в исследовании структурно-функциональных осо-бенностей Эго-системы головного мозга, которая образует высший, личностный уровень мозговой самоорганизации и управления, включающий сознательно-бессознательный контур психических процессов (работы Д. Эделмена, А. Дамасио, Б. Либета и др.). Анализируя и обобщая многочисленные исследования в этом плане, рассматривая два уровня Эго-системы головного мозга (генетический и биографический), отечественный нейрофизиолог Д.П. Матюшкин предложил концепцию Эго-системы головного мозга, заслуживающую внимания не только психологов, но и философов (28).

[38]  Замечу, что отрицание оппонентом способности управлять по своей воле своими мыслями сразу перечеркивает его право на самостоятельное рассуждение, тем более на теоретические решения, включая и его отрицание данного тезиса.

[39] В этой связи необходимо отметить выдающиеся достижения молекулярной биологии и психогенетики. Экспериментально показано, что переживаемое психическое явление связано с экспрессией так называемых «быстрых» генов, т.е. сразу вызывает белковые трансформации в соответствующих нейронах, синаптических связях и эффекторах разного уровня. Ведущий российский нейрофизиолог и специалист в области исследований памяти К.В. Анохин подчеркивает, что «во время обучения экспрессия генов в мозге находится под когнитивным контролем (!), переходя из-под влияния только локальных клеточных и молекулярных взаимодействий под контроль более высокого порядка – общемозговых сис-тем, составляющих индивидуальный опыт организма» (29. с. 459).

[40] Эти поразительные демонстрации силы духа представляют важнейшие фактические данные для анализа и теоретического осмысления психической причинности. Один из фактов такого рода – подвиг вольноотпущенницы Эпихариды во времена Нерона (33). Еще более разительные примеры являют нам христианские мученики, которые во имя веры выносили неимоверные истязания. Не могу не вспомнить имя Бландины – рабыни-служанки из Лиона, где в 177 году была устроена знаменитая публичная казнь христиан. Ее непрестанно пытали весь день, распинали на дыбе и секли металлическими прутьями, сажали на раскаленное железное кресло, сжигавшее ее тело, бросали ее диким зверям, которые рвали ее и волочили по арене. Но всякий раз после очередной пытки на приказ отречься палачи слышали ответ: «Я хри-стианка. Мы ничего дурного не делаем». Э. Ренан пишет: «Бландина проявила поразительную энергию и бесстра-шие. Она утомила палачей, сменявшихся при ней с утра до вечера. Побежденные мучители признались, что истощили все свои пытки и объявили, что не понимают, как она еще может дышать с телом изломанным и пробитым. Они уверяли, что она должна была умереть после каждой из пыток, которым она была подвергнута» (34, с. 173; 35, глава 24). Таковы могут быть следствия ментальных причин. Но ведь необязательно далеко ходить. Перед нами опыт Великой Отечественной войны, многие поразительные примеры силы духа и воли, выдающиеся подвиги во имя Родины, долга, чести, справедливости. Этот опыт, к сожалению, крайне слабо используется психологами и философами.

[41] «Тут нарушается вовсе физическая каузальность: возникновение Вселенной происходит без предшествовавших Боль-шому взрыву во времени физических причин» (36, с. 280). Можно привести многие другие примеры; к их числу относится явление «квантовой акаузальности». В результате экспериментально подтвержденного нарушения неравенства Белла «оказалось, что пары квантовых частиц, находящихся в так называемом запутанном состоянии, обнаруживают между собой корреляцию, которая не обладает никакими чертами физической причинности» (Там же, с. 282). Учитывая, что «современная космология становится лидером физических наук» (37, с. 3), большой интерес в этом отношении вызывают работы В.В. Казютинского, посвященные проблеме физической реальности, представления о которой, как он показывает, обогащаются аспектами историзма и самоорганизации (38). Трактовка В.В. Васильевым «принципа каузальной замкнутости физического» вряд ли может быть оправдана с позиций современного физического знания.

[42] Достаточно напомнить об основательной разработке проб-лемы «целевой причинности», «функционально-целевого подхода» и концепции «органического детерминизма» И.Т. Фроловым, труды которого недавно переизданы (40). Е.А. Мамчур справедливо отмечает: «Если существуют такие феномены, как саморегуляция и самоорганизация, закономерности которых не редуцируемы к каузальным, можно утверждать, что телеономизм (второго рода) в природе также существует» (41, с. 248). Еще более определенно выражается по поводу «телеологического объяснения» В.Г. Борзенков, подчеркивающий теоретическое и методологическое значение концепции «целевой причинности» в исследовании биологических самоорганизующихся систем (42). Особенно хотелось бы отметить статью Ю. В. Сачкова (43), в которой есть специальный раздел «На путях к информационной причинности». В нем он, опираясь на труды Н.А. Бернштейна, В.А. Энгельгардта, М. Эйгена, Б. Б. Кадомцева и других крупных ученых. приходит к выводу, что «информационный аспект» выступает сейчас в учении о причинности на первый план, так как связан «с раскрытием оснований внутренней динамики сложных систем» (там же, с.40).

[43] Критический анализ попыток квантово-механического объяснения сознания содержится в одной из моих работ (44).

[44] Еще более мрачную оценку результатов разработки этой проблемы дают некоторые ведущие представители аналитической философии. Так, по мнению Т. Нагеля, сейчас «ни у кого нет правдоподобного ответа на проблему духа и тела» (47, с. 101); в решении этой проблемы возник «тупик» (Там же, с. 102); между сознанием и мозговыми процессами существует связь, «остающаяся для нас непостижимой» (Там же, с. 107).

[45] Крик Ф. Безумный поиск. Личный взгляд на научное открытие. М.; Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2004. C. 109.

[46] Там же. С. 104.

[47] См.: Дубровский Д.И. Зачем субъективная реальность, или «Почему информационные процессы не идут в темноте?» (ответ Д. Чалмерсу) // Вопросы философии. 2007. № 3.

[48] См.: Риццолати Дж., Синигалья К. Зеркала в мозге. О механизмах совместного действия и переживания. М.: Языки славянских культур, 2012. 205 с.

[49] Эта проблема издавна и неоднократно обсуждалась в моих работах. См., например: Дубровский Д.И. Обман: Философско-психологический анализ. М.: РЭЙ, 1994; Он же. Природа человека, антропологический кризис и кибернетическое бессмертие // Глобальное будущее 2045. Конвергентные технологии (НБИКС) и трансгуманистическая эволю-ция / Под ред. Д.И. Дубровского. М.: МБА, 2013.

[50] Это основательно показано в работах В.П. Эфроимсона. См.: Эфроимсон В.П. Родословная альтруизма // Гениальность и генетика. М.: Русский мир, 1998.

[51] Пушкин А.С. Собр. соч. Т. 10: Письма 1931–1937. М.: Вагриус. См., напр., с. 287, где речь идет о «человеческой природе».

[52] Эфроимсон В.П. Генетика этики и эстетики. М.: Тайдекс, 2004. 304 с.

[53] Это направление получило в последнее время широкое развитие в западной литературе и создает, по словам А.П. На-заретяна, «новые предпосылки для стратегического смыслообразования». У нас оно наиболее основательно представлено работами А.П. Назаретяна, в которых наряду с оригинальными разработками содержится также и обстоятельный общий обзор результатов этих исследований. См.: Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. М., 2004; Он же. Мировоззренческая перспектива планетарной цивилизации // Глобаль-ное будущее 2045. Конвергентные технологии и трансгуманистическая эволюция / Под ред. Д.И. Дубровского.: МБА, 2013.

[54] Назаретян А.П. Середина XXI века: Загадка сингулярно-сти // Глобальное будущее 2045: Антропологический кризис. Конвергентные технологии. Трансгуманистические проекты: Материалы Первой Всероссийской конференции, Белгород, 11–12 апреля 2013 г. / Под ред. Д. И. Дубровского и  С.М. Климовой. – М.: Канон+, 2014. C. 16.

[55] Отмечается и третья возможность – горизонтальный странный аттрактор: «зависание» системы по колебательной модели типа Лотки – Вольтерра (см. Назаре-тян А.П. Указ. соч.).

[56] Назаретян А.П. Указ. соч. С. 17.

[57] Там же.

[58] См.: Глобальное будущее 2045. Конвергентные технологии и трансгуманистическая эволюция / Под ред. Д.И. Дубровского: МБА, 2013. 272 с.; см. также: Урсул А.Д, Урсул Т.А. Будущее человечества: Апокалипсис или дальнейшая эволюция? // Политика и общество. 2012. С. 59–72). По словам С.С. Хоружего, «человека неотвратимо ждут радикальные изменения. Если он сумеет осмыслить заново свою “человечность”, точно определив, чему в ней надлежит быть строго хранимым, а чему – меняться и обновляться, – эти изменения еще могут стать не крахом Человека, а его обновлением, а парк новых технологий – стать частью ресурсов обновления» (Хоружий С.С. Трасформативная антропология глазами синергийной антропологии (к пробле-ме постчеловека) // Фонарь Диогена: Проект синергийной антропологии в современном гуманитарном контексте / Отв. ред. С.С. Хоружий. М.: Прогресс-Традиция, 2010. С. 767.

[59] Назаретян А.П. Цит. соч. С. 25 (Курсив мой. – Д.Д.). Автор подчеркивает, что сознание способно целенаправленно управлять масс-энергетическими процессами, выступать в качестве фундаментального космологического фактора и что «денатурализация телесных основ разума» – условие «стабильного сохранения стратегических целеориентаций», особенно связанных с соблюдением закона «техно-гумани-тарного баланса»; именно от этого зависит устойчивость развития цивилизации (см.: Там же. C. 24 и др.).