На главную страницу

Научные тексты

Книги

Воспоминания

Публицистика

Каратэ-До

Рисунки

Контакты

 

 

 

Д.И. Дубровский

Сознание, мозг, искусственный интеллект

 

Раздел 2.  Мозг

 

 

http://dubrovsky29.narod2.ru/nauchnie_teksti/knigi/soznanie_mozg_iskusstvennii_intellekt/image.jpg?rand=47419624129224

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

СОЗНАНИЕ

1.Гносеология субъективной реальности (к постановке проблемы)

2.Новое открытие сознания? (По поводу книги Джона Серла «Открывая сознание заново»)

3.В «Театре» Дэниэла Деннета (об одной популярной концепции сознания)

4.Восприятие как феномен субъективной реальности

5.Сознание и «предсмертный опыт»

 

 

 

 

ПРОБЛЕМА ДУХА И ТЕЛА: ВОЗМОЖНОСТИ РЕШЕНИЯ (В СВЯЗИ СО СТАТЬЕЙ Т. НАГЕЛЯ «МЫСЛИМОСТЬ НЕВОЗМОЖНОГО И ПРОБЛЕМА ДУХА И ТЕЛА»)

        (Вопросы философии, 2002, №10)

 

                                                              

1.

Становление информационного общества открывает новый этап земной цивилизации, существенно меняющий образ жизни, социокультурные процессы, парадигмальную структуру научного знания, сквозь призму которой мы воспринимаем реальность и стремимся углубить ее понимание. Возникают новые средства разработки и разрешения классических проблем, к числу которых относится интересующая нас проблема духовного и телесного (ментального и физического, сознания и мозга, психического и физиологического, субъективной реальности и объективной реальности – таковы типичные обозначения сути этой проблемы представителями различных направлений в философии и науке).

Мучительная проблема духа и тела, сознания и мозга на протяжении всей второй половины двадцатого века была предметом интенсивного обсуждения в западной философии. Ей посвящена поистине огромная по объему литература (сотни монографий и сборников, тысячи статей!). На этой теме было зациклено все постпозитивистское движение, поскольку оно стремилось преодолеть крайний гносеологизм логического позитивизма и реабилитировать онтологическую проблематику и «метафизические» основания науки.

Начиная с 1970 года я внимательно следил за широкой дискуссией по вопросам соотношения ментального и физического, сознания и мозга, в которой принимали участие практически все ведущие западные философы сциентистской ориентации. Подавляющее большинство из них пыталось обосновать материалистическое решение указанной проблемы: либо с позиций физикалистского редукционизма (так называемый «научный материализм» с его теорией тождества ментального и физического), либо с позиций функционализма (обоснование тождества ментальных явлений с определенными функциональными отношениями в сложной системе). Лишь отдельные западные философы высказывали точку зрения, отличавшуюся от этих двух подходов (например, К. Поппер) или занимали откровенно дуалистическую позицию (Э. Полтен). Анализ указанных дискуссий был проведен мной в ряде статей, опубликованных журналом «Философские науки» в 70-х годах и в книге «Информация, сознание, мозг» (М., 1980, ч. I, гл.1 и гл.2).

С тех пор по данной теме, как мне кажется, в западной философской литературе не появилось серьезных концептуальных новаций, хотя оживленные дискуссии продолжаются и сохраняют свою актуальность (см.: 12 ,15, 19, 24 и др.). Свидетельством тому служит статья Томаса Нагеля – одного из крупнейших теоретиков проблемы духовного и телесного (см.:1). Она представляет значительный интерес общей позицией автора, его анализом нынешней ситуации и проектами разработки проблемы духовного и телесного (заметим, что термин «духовное» охватывает у автора все разнообразие осознаваемых явлений субъективной реальности – от переживания боли и «вкуса сигары» до актов абстрактного мышления – и часто заменяется такими терминами как «ментальное», «феноменальное», «субъективное», «сознание» и даже «осознанная точка зрения»; хотя приведенные термины имеют далеко не совпадающие значения, способ их употребления в статье понятен, посредством них автор выражает общие и отличительные свойства всего класса явлений субъективной реальности). Статья привлекает не только искусным анализом, многоплановой аргументацией, но еще и тем, что я бы назвал интеллектуальной честностью и ответственностью–качествами, которое мы начинаем всё более ценить, читая философов постмодернистского толка с их неуемной саморекламой, создавших своего рода эстрадно-философский жанр, наблюдая с каким антуражем иные наши коллеги проталкивают свой товар на философском рынке.

Т. Нагель четко формулирует свою позицию. Он считает, что «сознание следует признать концептуально несводимым аспектом реальности» (там же, с. 101-102) и постольку решительно выступает как против физикалистского редукционизма («теории тождества ментального и физического»), так и против функционалистского редукционизма, полагая, что ментальное логически не выводимо из функционального, ибо мыслима сложная система, обладающая всеми функциональными свойствами человеческого организма, но лишенная начисто «внутренней», субъективной реальности – так называемый феномен «зомби» (этот вопрос, однако, нуждается в специальном обсуждении, на чем мы остановимся позже).

Отвергая редукционистские варианты решения проблемы, Т.Нагель убежден, что между ментальным и физическим (физиологическим) существует не случайная, а именно необходимая связь, доказательство наличия которой и составляет главную задачу. И автор подробно анализирует трудности, встающие перед теоретиком, при попытках ее решения.

Эти трудности давно известны, многократно обсуждались в литературе, посвященной проблематике духовного и телесного, сознания и мозга. Если говорить кратко, то главные из них следующие:

1. Ментальным явлениям нельзя приписывать пространственные свойства, физические же явления (в том числе нейрофизиологические процессы в головном мозге) ими непременно обладают. Как можно при таких условиях говорить о связи между ними, тем более о необходимой связи. Это создает, по выражению Т. Нагеля ситуацию «немыслимости» необходимой связи, ее «невообразимости» (там же, с. 105). К тому же описание ментальных явлений, скажем, переживаемого мной сейчас вкуса сигары, и описание определенных мозговых процессов, с которыми, как мы предполагаем, необходимо связано это переживание, настолько различны, что понимание смысла этой связи оказывается в высшей степени затруднительным. Здесь, по словам Т. Нагеля, имеет место «провал в объяснении» (там же). Для того, чтобы его преодолеть, необходима новая система понятий, которая была бы способна логически объединять столь разные системы описания. Но ее нет, и перспективы ее создания крайне смутны.

2. Поскольку ментальные явления не суть физические, то им нельзя приписывать не только пространственные свойства, но в равной степени массу и энергию. Тогда возникает вопрос: как может физическое (физиологическое) воздействовать на ментальное, вызывать его изменения и, наоборот, как может ментальное вызывать физические (физиологические, телесные) изменения. Взаимодействия же такого рода эмпирически очевидны (например, мое желание, намерение взять предмет вызывает движение руки). Т. Нагель пишет: «У нас есть достаточные основания полагать, что ментальное сопутствует физическому, т.е. что нет ментальных различий без соответствующего физического различия. Но чистое, никак не объясненное сопутствие – это не решение, а знак того, что здесь имеет место нечто фундаментальное, чего мы не знаем. Мы не можем рассматривать чистое сопутствие как конец дела, потому что это значило бы признать, что физическое вызывает ментальное, никак не отвечая на вопрос, как оно это делает. Но должно быть какое-то «как», и наша задача – понять его» (там же, с. 106 – 107).

Таковы основные трудности, если отвлечься от связанных с ними вопросов, так сказать, второго плана, рассмотрение которых так же представляет большой теоретический интерес. Это, например, методологические вопросы, касающиеся дискретизации и описания явлений субъективной реальности, соотношение описания их от первого лица («Я испытываю боль») и от третьего лица, вопросы связи и различий понятий физического и физиологического, психического и субъективной реальности и др. Я не могу на них останавливаться, ибо это заняло бы слишком много места. Ограничусь в дальнейшем лишь изложением оценки Т. Нагелем нынешней ситуации в попытках справиться с указанными выше теоретическими трудностями, предлагаемым им проектом разработки проблемы духовного и телесного, сознания и мозга, моими критическими соображениями по поводу ряда его положений и, наконец, кратким изложением давно предложенной мной концепции (см. 2 – 8), способной, как мне кажется, реализовать проект Т. Нагеля.

                               2

Ситуацию, сложившуюся в западной философии после полувековых усилий решить проблему духовного и телесного, Т. Нагель оценивает весьма пессимистично. По его мнению, сейчас «ни у кого нет правдоподобного ответа на проблему духа и тела» (1, с. 101); в решении этой проблемы возник «тупик» (там же, с.102); между сознанием и мозговыми процессами существует связь, «остающаяся для нас непостижимой» (там же. с.107). Попытки редукционистского решения проблемы несостоятельны, однако отсутствуют и серьезные антиредукционистские ее разработки. «В настоящее время у нас нет концептуальных средств, которые позволили бы нам понять, каким образом субъективные и физические свойства могут одновременно быть существенными сторонами единой сущности или процесса» (там же, с.105).

Вместе с тем Т. Нагель выражает уверенность в том, что решение этой мучительной проблемы возможно и призывает наращивать интеллектуальные усилия, создавать новые альтернативы редукционистским концепциям, выдвигает свой проект поиска решения проблемы духовного и телесного. Предлагаемый проект, правда, носит весьма общий характер, не выходит за рамки традиций аналитической философии в ее многолетнем опыте обсуждения этой проблемы. Несмотря на резко критическое отношение к редукционизму, некоторые ходы мысли автора, как ни странно, несут на себе печать зависимости от парадигмы физикализма (о чем еще будет сказано ниже). Однако, цели, поставленные Т. Нагелем, главные теоретические задачи, которые, как он полагает, нам надо решить, и желаемые концептуальные результаты вызывают у меня полную солидарность.

Т.Нагель пишет: «Я понимаю наше положение так: наша неспособность предложить умопостигаемую концепцию отношения между духом и телом есть свидетельство неадекватности наших теперешних понятий, так что нам нужна дальнейшая их разработка» (там же, с. 102). Это прежде всего относится к понятию «сознание», которое надо расширить, что является одним из условий предлагаемого им «экспансионистского» подхода. «Наша проблема состоит в том, что в пространстве возможного развития, определяемом понятием сознания, нет места для необходимой связи с физиологией. Но это не исключает возможности введения нового понятия сознания, понятия-преемника, которое одновременно и сохранило бы существенные черты исходного понятия и было бы открыто для обнаружения таких связей» (там же, с. 106). Без такого расширения «не остается никакой надежды преодолеть тот провал в объяснении, о котором мы говорили» (там же). Т. Нагель считает, что понятие «сознание», помимо явных признаков, включающих отображение поведенческих или функциональных актов, имеет неявное содержание, которое должно выражать искомую необходимую связь ментального с мозговыми физиологическими процессами.

Такое расширение содержания понятия мыслится по аналогии с типичными для результатов научного познания расширением содержания обыденных понятий, например, понятия «вода», явные признаки которого были дополнены неявными признаками о ее химическом составе. Этот ход мысли предлагался автором и в других его работах, в том числе и в увидевших свет более тридцати лет тому назад, когда он еще пытался сохранить общую идею физикализма и отстаивал версию так называемого «теоретического материализма», согласно которой отождествление явлений сознания с мозговыми процессами возможно лишь в виде «теоретической редукции», т.е. путем редукции некоторого наблюдаемого обыденным способом объекта к определенному теоретическому объекту, как он описывается соответствующей научной теорией (например, вода отождествляется с Н2О, температура газа не означает ничего иного, как кинетическую энергию определенного множества молекул и т.п. (см. 20, 21).

Кстати, подобный ход мысли в ряде отношений приближался ко взглядам «элиминативных материалистов», которые считали, что все «ментальные термины», поскольку они являются терминами обыденного языка, должны быть в ходе развития науки вообще элиминированы и заменены точными научными терминами. Стоит вспомнить, что такую позицию отстаивал П. Фейерабенд (17), а нынешний постмодернист и ультрапрагматист Р. Рорти был в те времена ультраматериалистом (кем он только с тех пор не побывал, стремясь угнаться за философской модой!). Р. Рорти отстаивал тогда самую радикальную версию элиминативного материализма и называл ее «формой исчезновения». Поскольку, говорил он, то, что мы называем ощущением, является не чем иным, как мозговым процессом, термин «ощущение» утрачивает смысл и становится излишним. Ментальные термины должны исчезнуть: «Материалист предсказывает, что нейрологический язык победит» (25, р.230).

Т. Нагель, конечно, отвергает столь утопические обещания. Расширение понятия «сознание» мыслится им при сохранении его явного содержания. «Если мы сможем сделать это, не отрицая феноменологии и не сводя ее к чему-то другому, мы сделаем первый шаг к экспансионистскому и в то же время все же не дуалистическому решению проблемы духа и тела. Все это – добавляет он, однако, – пока еще чистая фантазия…» (1, с.106).

Действительно, трудно представить, каким образом можно произвести такое расширение. Желаемое включение в само понятие «сознание» его мозговых нейрофизиологических эквивалентов немыслимо. Если это возможно было бы сделать, проблема оказалась бы решенной (вернее, ее просто не было бы). А постольку эта часть проекта Т. Нагеля не имеет достаточных оснований для поддержки, хотя в ней есть интересные соображения о соотношении феноменологического и физиологического описания в плане категорий внешнего и внутреннего, соответственно о двух способах референции (см. там же, с. 110 – 111) и др.

В ходе анализа трудностей проблемы и рассмотрения различных теоретических возможностей Т. Нагель далее несколько изменяет свой проект и склоняется к выводу, что «понятием-преемником», о котором шла речь выше, должно быть не расширенное понятие «сознание», а некоторое принципиально иное понятие, способное включать единство феноменологического и физиологического.

Тут Т. Нагель формулирует наиболее важную и целиком разделяемую мной часть своего проекта. Приведем эти положения автора с максимальной полнотой. «Правильной – говорит он – была бы такая точка зрения, которая, вопреки существующим концептуальным возможностям, с самого начала включила бы в себя и субъективность и пространственно-временную структуру, так чтобы все ее описания подразумевали обе эти вещи сразу, чтобы она описывала внутренние состояния и их функциональные отношения к поведению и друг к другу феноменологически изнутри и физиологически снаружи не параллельно, а одновременно» (там же, с. 111-112). «Трудность здесь в том, что такую точку зрения нельзя сконструировать просто конъюнкцией ментального и физического. Она должна быть чем-то действительно новым, в противном случае она не будет обладать необходимым единством. Действительно необходимую связь можно раскрыть только с помощью нового теоретического построения, реалистического по своей интенции, контекстуально определяемого как часть теории, объясняющей как привычно наблюдаемые феноменологические, так и физиологические характеристики этих внутренних событий» (там же, с. 112).

И, наконец, итоговые высказывания Т.Нагеля: «Предполагается по существу следующее: что даже хотя невозможна никакая прозрачная и непосредственная связь между физиологическим и феноменологическим, а только эмпирически установленная экстенсиональная корреляция, мы можем надеяться и должны пытаться построить – как часть научной теории сознания – третье понятие, из которого непосредственно вытекают и ментальное, и физическое и благодаря которому их актуальная необходимая связь друг с другом станет для нас прозрачной. Такое понятие надо создать – мы не можем просто найти его валяющимся на дороге…В настоящее время такое решение проблемы духа и тела в буквальном смысле невообразимо, но оно может быть не невозможным» (там же. В последних трех цитатах слова жирным шрифтом выделены мной – Д. Д.).

Хочу еще раз сказать, что я согласен с основными задачами, поставленными в проекте Т. Нагеля. Но возражаю против его утверждений, что для решения проблемы сейчас нет «концептуальных возможностей», что такое решение пока «невообразимо», что нужно изобретать «третье понятие» и т.п. Я убежден, что у нас давно есть необходимые концептуальные возможности и средства, есть столь желанное «третье понятие». Чтобы увидеть это, надо отдать себе отчет в существенных изменениях парадигмальной структуры научного знания, происшедшей за последние пятьдесят лет, нужно снять, наконец, физикалистские очки, преодолеть гипнотическое действие парадигмы физикализма, резко сужающей горизонт теоретических возможностей в разработке проблемы духовного и телесного.

Напомним, в жесткой форме парадигма физикализма, как общая мировоззренческая и методологическая установка, проводилась логическим позитивизмом. По словам К. Гемпеля, «все отрасли науки, в принципе, одной и той же природы, они – отрасли единой науки, физики» (18, р. 382). Поэтому всякое подлинно научное объяснение должно обрести форму физического объяснения. Это относится и к объяснению сознания, ментального.

Представители постпозитивизма реабилитировали проблему духовного и телесного, которую логические позитивисты относили к числу псевдопроблем, но они в своем большинстве продолжали выступать с позиций радикального физикализма: любые свойства и способности человека, в том числе его сознание, как утверждал Д. Армстронг, «могут быть редуцированы к исключительно физическим свойствам» (14, р.37).

Парадигма физикализма в естествознании была детищем индусттриальной эпохи. Начиная примерно со средины прошлого века, в связи с развитием кибернетики, теорий информации, системных и структуральных исследований, бурным развитием технологии массовых коммуникаций, ознаменовавшим начавшийся переход к постиндустриальному, информационному обществу, парадигма физикализма стала обнаруживать свою несостоятельность. Серьезный удар ей был нанесен концепцией функционализма, еще ранние представители которой (Х. Патнэм, Дж. Фодор, Д. Люис и др.) утверждали, что функциональные свойства нередуцируемы к физическим. Опираясь на результаты математика Тьюринга (знаменитая «машина Тьюринга»), они показали, что физическое объяснение не является универсальным, поскольку функциональная организация системы в принципе логически отличается от ее описания в плане ее физико-химического состава (см. 23, р.281 и др.). Идея возможности унификации научного знания на базе физики становилась все более сомнительной. Отчетливо вырисовывался новый, специфический класс объектов, выпадавший из поля физического объяснения – самоорганизующиеся системы (биологические, биосоциальные, технические, экономические и др.).

Закономерности функционирования самоорганизующихся систем, естественно, не могут противоречить физическим закономерностям, но их исследования представляет особый тип познавательных задач и опирается на концептуальные средства, которые в существенной степени автономны от способов и средств физического объяснения. Здесь мы имеем дело с информационными процессами и кодовым управлением. А поскольку информация и кодовое управление однозначно не связаны с определенными физическими свойствами самоорганизующейся системы, для нее, по сути, адекватно чисто функциональное описание. Это определяется фундаментальным принципом, который в моих работах именуется принципом инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя (одна и та же информация может быть воплощена и передана разными по своим физическим характеристикам носителями). Отсюда вытекает обоснование особого типа причинности – информационной причинности (действие определяется в этом случае не сугубо физическими факторами – величиной массы, энергии, – а именно данной информацией в условиях данной кодовой зависимости, сложившейся в данной самоорганизующейся системе). Все это свидетельствует о несостоятельности парадигмы физикализма, о необходимости соблюдения меры в привязке к теоретическому каркасу физического знания современных исследований информационных процессов, преодоления известной физикалистской зашоренности мышления теми, кто стремится разрабатывать проблему духовного и телесного, сознания и мозга (подробнее о методологических тупиках, создаваемых парадигмой физикализма в исследованиях проблемы духовного и телесного см. 6, гл. 2).

Мы вступили в эпоху информационного общества, невиданными темпами развиваются компьютерные технологии и связанные с ними средства и формы научного познания. На передний план выдвинулись задачи исследования информационных процессов, самоорганизующихся систем, расшифровки кодовых зависимостей, функциональных отношений. Достигнуты выдающиеся, фундаментальные результаты в решении такого рода задач: расшифровка генетического кода и генома человека. Быстро обогащаются не только эмпирические, но и теоретические средства этого специфического (по сравнению с классическим физикалистским естествознанием) типа научного исследования. Наука вплотную подступила к изучению информационных процессов в головном мозге, к расшифровке нейродинамических кодов психических явлений (задача того же рода, что и расшифровка генетического кода!).

Но удивительно, что эти воодушевляющие результаты, эти концептуальные средства, теоретические возможности, лежащие казалось бы на поверхности, остаются «не замеченными» при разработке проблемы духовного и телесного, сознания и мозга.

Становится даже как-то неловко говорить, что на поставленные Т. Нагелем вопросы, решение которых он считает сейчас даже «невообразимым», существуют простые и ясные ответы.

                              3

Итак, я заменяю утверждения Т. Нагеля на противоположные: «в настоящее время у нас» есть концептуальные средства, «которые бы позволили нам понять, каким образом субъективные и физические свойства могут одновременно быть существенными сторонами единой сущности или процесса» (см. 1, с. 105); у нас давно уже есть «третье понятие, из которого непосредственно вытекают и ментальное и физическое и благодаря которому их актуальная необходимая связь друг с другом станет для нас прозрачной» (там же, с. 112).

Этим «третьим понятием» является понятие информации.

Здесь нет нужды анализировать его и существующие концепции информации, я подробно занимался этим в прежних работах (см., напр.: 6, 7); по этим вопросам существует обширнейшая литература (из последних монографий см.: 9, 10, 11и др.). Я возьму только те определения информации, которые а) являются общепринятыми в научном сообществе (и эмпирическое опровержение которых сейчас «невообразимо»), б) достаточны для наших с Т. Нагелем целей.

1. Информация необходимо воплощена в своем физическом носителе (не существует вне определенного физического объекта, процесса).

2. Одна и та же информация (для данного типа самоорганизующихся систем) может быть воплощена (и передана) разными по своим физическим свойствам носителями. Я называю это принципом инвариантности информации по отношению к физическим (химическим, субстратным, пространственным, временным) свойствам ее носителя. Сокращенно – ПИ).

3. Информация может служить фактором управления, т.е. причиной определенных изменений в самоорганизующейся системе (поскольку употребляется понятие самоорганизующейся системы, необходимо очертить его объем. Сюда относятся, по крайней мере, биологические, биосоциальные, технические и общественные системы).

Из этих трех исходных положений (попытайтесь их опровергнуть!) вытекают важные следствия: 1) одна и та же информация может кодироваться по-разному, перекодироваться, иметь различные кодовые формы; 2) информация существует лишь в определенной кодовой форме, которую и представляет ее носитель; 3) управление осуществляется на основе сложившейся кодовой зависимости, которая являет собой определенное соответствие между свойствами носителя информации в их конкретной пространственно-временной упорядоченности и его «значением» для самоорганизующейся системы, т.е. собственно информацией, при этом результат управляющего действия определяется не физическими свойствами носителя самого по себе, а именно информацией.

Остановимся на этих следствиях подробнее. Поскольку информация не существует вне своего носителя, она не существует вне и помимо определенной кодовой формы, говоря короче, вне кода. То, что именуется расшифровкой кодов, «декодированием», в действительности представляет собой перевод «непонятного» кода в «понятный». Это означает, что существует два типа кодов. Первый сразу «понятен» системе (подсистеме), которой он адресован, не требует специальной операции декодирования; я называю его «естественным» кодом. Второй, для того, чтобы стать «понятным» системе, требует декодирования; я называю его «чуждым» кодом.

Но декодирование, расшифровка кода (это особенно важно подчеркнуть!) есть не что иное, как перекодирование, т.е. перевод «чуждого» кода в «естественный». Если информация «понятна» системе, т.е. представлена в форме «естественного» кода, то это означает, что она служит или способна служить в ней фактором ее целесообразного функционирования, фактором управления (поддержания и развития самоорганизации, реализации ее целей).

В сложной самоорганизующейся системе (элементы и подсистемы которой также являются самоорганизующимися системами, например организм и его клетки) управление осуществляется на основе сложившейся в филогенезе или онтогенезе цепи кодовых зависимостей, образованных «естественными» кодами.

Приведенные выше три исходных положения и их краткие пояснения достаточны для наших целей. Теперь сделаем следующий шаг. Он состоит в том, чтобы признать правомерность определения «ментального» в качестве информации.

Здесь, однако, следует уточнить терминологию, которая используется Т. Нагелем: «ментальное», «духовное», «субъективное», «феноменологическое», «сознание» и др. Как уже отмечалось выше, эти термины далеко не равнозначны, но все они в той или иной степени фиксируют уникальное свойство психических явлений – состояние наличного субъективного переживания. Понятие психического является более широким, так как охватывает и область бессознательного, и такие аналитически вычленяемые особенности личности, как темперамент, характер и др. Поэтому будет лучше использовать термин «субъективная реальность» (или «явление субъективной реальности»), имея в виду текущее осознаваемое переживание, которое, впрочем, можно обозначить так же и термином «явление сознания».

Вполне естественно утверждать, что всякое явление субъективной реальности (всякое явление сознания) есть информация, ибо оно интенционально, что-то отображает, есть определенное «содержание», знание, есть имеющее значимость и способное служить для тех или иных целей. Информация же необходимо воплощена в своем материальном носителе, которым в данном случае является определенный нейрофизиологический процесс (согласно современным научным представлениям – определенная мозговая нейродинамическая система).

Этим, в принципе, решается вопрос о необходимой связи «ментального» и «физического» (сознания и мозговых процессов).

Однако, следует уяснить особенности этой необходимой связи. Для краткости дальнейшего изложения обозначим всякое явление субъективной реальности через А, а мозговой нейродинамический носитель такого рода информации через Х. Связь между А и Х является не причинной, а функциональной, она представляет собой сложившуюся кодовую зависимость. Последняя выражает отношение «представленности» данной информации в данном конкретном (по своей организации и физическим свойствам) носителе для данной самоорганизующейся системы. Х есть специфический код А, вне которого А не существует. А и Х суть явления одновременные, что свидетельствует именно о функциональном, а не о причинном характере необходимой связи между ними; это означает, что они – явления, если так можно выразиться, однопричинные (т.е. следствия одного и того же действия).

И здесь хотелось бы возразить Т. Нагелю по поводу его оценки концепции функционализма как якобы неадекватной для решения проблемы сознания и мозга. Главный его аргумент связан с тем, что в западной литературе называют «логической возможностью зомби», т.е. логической возможностью функционального описания существа, которое начисто лишено сознания, хотя идентично по своим функциям всем функциям организма человека и его мозга. Слабость этого аргумента в том, что понятие функции неоправданно сужается, оно ограничивается только физиологическими и поведенческими актами; из него почему-то исключаются «ментальные функции». Это и создает впечатление о логической возможности «зомби». Но даже если ограничиться столь узким применением понятия функции, то и тогда остаются большие сомнения в логической возможности «зомби», ибо совсем неясно, достигнута ли идентичность в описании всех физиологических функций человека и гипотетического существа. Если она действительно достигнута (что трудно себе представить), то тогда возникает сильная логическая возможность как раз того, что это существо обладает и сознанием.

Что касается приводимого Т. Нагелем «обратного» тезиса функционализма, что мыслим «сознательный субъект с такой же внутренней жизнью, как наша,…но у которого вместо мозга – электронные цепи» (1, с. 108; заметим, что тут автор включает в разряд функций и сознание, «ментальное»), то такое положение вполне логически возможно. Оно несколько эмоционально перефразирует известный тезис об изофункционализме систем, т.е. о возможности воспроизведения одних и тех же функций на разных (по своим физическим, химическим, структурным свойствам) субстратах, что в данном случае вытекает из принципа инвариантности информации по отношению к субстратным свойствам ее носителя (ПИ). Такая концептуальная установка не только стимулирует широчайшие перспективы технического конструирования, развития компьютерных технологий и, что особенно важно, протезирования элементов и органов в медицинской практике, но вместе с тем небиологических форм эволюции человека и изменений всего предметного облика нашей цивилизации. Она позволяет мыслить вероятность существования во Вселенной братьев по разуму с совершенно иной субстратной основой и организацией.

Важно учитывать, что концепция функционализма, выступающая в качестве альтернативы радикальному физикализму, является весьма широкой, охватывает сферу неживой природы, техники, биологических и биосоциальных систем, социума в его многообразных динамических структурах. В области проблемы сознания и мозга она фигурирует в виде своих общих положений и полностью совместима с предлагаемым мной информационным подходом к решению указанной проблемы. Она позволяет глубже уяснить сущность функциональной связи, специфику кодовой зависимости, а тем самым и природу субъективной реальности в качестве особого типа информационного процесса, особого способа «представленности» информации для высокоразвитой самоорганизующейся системы и ее отношений с другими типами информационных процессов и другими способами «представленности» информации.

А, как определенное «содержание», т.е. собственно информация, представленная мозговым кодом типа Х, может при сохранении «содержания» перекодироваться, быть представленной в других типах кодов, например, посредством комплекса графических знаков, набора звуков и т.д.; подобные коды способны существовать вне личностей и независимо от них. Однако, качество субъективной реальности здесь исключается. Это качество необходимо связано лишь с определенным типом мозговых кодов. Оно связано так же с бихевиорально-экспрессивным кодом (двигательные акты, выражение глаз и т.п.) и речевым кодом, но только мозговой нейродинамический код типа Х является для него фундаментальным.

С предлагаемых теоретических позиций определенный смысл имеет и сакраментальный вопрос о пространственных характеристиках, о локализации явлений субъективной реальности. Как всякая определенная информация, явление субъективной реальности находится в своем коде, который представляет собой нейродинамическую систему, обладающую конкретными пространственными и временными свойствами. Вместе с тем одна и та же информация может быть воплощена в разных кодах и, следовательно, иметь различное пространственное размещение, она может быть транспортирована из одного места в другое или тиражирована, т.е. находиться одновременно в разных местах. При этом местоположение информации не затрагивает ее «содержания».

Последнее относится и к явлениям субъективной реальности. То же самое можно утверждать о значении, содержании начертанного слова. Допустимо ли приписывать «значению» («смыслу») длину, высоту и т.п.? Здесь две системы понятий, не имеющих между собой прямых логических связей (одна из них принадлежит классическому физикалистскому естествознанию, другая - гуманитарному знанию). Для их связи нужны посредствующее категориальные звенья, одним из которых как раз и выступает понятие информации.

Между тем вопрос о местонахождении информации становится весьма существенным, когда возникает задача диагностики кодового объекта (т.е. носителя информации, объекта, суть которого не в его физических, субстратных, структурных свойствах, а в его функциональном значении, в том, что именно и для чего он «представляет») и когда возникает задача расшифровки кода, постижения информации, заключенной в кодовом объекте. Если мы хотим «присвоить» эту информацию (сделать ее местообитанием наш мозг), то мы должны найти хотя бы одно конкретное место, где она существует – конкретный кодовый объект (предметный, знаковый и т.д.) или конкретного человека, в мозговых кодах которого воплощена интересующая нас информация.

Принятые выше исходные теоретические посылки позволяют дать обоснованные ответы на другие ключевые вопросы, связанные с попытками решения проблемы сознания и мозга.

1. Как объяснить, что объективно существующий в мозгу человека нейродинамический код, переживается им в качестве субъективной реальности?

Как, например, возможно субъективное переживание образа воспринимаемого мной сейчас дерева, если объективно его в мозгу нет?

Оставим в стороне одиозные ответы на этот вопрос, согласно которым в мозгу во время восприятия возникают химические копии образа (или иные его дубликаты). Между тем многие серьезные авторы считают, что нужно допустить наличие в мозгу специального механизма декодирования, переводящего код в образ. Однако, такое допущение порождает дополнительные трудности. (Тут явно не обойтись без пресловутого гомункулюса!).

Главное в том, что невозможно ведь избавиться от кодовой формы образа, который представляет собой информацию о внешнем предмете. А как быть, если в качестве информации выступает не чувственный образ, а некоторая абстракция, например мысль о бесконечности, которая занимает меня в данную минуту? Как и во что здесь нужно декодировать мозговой нейродинамический код этой мысли? Ведь декодирование есть перекодирование в «естественный» код, не более! Информация, представленная в «естественном» коде, непосредственно «понятна» самоорганизующейся системе (в данном случае мозговой эго-системе, представляющей наше Я, – о ней подробнее будет сказано далее). Частотно-импульсный код на выходе сетчатки глаза сразу же «понятен» той мозговой структуре, которой он адресован. Значение слова «дерево» сразу понятно человеку, знающему русский язык; ему не нужно специально анализировать физические и структурные свойства этого кода. Декодирование требуется, когда мы имеем дело с «чуждым» кодом, но оно означает лишь преобразование его в «естественный» код. После того как найден и закреплен способ такого преобразования, «чуждый» код становится для самоорганизующейся системы «естественным», что знаменует акт ее развития.

Кодовая организация носителя информации никогда «не похожа» на то «содержание», которое составляет воплощенная в нем информация. Что может быть общего в организации элементов букв и всех графических компонентов слова «дерево», с одной стороны, и его «содержанием», т.е. информацией о соответствующем внешнем объекте, о дереве. Тут нет ни малейшего подобия. Однозначное соответствие между информацией и «устройством», организацией ее кода носит совершенно иной характер, не имеющий, как правило, ничего общего с отношением копирования и подобия в указанном выше смысле (вопрос об отображении одного объекта в другом, об отношениях гомоморфизма и изоморфизма, о способах кодирования информации составляет специальную тему, обсуждать которую здесь нет возможности).

Всё сказанное выше относится и к соответствию между явлением субъективной реальности и его мозговым кодовым носителем. Искать тут, как уже говорилось выше, копирование и подобие бессмысленно. К этому, однако, склоняет веками укоренявшийся в нашем сознании физикалистский тип мышления, которому трудно, невозможно допустить другое объяснение. Вот и у Т. Нагеля встречаются рецидивы такого рода: «Но мы не можем видеть, – пишет он, – каким образом самое подробное описание того, что происходит в мозгу, может исчерпывающим образом объяснить вкус сигары, даже если бы мы смогли увидеть, как это описание объясняет все физические эффекты такого восприятия. И пока этот провал в объяснении остается, отождествление рассматриваемых нами состояний будет проблематичным» (1, с. 105; см. так же с. 102, где автор говорит, что нам необходимо «какое-то видение или представление самого студенистого мозга, который в свете своего понимания люди смогу увидеть как ощущающий вкус шоколада. И хотя в настоящее время это немыслимо, я думаю, именно этого нам придется достичь, чтобы добраться до истины в этих вопросах»).

На самом деле тут нет никакого «провала в объяснении», если иметь в виду не обнаружение некого подобия (которое можно «увидеть»), а выяснение кодовой зависимости между ощущением вкуса сигары (шоколада), т.е. данной информацией и ее носителем, мозговым нейродинамическим эквивалентом. «Отождествление» же не «будет проблематичным», если устанавливается необходимая связь между ними и принимается, что они не могут быть разделены в пространственном и временном отношениях. Это «отождествление», как признает сам Т. Нагель, не есть редукция одного к другому.

Тут возникает важный и весьма интересный вопрос: как представлена (дана) для самоорганизующейся системы информация и как представлен для нее кодовый носитель этой информации?

«Естественный» код как определенная упорядоченность его физических свойств, субстратных элементов является для самоорганизующейся системы, если так можно выразиться, прозрачным – как в том смысле, что составляющие его свойства, элементы не дифференцируются, выступают в качестве целостности, сразу «открывающей» воплощенную в ней информацию в случае «внешнего» «естественного» кода (например, хорошо известные слова родного языка), так и в том смысле, что кодовый носитель и его организация совсем не отображаются на сознательном и вообще на психическом уровне в случае «внутренних» «естественных» кодов.

Важно учитывать, что и «естественные» и «чуждые» коды могут быть внешними и внутренними для данной самоорганизующейся системы, что обусловливает специфику задач, связанных с их декодированием и перекодированием. Я выделяю два вида задач расшифровки кода: 1) «прямую», когда дан кодовый объект и требуется выяснить информацию, которая в нем содержится (здесь налицо «чуждый» код), и 2) «обратную», когда дана определенная информация и требуется установить ее носитель и его кодовую организацию; здесь мы имеем дело с «естественным» кодом, и такая задача является, как правило, более трудной (см. об этом подробнее: 5).

Мозговые коды типа Х являются внутренними «естественными» кодами. Воплощенная в них информация (А) дана индивиду непосредственно, в виде явлений его субъективной реальности (его чувственных образов, мыслей и т.п.). При этом «устройство» мозгового нейродинамического кода и вообще наличие этого кода каждым из нас совершенно не отображается. Нам дана информация как бы в «чистом» виде, т.е. мы не чувствуем процессов, совершающихся при этом в нашем мозгу, не отображаем их на психическом уровне. Когда человек размышляет о чем-нибудь, он оперирует информацией, данной ему в «чистом» виде. Такого рода данность информации в «чистом» виде и способность оперировать ею представляют кардинальный факт нашей психической организации. Но этот несомненный факт (что мы переживаем образ предмета или думаем, но при этом не знаем, что происходит в то же время в нашем мозгу) стоит осмыслить. Важно попытаться объяснить, почему наша психическая организация устроена именно так (это должно послужить и для более углубленного ответа на поставленный выше первый вопрос).

2. Почему в явлениях субъективной реальности человеку дана информация об отображаемых объектах, а так же информация о них самих (характерная для актов сознания рефлексивность), но совершенно отсутствует отображение носителей этой информации (т.е. не содержится никакой информации о собственных мозговых кодах)?

Краткий ответ: в силу ПИ. Так как одна и та же информация может существовать в разных кодах, отображение конкретных свойств носителя информации является для самоорганизующейся системы в большинстве случаев несущественным. Для эффективного функционирования ей нужна информация как таковая (информация о внешних объектах и ситуациях, о наиболее вероятных изменениях среды и способах взаимодействия с нею, о собственных системных состояниях и изменениях и т.п.). Поскольку поведенческий акт определяется именно семантическими и прагматическими параметрами информации, а не конкретными свойствами ее носителя, ибо они могут быть разными, постольку в ходе биологической эволюции и антропогенеза способность отображения носителя информации не развивалась, но зато усиленно развивалась способность получения самой информации, расширения ее диапазона, способность более эффективного оперирования ею и использования ее для управления и саморазвития[1]

На этом пути в процессе антропогенеза и возникает сознание как новое качество (в сравнении с психикой животных), что, естественно, связано с возникновением и новых кодовых форм хранения, преобразования и передачи информации (прежде всего – языка). Суть этого нового качества можно определить в данном контексте как способность такого оперирования информацией, при котором по сути неограниченно может воспроизводится информация об информации. Это создает характерное для сознания «двойное» отображение (сквозь призму модальностей «Я» и «не-Я»), а тем самым способность абстрактного мышления, духовного творчества, личностного самоотображения, целеполагания и волеизъявления. Лишь при таком типе оперирования информацией возможна та неограниченная свобода движения в сфере субъективной реальности (в мечтах, размышлениях, упованиях, фантазиях, экзистенциальных рефлексиях и т.п.), которая составляет источник не только творчества высших ценностей и смыслов, но и бесплодного блуждания в своем внутреннем мире, а так же возможность юродства, безумия, фанатического абсурда, суицида.

Рискну высказать мысль, что такая направленность развития, обусловленная ПИ, привела к тому, что на нынешнем этапе земной цивилизации обнаруживается острейший дефицит самопознания и разумного самопреобразования, угрожающий самому ее существованию. Эта направленность развития с самого начала создала и постоянно углубляла то, что я называю фундаментальной асимметрией в познавательной и преобразующей деятельности. Суть ее в следующем: несмотря на очевидную, давно осознанную философами, необходимую зависимость познания и преобразования внешнего мира от уровня, результатов познания и преобразования человеком самого себя, на протяжении всей истории основная активность была обращена во внешний мир, вектор же самопознания и самопреобразования являлся крайне укороченным, а по своим результатам – ничтожным. Это привело к экологическому кризису и другим глобальным проблемам. И это питает хроническую ситуацию, когда столь часто человек не ведает, что творит или ведает о плохом, но творит его, против самого себя, не способен остановиться, обуздать себя. Из века в век повторяются наскучившие сентенции о слабости воли, о том, что если бы человек мог управлять самим собой, он мог бы управлять миром и т.п.

Но чтобы эффективно управлять самим собой, необходимо выстроить в себе, в своем организме и нервной системе новую цепь кодовых зависимостей, которая бы обеспечила не только разумный проект самопреобразования, но и достаточную энергетику для его реализации. Пока наука не может нас научить этому. Частично такого рода цели достигают лишь отдельные одаренные индивидуумы, действуя интуитивно. Тем не менее мы не теряем надежды. Ведь уже сделаны серьезные шаги в этом направлении – расшифрован генетический код, геном человека. Наступает очередь постепенного практического разрешения проблемы сознания и мозга, расшифровки мозговых кодов психических явлений, изучения кодовой организации волевого действия и способов его оптимизации. Несмотря на возможные непредсказуемые негативные последствия таких достижений науки, именно они способны дать ключ к решению проблемы.

Допустимо предполагать возможность существенных преобразований нашей субъективной реальности в ее ценностно-смысловых и интенциональных аспектах путем познания и преобразования ее кодовой организации. Теоретически допустимо мыслить иные типы субъективной реальности по сравнению с той, которая присуща животным и той, которая свойственна людям. Один из таких теоретически мыслимых вариантов может заключаться в том, что некоторый внеземной тип субъективной реальности способен непосредственно предоставлять самоорганизующейся системе не только информацию об отображаемых в ней объектах и вместе с тем информацию об информации, как это свойственно людям, но так же информацию о внутреннем носителе информации (его кодовой организации, механизмах функционирования, обеспечивающих субъективное переживание данной информации). Можно думать, что такой тип субъективной реальности связан с иным типом социальной самоорганизации (по сравнению с земной), ибо способность непосредственного отображения внутреннего носителя информации и воздействия на него означала бы качественно более высокую способность самоотображения и самоуправления индивида, т.е. его самосовершенствования (преобразования ценностно-смысловой структуры субъективной реальности на основе качественно высшей творческой активности, направленной на созидание духовных, в том числе пока немыслимых, наверное, для нас экзистенциальных ценностей).

Перейдем теперь к более детальному рассмотрению вопросов, связанных с действенной стороной явлений субъективной реальности.

3. Каким образом явление субъективной реальности ( А ), которому нельзя приписывать физические свойства, способно служить причиной телесных изменений?

В общих чертах на этот вопрос уже был дан ответ: оно воздействует на телесные процессы, управляет ими в качестве информации. Как уже говорилось, мы имеем здесь дело с информационной причинностью, точнее с ее видом – психической причинностью. Отличие этого типа причинности от физической причинности определяется ПИ, тем, что оно носит кодовый характер. Психическое причинение осуществляется цепью кодовых преобразований и его результат определяется содержательными, ценностными и оперативными характеристиками информации (А), воплощенной в мозговом коде Х.

Если А есть намерение совершить какое-либо сравнительно простое действие (скажем, я хочу взять лежащий передо мной карандаш и беру его), то цепь кодовых преобразований построена, как правило, по иерархическому принципу и является хорошо отработанной в филогенезе и онтогенезе (имеется в виду последовательное и параллельное включение кодовых программ движения руки и сопутствующих ему других телесных изменений, а так же кодовых программ энергетического обеспечения всего комплекса этих изменений). Разумеется, то, что именуется произвольным действием, требует более конкретного описания. Я ограничился самыми общими моментами объяснения «механизма» воздействия явлений субъективной реальности на телесные процессы. В этом плане хотелось бы, однако, кратко обсудить еще один вопрос.

1. Как объяснить «воздействие» одного явления субъективной реальности на другое (когда одно из них вызывает направленное изменение другого, например одна мысль влечет другую и т. п.)?

То, что одна мысль способна вызывать, порождать другую, является повсеместным фактом нашего опыта. Однако, научное описание этого вызывает большие трудности из-за неразработанности методов дискретизации континуума субъективной реальности, взятого в его актуальном плане, в динамике его многомерного «содержания». Поэтому, когда говорят об отдельном явлении субъективной реальности и тем более о воздействии одного из них на другое, то нужно установить, по каким признакам его можно выделять, отличать от другого. Это – весьма сложная задача (Мною предлагался предположительный способ такого различения на основе пяти аналитических параметров – см. 7, с. 109 – 116).

Но допустим, что мы можем корректно провести такое различение. Обозначим одно из них А1, другое – А2 . Тогда, если А1 вызывает    А2, то это равносильно кодовому преобразованию Х1 в Х2 . Здесь так же имеет место информационная (психическая) причинность. Ведь внутренний «механизм» следования А2 из А1 принципиально не отличается от тех случаев, в которых субъективное явление вызывает определенное телесное изменение. Различны лишь контуры кодовых преобразований, те подсистемы, в которых они совершаются. В случаях, когда одна мысль влечет другую наиболее вероятные пути кодовых преобразований типа Х, «пути следования» заданы усвоенными нормами культуры. Эти нормы (логические, моральные и др.) определяют схемы действий во внутреннем плане, наиболее вероятные «пути» содержательных изменений в сфере субъективной реальности, что особенно заметно на примере логических норм, которые довольно жестко ограничивают такие «пути следования» на дискурсивном уровне мыслительного процесса.

Однако всякое отдельное явление субъективной реальности принадлежит данному уникальному «Я» и несет на себе его печать, оно есть момент целостной субъективной реальности, существующей только в конкретной и неповторимой личностной форме. Эта целостность, определяемая нашим «Я», представлена в мозговой эго-системе, которая образует высший уровень мозговой самоорганизации и в сфере которой функционируют кодовые структуры типа Х. Другими словами, направленность кодовых преобразований данного типа обусловлена так же и уникальностью этой эго-системы, а потому является в ряде отношений непредзаданной, зависящей от личностных особенностей, в том числе от такого личностного параметра как волеизъявление. И здесь возникает традиционный вопрос о свободе воли, который всегда стоял в центре дискуссий по проблеме сознания и мозга.

2. Как объяснить феномен свободы воли и его совместимость с детерминированностью мозговых процессов?

Здесь нет возможности, да и нужды, вдаваться в подробный анализ феномена свободы воли. Для наших целей достаточно признать, что в некоторых случаях человек осуществляет действия (в практическом или хотя бы в субъективном плане) по своей личной воле, по своему желанию, что в некоторых случаях он совершает выбор по своему внутреннему побуждению. Эти действия не могут быть однозначно детерминированы внешними факторами и предполагают для своего объяснения неотчуждаемую от личности способность ответственной деятельности и вместе с тем творческую способность.

Вряд ли можно отрицать, что по крайней мере в некоторых случаях человек может управлять движением своей мысли, оперировать по своей воле теми или иными явлениями собственной субъективной реальности (представлениями, интенциональными векторами), хотя в составе субъективной реальности есть такие классы явлений, которые либо вообще неподвластны произвольному оперированию, либо поддаются ему с большим трудом. Но признание пусть частичной способности «Я» оперировать явлениями субъективной реальности, т.е. информацией в «чистом» виде, означает вместе с тем следующее.

А) Если я могу по своей воле оперировать своими явлениями субъективной реальности, т.е. переводить А1 в А2 и т.д., то это, как уже отмечалось, равносильно тому, что я могу по своей воле оперировать их кодами Х1, Х2 и т.д., которые представляют собой определенным образом организованные мозговые нейродинамические системы. Следовательно, я могу, как бы это странно ни звучало на первый взгляд, оперировать по своей воле некоторым классом своих мозговых нейродинамических систем, т.е. управлять ими. Более того, это означает, что я могу оперировать не только некоторым наличным множеством собственных мозговых нейродинамических систем, активировать и дезактивировать их определенную последовательность, но и формировать направленность кодовых преобразований (в тех или иных пределах) и, наконец, создавать новые кодовые паттерны типа Х, небывалые разновидности собственных нейродинамических систем.

Нельзя же отрицать, что человек своим творческим усилием продуцирует оригинальные мысли, уникальные художественные образы. Эти новообразования в сфере его субъективной реальности имеют свое необходимое кодовое воплощение в его мозговой нейродинамике. Но субъективная реальность, как целостность, есть непрерывная историческая цепь новообразований, творцом которой так или иначе выступает наше «Я».

Б) Поскольку способность новообразований в сфере субъективной реальности равнозначна способности новообразований на некотором уровне мозговой нейродинамики (кодовой организации типа Х), то это дает основание говорить о постоянной возможности расширения диапазона возможностей саморегуляции, самосовершенствования, творчества. И это относится, конечно, не только к управлению своими психическими процессами, но и к управлению телесными процессами, к психосоматическим контурам саморегуляции. Не вызывает сомнения, что когда человек, как говорят, силой воли подавляет боль (или когда йог, например, вызывает у себя замедление сердечного ритма), то это означает, что он формирует у себя такие паттерны мозговой нейродинамики, такую цепь кодовых преобразований, которые «пробивают» новый эффекторный путь и «захватывают» вегетативный и другие нижележащие уровни регуляции, обычно закрытые для произвольного, сознательного управления.

В) Но способность управлять собственной мозговой нейродинамикой может быть истолкована только в том смысле, что нейродинамические системы типа Х, взятые в их актуальной и диспозициональной взаимосвязи, являются самоорганизующимися, образуют в мозгу человеческого индивида личностный уровень мозговой самоорганизации (уровень мозговой самоорганизующейся эго-системы). Другими словами, сознательное «Я» со всеми его гностическими, ценностными и волевыми особенностями представлено в функционировании мозговых нейродинамических систем типа Х как самоорганизующихся систем.

Следовательно, акт свободы воли (как в плане производимого выбора, так и в плане генерации внутреннего усилия для достижения цели) есть акт самодетерминации. Тем самым устраняется тезис о несовместимости понятий свободы воли и детерминизма, но последнее должно браться в смысле не только внешней, но и внутренней детерминации (задаваемой программами самоорганизующейся системы). Такого рода информационное причинение как раз и выражает акт самодетерминации. И это не оставляет никакого места злополучному гомункулюсу.

При таком подходе можно наметить перспективные направления исследования тех уровней мозговой организации, которые представляют нашу эго-систему – кодовое воплощение индивидуально-целостной субъективной реальности человека. Методологическим ключем здесь служит принцип самоорганизации, который уже достаточно апробирован современной наукой. Этот принцип позволяет раскрыть функциональное единство самоотображения и самоуправления и придать конкретный смысл понятию самодетерминации.

Я оставил в стороне рассмотрение проблемы сознания и мозга в плане философской онтологии так как в рамках статьи для этого не хватает места. Это, конечно, существенный аспект данной проблемы, которая тем не менее является по преимуществу научной, а не философской и требует своей разработки именно научными средствами – для решения насущных практических задач. Хотелось бы, однако, подчеркнуть, что изложенная выше информационная концепция хорошо корелирует с материалистическим мировоззрением и служит в определенной степени его обоснованию, так как показывает, что духовное (ментальное, психическое) выступает в качестве функционального свойства («эмерджентного свойства», как говорит выдающийся нейрофизиолог Р. Сперри – см. 13) высокоорганизованных материальных систем. Развитие этого свойства отчетливо прослеживается в ходе биологической эволюции, что служит важнейшим аргументом. Кроме того, трактовка явлений сознания в качестве информации снижает степень их оригинальности в ряду других явлений реальности, сближает их с ними, побуждает не принимать на веру утверждение Т.Нагеля и многих его западных коллег о наличии тут «пропасти» и «провала в объяснении».

ЛИТЕРАТУРА

1. Нагель Т. Мыслимость невозможного и проблема духа и тела // Вопросы философии, 2001, № 8.

2. Дубровский Д. И. Мозг и психика // Вопросы философии, 1968, № 8.

3. Дубровский Д. И. Психические явления и мозг. М., 1971.

4. Дубровский Д. И. Информационный подход к проблеме «сознание и мозг» // Вопросы философии, 1976, № 11.

5. Дубровский Д. И. Расшифровка кодов (Методологические аспекты проблемы) // Вопросы философии, 1979, № 12.

6. Дубровский Д. И. Информация, сознание, мозг. М., 1980.

7. Дубровский Д. И. Проблема идеального. М., 1983, гл. IV.

8. Дубровский Д. И. Психика и мозг: результаты и перспективы исследований // Психологический журнал, 1990, № 6.

9. Кадомцев Б. Б. Динамика и информация. М.,1999.

10. Корогодин В. И., Корогодина В. Л. Информация как основа жизни. Дубна, 2000.

11. Мелик-Гайказян И. В. Информационные процессы и реальность. М., 1998.

12. Прист С. Теории сознания. М., 2000.

13. Сперри Р. У. Перспективы менталистской революции и возникновение нового научного мировоззрения // Мозг и разум. Отв. ред. Д.И. Дубровский. М. 1994.

14. Armstrong D. M. A Materialist Theory of Mind. L., 1968.

15. Chalmers D. J. The Conscious Mind: In Search of a Fundamental Theory. N.- Y., Oxford Univ. Press, 1996.

16. Dennet D. C. Consciousness Explaind. Little-Brown, 1991.

17. Feyerabend P. K. Materialism and the Mind-Body Problem // Modern Materialism: Readings on Mind- Body Identity. N.-Y., Chicago, 1969.

18. Hempel K. G. The Logical Analysis of Psychology // Readings in Philosophical Analysis. N.-Y., 1949.

19. Lewis D. Reduction of Mind // A Companion to the Philosophy of Mind. Blackwell, 1994.

20. Nagel T. Physicalism // Modern Materialism…

21. Nagel T. Armstrong on the Mind // Philosophical Review, LXXIX, July, 1970.

22. Nagel T. What is it like to be a Bat? // Philosophical Review, LXXXIII, October, 1974.

23. Putnam H. The Mental Life of Some Machines // Modern Materialism…

24. Penrose R. Shadows of the Mind. Oxford Univ. Press, 1994.

25. Rorty R. In Defence of Eliminative Materialism // Materialism and the Mind-Body Problem. London, 1971.

 

 

 

ЗАЧЕМ СУБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ, ИЛИ «ПОЧЕМУ ИНФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ НЕ ИДУТ В ТЕМНОТЕ?» (ОТВЕТ                          Д. ЧАЛМЕРСУ)

    (Вопросы философии, 2007, № 3)

 

  

Взятый в кавычки вопрос принадлежит Д. Чалмерсу – известному западному философу, автору многих работ по проблеме сознания и мозга. Он выдвинул широко цитируемое положение о двух проблемах сознания: «легкой» и «трудной» [1]. Первая из них имеет дело с объяснением когнитивных способностей и функций и для этого есть вполне адекватные методы, которыми располагают психофизиология и когнитивные науки. Предметом объяснения здесь являются способность реагировать на внешние стимулы, их дискриминация и категоризация, фокус внимания, контроль поведения, различие между сном и бодрствованием, словесные отчеты о собственных ментальных состояниях, интеграция информации когнитивной системой и т.п.

«Трудная» проблема сознания – это проблема «субъективного опыта (experience)». Наряду с термином «субъективный опыт» (или просто «опыт») в рамках аналитической философии употребляются другие термины, имеющие то же или близкое значение во многих контекстах: «субъективное переживание», «ментальное», «феноменальное», «квалиа». Мною в таких случаях издавна употребляется термин «субъективная реальность» (далее – сокращенно СР), который используется как для обозначения целостности, охватываемой нашим «Я», так и отдельных явлений субъективной реальности (ощущений, мыслей, эмоциональных переживаний, волевых усилий и т.п., а также отдельных интервалов осознаваемых состояний; вместе с тем «СР» может служить и для обозначения явлений «субъективного опыта» животных). В последнее время этим термином стали пользоваться и представители аналитической философии (см., напр.: [9]).

Чалмерс подчеркивает, что объяснение субъективного опыта – главный вопрос проблемы сознания. Мы можем функционально объяснить информационные процессы, связанные с восприятием, мышлением, поведением, но остается непонятным, почему эти информационные процессы «аккомпанируются субъективным опытом» [1, р. 204]. Он формулирует «ключевой вопрос проблемы сознания» следующим образом: «Почему все эти информационные процессы не «идут в темноте», независимо от какого-либо внутреннего чувства?» [Ibid.]. Почему, когда электромагнитные волны действуют на сетчатку и затем дискриминируются и категоризуются зрительной системой, мы переживаем это как ощущение красного? Ведь для понимания результата такого воздействия и вызываемой им реакции организма достаточно функциональное объяснение, не нуждающееся в том, чтобы привлекать субъективный «аккомпанемент». «Здесь налицо провал в объяснении (explanatory gap) между функциями и субъективными состояниями, и нам необходим объяснительный мост, чтобы преодолеть его» [Ibid.].

Действительно, в этом состоит один из трудных вопросов проблемы сознания. В последние годы Чалмерс неоднократно к нему возвращался [2], подчеркивая, что на данный вопрос пока нет убедительного ответа. Это он повторил и в недавнем письме ко мне после прочтения английского перевода моей статьи (опубликованной в «Вопросах философии», см.: [6]), в которой критически рассматривалась позиция Т. Нагеля (близкая, кстати, во многом к позиции Чалмерса) и кратко излагалась моя концепция возможного преодоления указанного «провала в объяснении».

Отмечая, что ему импонирует предлагаемый мной информационный подход, Чалмерс, однако, считает, что все равно «открытым остается вопрос, почему информация не только репрезентируется, но и субъективно переживается»; «хотелось бы знать, при каких именно условиях репрезентированная информация сопровождается субъективным опытом и почему?» (выдержка из его письма от 16 июля 2005 г.).

На мой взгляд, этот вопрос хотя и является существенным, но в масштабе проблемы «сознание и мозг» носит всё же частный характер, так как представляет один из способов уяснения трудностей указанной проблемы. Я уже не раз касался его в ходе анализа различных аспектов проблемы «сознание и мозг», но делал это сравнительно кратко и в несколько иных выражениях (см.: [4, 5, 6]). Здесь же я попытаюсь обсудить этот вопрос специально и по возможности систематично.

1. КАКОВЫ ПРЕДПОСЫЛКИ ДАННОГО ВОПРОСА?

Рассмотрим вначале те, часто неявные или слабо проясненные основания, в силу которых ставится сам вопрос о некотором классе информационных процессов, которые «не идут в темноте» (т.е. идут, так сказать, «на свету», «освещены» в форме субъективных переживаний). Это предполагает их сопоставление с тем классом информационных процессов, которые «идут в темноте». Последний является весьма широким, охватывает все организмы, более того, все самоорганизующиеся системы (в том числе элементы и субсистемы сложного организма, например отдельные клетки), которым не принято приписывать самостоятельные психические способности.

По каким признакам следует различать эти два класса информационных процессов? Как показывают разработки проблемы «другого сознания», у нас нет четких, теоретически обоснованных критериев, а соответственно, и объективного метода, для диагностики наличия или отсутствия СР у другого существа. Не можем мы и четко провести границу в эволюционном ряду, за которой впервые возникают психические способности (простейшие эмоции и ощущения).

Кроме того, если ограничиваться только психикой человека, то здесь мы также сталкиваемся с обоими классами информационных процессов и проблемой их разграничения, ибо те, которые «идут в темноте», на уровне бессознательного, подсознательного, неосознаваемого в данном интервале, играют необходимую роль в осуществлении тех, которые в данном интервале «не идут в темноте». Главная же трудность состоит в уяснении их разнообразных взаимопереходов и специфике тех из них, которые всегда «идут в темноте» и тех, которые всегда идут «на свету». Нечто подобное имеет место, по крайней мере, и у высших животных, которым, как мне кажется, не стоит приписывать наличие сознания в точном смысле, но у которых наряду с квазисознательным (субъективно переживаемым в данном интервале) есть и квазибессознательное (аналог человеческого бессознательного), играющего столь же важную роль в их психической деятельности.

Остро поставленный Чалмерсом вопрос, почему информационные процессы «не идут в темноте», несет оттенок удивления, связанный с допущением, что они вполне могли бы идти «в темноте». Но тем самым неявно предполагается, что явления СР тут как бы не обязательны, что и без них все происходило бы точно так же, т.е. за ними не признается какой-либо специфической функциональной способности и каузальной действенности. В одном месте (см. выше) Чалмерс говорит об «аккомпанементе» информационных процессов субъективными переживаниями. Это не вполне корректное утверждение, ибо в действительности здесь имеет место не «аккомпанемент», не сопровождение, а сам информационный процесс особого типа, необходимым свойством и, я бы сказал, сутью которого выступает явление СР. Ощущение красного и есть информация как таковая, выполняющая специфическую функцию. (К этому я еще вернусь, чтобы привести аргументы в пользу правомерности функционального описания и объяснения явлений СР. Впрочем, и сам Чалмерс не исключает такую возможность (см.: [1, р. 205]), хотя это размывает его дилемму объяснения «функционального» и «субъективного опыта».)

Важно отметить, что понимание СР как своего рода «аккомпанемента» мозговых процессов характерно именно для физикалистского типа мышления, который исходит из заведомой фиктивности онтологии СР и невозможности вписать ее в физическую картину мира. Отсюда стремление элиминировать «субъективную реальность» из научного языка (вспомним «элиминативный материализм» П. Фейерабенда и раннего Р. Рорти, а также их последователей), попытки редуцировать субъективную реальность к физическим процессам, что характерно для многих представителей аналитической философии.

В соответствии с парадигмой физикализма, господствовавшей в научном мышлении около трех столетий, то, чему нельзя непосредственно приписывать физические свойства (массу, энергию и др.), невозможно включить в причинную цепь событий: «ментальное» является «номологическим бездельником» («nomological dangler»).

Нетрудно увидеть, что это воспроизводит старый ход мысли (бытовавший в психологии и философии с конца ХIХ века, но известный весьма давно), согласно которому психическое есть не более чем «эпифеномен» – некий бесплотный и пассивный дублер мозговых физиологических процессов; и для того, чтобы преодолеть «психофизический параллелизм» и избавиться от «эпифеноменализма», чтобы придать психическим явлениям действенность, надо рассматривать их как высшую форму физиологических процессов, как особую разновидность физического (см. краткий исторический экскурс, касающийся происхождения термина «эпифеномен», и подробный критический разбор взглядов тех авторов, в том числе ряда советских философов, которые не видели другого способа избегнуть «эпифеноменализма» [3, с. 109–113]; думаю, это может быть полезным – ведь мы часто забываем исторические уроки, ходим по кругу, обряжая старые ходы мысли в новые слова).

Еще один плод физикалистской интенции (часто несознаваемой) и во многом воспроизводящей на новый лад старое клише эпифеноменализма – мысленное экспериментирование с «зомби», существом начисто лишенным сознания, но способным делать все, как человек. Здесь – та же исходная посылка, что субъективная реальность не обязательна, более того, для описания всех человеческих функций она является излишней, ибо все они могут осуществляться «в темноте» (этот вопрос также будет рассмотрен далее).

Примерно с середины прошлого века, благодаря успехам биологических дисциплин, возникновению теории информации, кибернетики, исследованиям самоорганизующихся систем, появились новые теоретические возможности объяснения действенной способности психических явлений путем истолкования последних в качестве информации и использования понятия информационной причинности. Но это потребовало поистине парадигмального сдвига, связанного с отказом от возможности унификации научного знания на базе физики и от признания ее в качестве единственной фундаментальной науки.

Отчетливо выявилось еще одно фундаментальное основание современной науки, выражаемое парадигмой функционализма. Она определяется тем принципиальным обстоятельством, что описание и объяснение функциональных отношений логически независимо от физических описаний и объяснений (т.е. функциональные свойства не редуцируемы к физическим свойствам) и поэтому служат теоретическим фундаментом для широкого круга научных дисциплин, изучающих информационные процессы и самоорганизующиеся системы. Последние обладают новым типом каузальности в силу принципа инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя. Естественно, что это ни в коей мере не умаляет роли физических закономерностей, но создает предпосылки для новых подходов к разработке проблемы сознания и мозга, использующих понятийный аппарат описания и объяснения информационных процессов.

Ответ на вопрос, поставленный Чалмерсом, предполагает прояснение того, что же понимается под «информационным процессом». В использовании этого термина нередко отмечаются значительные неопределенности. И центральным пунктом здесь, конечно, является понятие информации, которое истолковывается разными авторами далеко неоднозначно. Важно рассмотреть, какую именно позицию занимает в этом отношении Чалмерс.

2.ЧТО ТАКОЕ «ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС»?

Как известно, имеется два основных подхода к определению сферы существования информационных процессов и соответственно к истолкованию понятия информации. Первый из них полагает, что информационные процессы – фундаментальное свойство объективной действительности, физического мира, что информация присуща всем материальным объектам (такой подход часто именуется атрибутивным). Второй подход ограничивает сферу информационных процессов и применимости понятия информации лишь к самоорганизующимся системам, начиная с биологических (этот подход именуется обычно функциональным). В первом случае информации можно приписывать лишь синтаксические характеристики, во втором – также семантические и прагматические, что позволяет объяснять процессы эффективного управления, саморегуляции, активного действия, присущие биологическим и социальным системам (включая технические, поскольку они создаются и контролируются человеком).

Отвергая редукционистские объяснения «ментального», Чалмерс, так же как и я, опирается на категорию информации. Для него понятие информации определяет «центральный», «базисный принцип» в теории сознания. При этом он стоит на позициях атрибутивного подхода и «понимает информацию более или менее в смысле К. Шеннона» [1, p. 216]. Информация представляет количество разнообразия, заключенное в некоторой физической системе и образующее «информационное пространство», она воплощена в «пространстве различных физических состояний». И далее Чалмерс выдвигает следующую гипотезу: «информация (или, по крайней мере, некоторая информация) имеет два базисных аспекта – физический аспект и феноменальный аспект. Это положение имеет статус базисного принципа, который может лежать в основе объяснения происхождения (emergence) субъективного опыта из физического процесса» [1, р. 217].

Вопрос, однако, в том, «обладает ли всякая информация феноменальным аспектом»? [1, p. 218]. На него, как отмечает Чалмерс, пока нет определенного ответа. Но положительный ответ на этот вопрос, по его мнению, вполне допустим. Приняв такую позицию, «мы можем утверждать, что феноменальные свойства являются внутренним аспектом информации», а последняя «имеет статус внутренней природы физического» [Ibid.]. И таким образом, считает Чалмерс, мы получаем стройную теоретическую картину мира, а вместе с ней подтверждается тезис (выдвигаемый им), что «существует прямой изоморфизм между определенным физически воплощенным информационным пространством и определенным феноменальным (субъективно переживаемым) информационным пространством» [Ibid.].

Чалмерс, однако, признает, что такая теория носит характер «метафизической спекуляции» и что она, хотя и приемлема в философском плане, вряд ли может быть полезна для развития научной теории сознания.

Разумеется, если принять подобную теорию, то все легко объясняется: информационные процессы исходно включают ментальное; на низших ступенях последние идут почти в «темноте», ментальное тут как бы незаметно, а на высших – «освещаются» все более полно. Но такое объяснение, конечно, не может удовлетворить, в том числе, и самого Чалмерса (подобный ход мысли использовался издавна многими!).

В рамках данной статьи нет смысла вдаваться в дискуссию о том, насколько обоснована атрибутивная концепция информации. Она в последнее время получила некоторую поддержку со стороны синергетики, но продолжает вызывать многие вопросы, связанные прежде всего с ее «безразмерностью» и с ее метафизическими постулатами, которые сразу же, «легко» снимают мучительные проблемы .

В отличие от Чалмерса при истолковании «информационных процессов» я предпочитаю оставаться на том уровне теоретических принципов, которые допускают эмпирические подтверждения и опровержения. Функциональная концепция информации удовлетворяет этому требованию, так как позволяет ясно определить особенности самоорганизующихся систем на примере биологической системы, использовать понятие информации в единстве ее синтаксических, семантических и прагматических характеристик и тем самым охватить полный цикл информационного процесса, включая акт управления. Кроме того, при рассмотрении проблемы сознания и мозга нас интересует именно живая система, а поэтому вопросы, касающиеся атрибутивной концепции информации, вообще остаются в стороне; без них вполне можно обойтись.

Хочу напомнить те исходные посылки, которые принимаются мной для теоретического решения проблемы сознания и мозга:

1. Информация необходимо воплощена в определенном физическом носителе; конкретный носитель информации выступает в качестве ее кода.

2. Информация инвариантна по отношению к физическим свойствам своего носителя, т.е. одна и та же информация может кодироваться по-разному, иметь разные кодовые воплощения (сокращенно – «Принцип инвариантности»).

3. Информация способна служить фактором управления (ибо – в силу предыдущей посылки – цель и каузальный эффект управления в самоорганизующейся системе определяется именно информацией на основе сложившейся кодовой зависимости, а не самими по себе физическими свойствами ее носителя, поскольку они могут быть разными; в этом состоит особенность информационной причинности).

4. Явление сознания («субъективного опыта») может интерпретироваться в качестве информации о том или ином явлении действительности.

Первые три положения являются общепринятыми, они имеют ясные эмпирические подтверждения и могут быть легко опровергнуты, если кому-нибудь удастся привести противоречащий факт. Что касается четвертого положения, то, хотя оно интуитивно приемлемо (ибо всякое явление сознания интенционально, есть некоторое «содержание», представляет отображение или выражение чего-либо), его достаточно брать для наших целей в частном виде. Например, зрительный образ Луны, переживаемый мной сейчас, любое другое восприятие, есть явление субъективной реальности, которое представляет для меня информацию о некотором объекте.

Эта информация (зрительное восприятие Луны – обозначим его знаком О), будучи явлением субъективной реальности, имеет своим носителем некоторую мозговую нейродинамическую систему (обозначим ее через Х). Естественно, в мозговых процессах нет никакой копии Луны: Х есть не образ Луны, а ее код, который, тем не менее, переживается мной в качестве образа (пункт требующий объяснения!). Это как раз тот случай, когда информационный процесс «не идет в темноте». Отвлечемся от сложной проблемы дискретизации и идентификации явлений типа О и явлений типа Х (это подробно рассматривалось в [3, с. 284–300]).

В чем специфика связи О с Х? Это прежде всего необходимая связь и вместе с тем это функциональная, а не причинная связь, ибо О и Х суть явления одновременные и однопричинные. Такого рода связь можно назвать кодовой зависимостью, поскольку она образуется в филогенезе и онтогенезе самоорганизующейся системы (носит характер исторического новообразования и в этом смысле случайна, т.е. данная информация обрела в данной самоорганизующейся системе именно такое кодовое воплощение, но в принципе могла иметь другое; однако, возникнув в таком виде, она становится функциональным элементом процесса самоорганизации). Эта связь действительна, т.е. сохраняет свою функциональную роль либо в разовом действии, либо в некотором интервале (например условно-рефекторная связь), а нередко на протяжении всей жизни индивида и даже всей истории вида, а в случае фундаментального кода ДНК – для всего периода существования на Земле живых систем.

Связь О и Х, как всякая кодовая зависимость, качественно отличается от сугубо физической связи, она выражает специфику информационных процессов.

Информация выполняет свои функции (как фактор ориентации, управления, как причина телесных изменений) лишь в определенном кодовом воплощении. Следует различать два вида кодов: 1) «естественные» и 2) «чуждые».

Первые непосредственно «понятны» той самоорганизующейся системе, которой они адресованы; точнее, ей «понятна» информация, воплощенная в них (например, паттерны частотно-импульсного кода, идущие от определенных структур головного мозга к мышце сердца, обычные слова родного языка для собеседника и т.п.). Информация «понятна» в том смысле, что не требует специальной операции декодирования. Лишь информация, воплощенная для данной самоорганизующейся системы в форме «естественного» кода, способна непосредственно выполнять в ней указанные выше функции.

В отличие от «естественного» кода «чуждый код» непосредственно «не понятен» для самоорганизующейся системы, она не может воспринять и использовать воплощенную в нем информацию. Для этого ей нужно произвести операцию декодирования. Но тут принципиально важно уточнить: что означает операция декодирования вообще? Поскольку информация всегда воплощена в определенной кодовой форме, не существует иначе, операция декодирования может означать только одно: преобразование «чуждого» кода в «естественный».

Нейродинамическая система Х является «естественным» кодом для личностного уровня мозговой самоорганизации («эго-системы головного мозга» – уровня самоорганизации, представляющего наше «Я» и психическую деятельность в целом). Информация О непосредственно «понятна» этой системе и может быть использована ею для ориентации, для мысленных действий и управления поведением. Однако информационные процессы на уровне психической деятельности (в частности, такие как ОХ) по сравнению с теми, которые совершаются на допсихическом уровне (и в самоорганизующихся системах, лишенных психики), отличаются существенными особенностями «естественных кодов». Последние не просто «понятны»; воплощенная в них информация не только обретает действенность, но также особое качество репрезентации и особое качество использования ее самоорганизующейся системой для управления.

Итак, чтобы ответить на вопрос Чалмерса, вначале следовало определиться с пониманием того, что именуется «информационным процессом» и подчеркнуть специфику того класса информационных процессов, которые «не идут в темноте». Теперь можно приступить к более конкретному объяснению этой специфики. Замечу, однако, что у Чалмерса возникает ко мне фактически не один вопрос, а два:

1. Почему информация не просто репрезентируется, но и субъективно переживается?

2. При каких именно условиях это возникает?

3. ПОЧЕМУ ЖЕ НЕКОТОРЫЕ ИНФОРМАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ «НЕ ИДУТ ТЕМНОТЕ»?

Этот вопрос равноценен вопросу «зачем субъективная реальность?», почему она возникла в ходе биологической эволюции? Попытаемся выстроить ответ, опираясь на информационно-эволюционный подход. Психический способ отображения и управления – находка биологической эволюции, но вместе с тем результат преобладающих тенденций развития биологической самоорганизации, характерных для нее информационных процессов (как полагают, появлению психики предшествует качество раздражимости, присущее всякой живой системе и знаменующее ее активность – в отличие от неживой системы).

В ходе эволюции произошел переход от одноклеточных организмов к многоклеточным; жизнь многих из них требовала активного передвижения в окружающей среде. Именно эти обстоятельства и привели к возникновению нового типа информационных процессов в форме субъективно переживаемых состояний, выполняющих необходимые жизненные функции у ряда сложных самооорганизующихся систем.

Есть основания полагать, что это был не единственный возможный вариант решения проблемы эффективного самоуправления на новом этапе биологической самоорганизации. Каковы могли быть другие варианты? В горизонте нынешней человеческой ментальности они трудно представимы, здесь – крайне узкие возможности для построения научных гипотез и широкий простор для фантазирования. Но будущим исследователям, да и нам сейчас, полезно преодолевать наши антропоцентристские предубеждения и думать о возможности иных способов самоотображения, самоидентификации и самоуправления в сложных самоорганизующихся системах (в надежде встретить их во Вселенной). Такая, пусть и весьма абстрактная, предпосылка способна создавать более широкий теоретический контекст для понимания того, что же такое земная субъективная реальность, почему и как она возникла.

В данной статье нет возможности рассматривать первые этапы возникновения многоклеточных, особенности этого периода биологической эволюции, разветвление на растительные и животные организмы, вдаваться в описания морфологических новообразований у первых многоклеточных животных. Я буду исходить из широко признаваемого тезиса, что психика (с присущими ей субъективными состояниями) впервые возникает на уровне многоклеточных животных и связана с появлением нервной системы (по крайней мере, с ее начатками).

На мой взгляд, суть дела в следующем. Возникновение многоклеточного организма выдвинуло кардинальную задачу создания нового типа управления и поддержания целостности, от решения которой зависело его выживание. Ведь элементами этой самоорганизующейся системы являются отдельные клетки, которые также представляют собой самоорганизующиеся системы со своими довольно жесткими программами, «отработанными» эволюцией в течение сотен миллионов лет. Но теперь последние должны были согласовываться с общеорганизменной программой, как и наоборот. Это – весьма сложная задача, решение которой предполагало нахождение оптимальной меры централизации и автономизации контуров управления, меры, способной обеспечить сохранение и укрепление целостности сложной живой системы в ее непрестанных взаимодействиях с внешней средой. Имеется в виду такая мера централизации управления, которая не нарушает фундаментальные программы отдельных клеток, и такая мера автономности их функционирования, которая, наряду с кооперативными и конкурентными способами их взаимодействия между собой, не препятствует их содружественному участию в реализации программ целостного организма. Эта мера централизации была достигнута благодаря возникновению психического управления.

Успешное централизованное самоуправление (т.е. организация и осуществление поведения, действий, достигающих жизненно значимых целей) требует адекватного отображения внутренних процессов в организме, в его многочисленных самоорганизующихся элементах и подсистемах, причем как отображения их текущего баланса, так и состояний в отдельных структурах. Более того, оно требует эффективного текущего управления внутренними процессами, от которых зависит действие целостного организма во внешней среде, постоянное «подстраивание» тех или иных параметров интегральных и локальных изменений во внутренней среде организма (энергетических, информационных) для осуществления его действий во внешней среде.

Таким образом, для поддержания целостности, жизнеспособности сложного организма (и, следовательно, его эффективного поведения, связанного с передвижением в многообразной и динамичной среде) необходима согласованная реализация следующих интегральных функций: 1) отображения внутренней среды, внутренних состояний организма («внутреннего пространства», как его иногда называют), 2) управления этими внутренними процессами, 3) отображения внешней среды организма и собственного поведения, следовательно, 4) отображения себя как выделенной из среды целостности, 5) управления поведением, действиями во внешней среде, следовательно, 6) управления собой.

Эти шесть интегральных функций представляют специфические информационные процессы, которые осуществляются одновременно, обеспечивая жизнедеятельность организма. При этом всякий акт отображения внешнего объекта (ситуации) непременно предполагает и включает в той или иной степени отображение внутренних состояний организма и отображение себя как целостности и выделенности («самости»). Такого рода триединство относится и к актам управления (т.е управлению внешними факторами, внутренними процессами и собственной «самостью»).

Эта многоплановость информационных процессов требует постоянной интеграции, которая и служит основой психического управления целостным организмом. Повторю, что речь идет о таких многоклеточных организмах, которые активно передвигаются во внешней среде, пребывают в постоянно изменяющейся ситуации. А это вызывает необходимость быстрого восприятия внешних изменений, быстрого извлечения нужной информации из памяти, быстрых оценок и решений, высокой оперативности действий. У организмов с минимальной двигательной активностью, прикрепленных к одному месту, каковыми являются растения, не развивается психика. У них преобладают информационные процессы другого типа; поддержание их целостности и жизнестойкости не требует столь высокой степени централизации и оперативности управления (а постольку и такого же оперативного самоотображения), ибо их среда обитания гораздо более стабильна.

Новейшие исследования показывают теснейшую связь в ходе эволюции моторных и когнитивных функций, что косвенно подтверждает возникновение и развитие психики именно у тех сложных организмов, которые активно передвигаются во внешней среде [10]. Отсюда и столь очевидная каузальная способность наших субъективно переживаемых состояний (информации в форме СР) непосредственно и мгновенно производить действия и управлять ими (включая их энергетическое обеспечение и регулируя его). На этом фоне бросается в глаза минимальная способность непосредственного произвольного управления внутренними органами, которое в подавляющем числе случаев совершается «автоматически», в «темноте» (впрочем, при определенных тренировках эта минимальная способность может возрастать).

Теперь попытаемся подойти к вопросу: почему у таких организмов на уровне управления их целостным поведением (и, следовательно, на уровне их целостного самоотображения) информация стала выступать в форме явлений СР.

Поскольку для сложного организма, передвигающегося в среде, полной опасностей и неопределенностей, жизненно необходима адекватная и быстрая оценка текущей информации о внешних объектах и о его внутренних состояниях и так как результирующая оценка, определяющая немедленные действия, складывается на основе многих «частных» оценок, то в ходе эволюции получает развитие способность производить (прежде всего на уровне формирования программ поведения) информацию об информации. Возникает новый уровень интеграции информационных процессов, характерный как раз для психического отображения и психического управления целостным организмом. Уже простейшие явления СР, например ощущения красного, представляют собой результат интеграции множества продуктов анализа и синтеза информации, осуществляемых в сетчатке глаза и затем в многочисленных структурах головного мозга. Это, так сказать, итоговый результат функций обнаружения сигналов, их различения, передачи, обработки, перекодирования в разных инстанциях мозга, опознания и оценки на уровне эго-системы. Каждая из перечисленных функций уже сама по себе представляет сложные информационные процессы со своими аналитическими и интегральными продуктами, но лишь их итоговый результат значим для реакции организма и может быть использован для управления поведением. Ощущение красного и есть такой итоговый результат – адекватное отображение одного из значимых физических параметров внешней среды. При этом субъективно переживаемое качество «красное» есть информация об определенной длине волны, она строго соответствует данному объекту, есть его чувственный знак, и в остальном не имеет с ним ничего общего – как всякий знак (так же, как слова «красное» или «red» не имеют ничего общего с переживанием ощущения красного). Такой способ представленности информации включает помимо отображения определенного явления внешней среды также и качество принадлежности этой информации данному организму (у человека качество принадлежности реализуется на уровне эго-системы его мозга и связано с двумя основными свойствами: данностью информации в «чистом» виде и способностью оперировать ею; подробнее о них речь пойдет ниже).

Для того чтобы информация обрела форму СР, необходимо, по крайней мере, двойное или, лучше сказать, двухступенчатое, кодовое преобразование на уровне эго-системы: первое из них представляет для нее информацию как таковую (которая пребывает пока в «темноте»), второе преобразование «открывает» и тем самым актуализует ее для «самости», делает доступной для оперирования и использования в целях управления на этом уровне. Нейродинамическая система, которая является носителем «открытой» информации, т.е. не «идущей в темноте», представляет собой специфичный именно для эго-системы «естественный» код, как минимум, второго порядка.

Подчеркнем еще раз: здесь объектом информации и ее преобразований служат не просто внешние явления и ситуации и не просто внутренние изменения в организме, а уже сама информация о них как таковая (информация об информации!). Нарастающая в ходе эволюции многоступенчатость операций такого рода позволяет выходить за рамки текущей ситуации, обобщать опыт, развивать способность «отсроченного действия», прогнозирования, построения моделей потребного будущего. Здесь – истоки виртуальной реальности, элементарные формы которой наблюдаются и у животных, обладающих развитой психикой (в частности, при возникновении у них галлюцинаций; например, у собак, которые под влиянием галлюциногенов переживают образы несуществующих объектов и ведут себя в соответствии с ними). Развитие психики знаменует рост многоступенчатости и многоплановости производства информации об информации, что особенно ярко выступает в мышлении человека и его языковой компетенции.

Состояние СР знаменует новый тип деятельной активности живой системы. Это состояние бодрствования, внимания, настороженности, постоянной готовности к немедленному действию, состояние поиска, зондирования опасности и субъективно опосредствованного отправления жизненно важных функций (например, при поиске полового партнера, строительстве гнезда и т.п.). СР есть состояние актуальное, непрерывное в данном интервале; оно осуществляется здесь и сейчас, представляет собой «текущее настоящее», независимо от его конкретного содержания. Последнее является активированной (значимой «сейчас») информацией в контуре эго-системы (по сравнению с той, которая хранится в памяти и вообще находится в «темноте», как, например, при глубоком сне), она готова к немедленному использованию для управления.

Здесь информационный процесс в данном интервале идет, если так можно сказать, линейно, последовательно в одном «содержательном» направлении, но зато обладает очень высокой оперативностью, подчиненной актуализованной потребности, цели, т.е. в регистре «самости» и под ее контролем. В отличие от этого информационные процессы, идущие «в темноте», многомерны, осуществляются параллельно, во многих «содержательно» различных направлениях и на разных уровнях живой системы (от клетки до головного мозга, в том числе в контуре эго-системы), и этим объясняется их чрезвычайная «мощность», превосходящая на много порядков информационные процессы «на свету» (имеется в виду не только объем информации, но также ее анализ и синтез и ее каузальные функции). Тем не менее в актуально-оперативном плане программа поведения определяется и реализуется именно информацией в форме СР.

Вернемся к нашему примеру с образом Луны (О) и его нейродинамическим кодом (Х). Нейродинамическая система Х является «естественным» кодом для личностного уровня мозговой самоорганизации (эго-системы), представляющего наше «Я» и психическую деятельность в целом. Информация О непосредственно «понятна» этой системе и может быть использована ею для ориентации, для мысленных действий и управления поведением. Однако информационные процессы на уровне психической деятельности (в частности, такие как ОХ) по сравнению с теми, которые совершаются на допсихическом уровне (и в самоорганизующихся системах, лишенных психики), отличаются существенными особенностями «естественных кодов». Последние не просто «понятны»; воплощенная в них информация, как уже отмечалось, обретает не только действенность, но также особое качество репрезентации («представленности» для самоорганизующейся системы) и особое качество использования ее самоорганизующейся системой для управления.

Информация здесь представлена как бы непосредственно, так сказать, в «чистом» виде, т.е. во всяком явлении СР нам дана информация об информации и целиком элиминирована какая-либо информация о ее носителе (любой из нас не чувствует, не отображает мозговой носитель переживаемых им образов, мыслей и т.п.). Но вместе с тем нам дана способность оперировать этой «чистой» информацией в определенном диапазоне. Таков кардинальный факт психической деятельности, «субъективного опыта» каждого из нас. Когда я вижу Луну, переживаю ее образ, то тем самым мне дана информация о ней и информация о том, что именно я обладаю этой информацией; в то же время я могу «легко» оперировать этим образом по своему желанию в довольно широком диапазоне. В этом выражается отмечавшееся выше качество принадлежности, специфичное и неотъемлемое, как мне думается, для информации в форме СР. Оно связано с фундаментальным регистром эго-системы, что отчетливо видно в случаях патологии, когда больной переживает «психический автоматизм», чувство «не моих ощущений», «отчуждение мысли», ее «навязанности извне», «неуправляемости». Последнее как раз связано именно с нарушением способности оперировать явлениями СР по своей воле.

Но способность оперировать, например, образом Луны по своей воле равносильна способности оперировать его мозговым нейродинамическим носителем (кодовой системой), т. е. я могу по своей воле, как бы это странно ни звучало на первый взгляд, оперировать некоторым уровнем собственной мозговой нейродинамики (т. е. собственных мозговых информационных процессов). Последнее же означает факт самодетерминации «Я», характерный для моей и всякой мозговой самоорганизующейся эго-системы (эти вопросы не раз подробно анализировались мной, см.: [4, 6] и др.).

Все это указывает на специфическое качество тех информационных процессов, которые идут «на свету», связаны с нашим «Я» (или «самостью» животных, обладающих СР). Вместе с тем некоторые виды явлений СР, как хорошо известно каждому, не поддаются непосредственному произвольному управлению (болевые ощущения, эмоции), хотя и выполняют каузальные функции по отношению к телесным процессам; но даже не умея управлять ими по своему желанию непосредственно, скажем, отменять их или существенно корректировать, мы, так или иначе, сохраняем способность оперировать ими в определенных отношениях – в форме их оценки, интерпретации и т.п., а некоторые люди достигают и умения произвольно управлять ими, в том числе прекращать боль (например йоги). Это свидетельствует о принципиальной способности психического управления проникать на те уровни самоорганизации, которые обычно для него закрыты, что демонстрирует каузальную силу информации в форме явлений СР (и позволяет подойти к объяснению волевого напряжения и так называемой «психической энергии»).

Что касается особенностей СР у животных, то это требует специального анализа, для которого в данной статье, к сожалению, нет места. Отметим лишь следующее. Безусловно, у высших животных многоступенчатость производства информации об информации гораздо ниже, чем у нас, им нельзя приписывать абстрактное мышление и самосознание, свободу воли; только у человека свобода движения в сфере СР практически не ограничена, он способен производить в мысли, воображении, в мечтах не только ценные творческие продукты или же просто обыденного толка, но и всевозможные химеры, «воздушные замки», нагромождения низменной «серости», нелепости и абсурда.

У животных содержательный и оперативный диапазон СР неизмеримо уже и «практичнее». Они не болеют шизофренией, у них нет рокового разлада между их субъективным миром и объективной действительностью и, главное, внутреннего амбивалентного разлада, они в определенном смысле чистые «солипсисты», поскольку их собственная реальность и внешняя реальность слиты воедино в их субъективно переживаемых состояниях, выступающих в качестве единственной реальности, в которой, однако, значимые для выживания объективные отношения четко обозначены, упорядочены и санкционированы. Мы склонны упрощать их субъективный мир, высокомерно относиться к их когнитивным возможностям, позволяя себе, впрочем, нередко удивляться поразительным фактам их целесообразной деятельности. Несомненно, что у высших животных отчетливо проявляется то, что можно было бы назвать «самостью», представляющей средоточие их психического самоотображения и самоуправления. Соответственно, на мой взгляд, можно говорить о наличии в их головном мозгу самоорганизующейся подсистемы, во многом аналогичной нашей мозговой эго-системе. Именно в ее контурах совершаются информационные процессы, которые «не идут в темноте», репрезентируют животной особи информацию в «чистом» виде (т.е. в виде запаха, переживания зрительного образа, чувства голода, боли и т.п.) и вместе с тем создают, в силу актуализованной цели, способность оперировать ею, пусть и существенно отличающуюся от человеческой.

Как свидетельствуют эксперименты и наблюдения, высшие животные способны решать сложные когнитивные задачи, справляться с состояниями высокой степени неопределенности и совершать выбор, демонстрировать психические усилия при достижении цели. И каузальными факторами как самого когнитивного процесса и его результата, так и производимого целесообразного действия здесь, как и у нас, выступают именно явления СР – чувственные образы, аффективно насыщенные стремления, выраженные в форме субъективно переживаемых состояний потребности и программы действий. Психическое управление у животных представляет собой эволюционно более раннюю форму информационной причинности. Но суть ее та же: причинный эффект вызывается той разновидностью информации, которая «не идет в темноте», представлена в форме явлений СР (хотя информационные процессы психического уровня, протекающие в «темноте», также способны выполнять и постоянно выполняют прямую каузальную функцию, но иным способом).

У человека в связи с возникновением и развитием языка информационные процессы, обусловливающие качество СР, приобретают новые существенные черты. Это касается прежде всего дополнительного уровня их кодирования и декодирования, качественно повышающего аналитические и синтетические возможности оперирования информацией, развития способности метарепрезентации и рефлексии, обусловленные системой языка.

4. ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ ИНФОРМАЦИЯ В ГОЛОВНОМ МОЗГУ СТАНОВИТСЯ СУБЪЕКТИВНО ПЕРЕЖИВАЕМОЙ?

Ответ на этот вопрос предполагает эмпирические подтверждения того, что подразумевается под «условиями» возникновения качества субъективной переживаемости некоторых мозговых процессов. Здесь мы должны обратиться к нейронауке, результатам современных нейрофизиологических и нейролингвистических исследований, которые, на мой взгляд, дают существенный материал для осмысления поставленного вопроса.

Но прежде чем перейти к их рассмотрению, хотелось бы еще раз вернуться к теме, так сказать, разрешающей способности функционального объяснения (поскольку интересующие нас исследования предполагают объяснения именно функционального типа). В начале статьи уже отмечалось, что жесткое противопоставление «функционального объяснения» и «объяснения субъективного опыта», проводимое Чалмерсом (а также многими представителями аналитической философии), является теоретически не вполне корректным. Эта некорректность связана с тем, что явления «субъективного опыта» исходно полагаются лишенными каузальной способности, берутся лишь в виде «аккомпанемента», «эпифеномена» нейрофизиологического процесса, который будто бы сам по себе достаточен для объяснения внешнего воздействия и соответствующей реакции (вспомним пример Чалмерса с «ощущением красного», которое мыслится излишним). Тем самым явления СР явно или неявно исключаются из класса функций, что и создает видимость указанной дилеммы. Между тем всякое явление СР, как было показано выше, есть информация и в качестве таковой способно служить каузальным фактором (нужно добавить, что функциональные отношения не исчерпываются каузальными отношениями и соответственно явления СР обладают не только каузальными функциями!).

Кроме того, нетрудно увидеть, что в основе критикуемой мной позиции лежит сомнительное убеждение, будто вся без исключения человеческая активность (поведенческая, речевая, когнитивная, творческая) может осуществляться «в темноте», т.е. без участия сознания, вне и помимо качества СР. На этом основано утверждение о так называемой «логической возможности зомби», которое, однако, в высшей степени сомнительно, если «зомби» приписываются абсолютно все функциональные способности человека (а это утверждение должно быть обязательно общим, ибо в частном виде оно тривиально!). При наличии же у этого «существа» всех функциональных способностей человека оно, конечно, должно обладать и сознанием. В этом отношении понятие «зомби» и связанные с ним мысленные эксперименты вряд ли имеют какой-либо эвристический смысл (хотя обширная литература в аналитической философии на тему «зомби», конечно, вносила определенный вклад в философию сознания).

Гораздо более логично считать, что все явления СР могут определяться в качестве функций. Понятие функции – весьма широкое. Оно включает различные виды функций: физические, химические, биологические, социальные, технические, в том числе и психические. Функция предполагает своего «производителя», «носителя» – определенную систему, структуру, субстрат. Явления СР образуют специфический класс функций, осуществляемый нейрофизиологическими динамическими структурами головного мозга. В силу принципа инвариантности информации теоретически допустимо мыслить возможность реализации такого же рода функций на иной субстратной основе, ибо здесь определяющую роль играют не конкретные физические свойства субстрата, а именно динамическая организация, динамическая структура, способная осуществлять соответствующие информационные процессы. Во всяком случае есть основания полагать, что качество земной СР может быть воспроизведено на иной субстратной основе, но лишь при условии создания структурно-функциональных аналогов самоорганизации биологического типа.

Поэтому, когда Чалмерс говорит о наличии «провала в объяснении между функциями и субъективными состояниями», то это утверждение является слишком сильным и требует корректировки. Здесь нет «провала» в том смысле, что «субъективные состояния» тоже являются функциями. Но есть проблемы, нерешенные задачи.

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что при осмыслении психических явлений их функциональное объяснение весьма часто носит редукционистский характер, при котором они целиком сводятся к поведению, речи или физиологическим процессам (логический и лингвистический бихевиоризм, «теории тождества» и т.п.). Однако функциональное объяснение может исключать редукционистскую стратегию и методологию. Это относится и к нейрофизиологическому объяснению, которое отдает себе отчет, что явление СР в качестве информации нельзя отождествлять с ее нейродинамическим носителем (несмотря на их необходимую связь). Правда, нейрофизиологическое объяснение не столь развито как поведенческое объяснение, представляющее классическую форму функционализма. На современном этапе научного познания лишь некоторые, в большинстве своем элементарные явления СР (такие как боль, зрительное ощущение, аффект) получают основательные нейрофизиологические объяснения. В других случаях объяснения такого рода во многом гипотетичны, носят весьма абстрактный характер или пока еще недоступны.

Одна из главных теоретических трудностей связана здесь с категориальной разобщенностью двух традиционных языков, на одном из которых описываются нейрофизиологические явления, а на другом явления СР. Первый из них является «физикалистским», его категориальной основой служат такие понятия, как «масса», «энергия», «пространственное отношение» и т.п.; второй язык, так сказать, «гуманитаристский», основывается на понятиях «смысла», «ценности», «цели», «воли», «интенционального отношения» и т.п. Эти две различные группы понятий логически независимы, чтобы их связать требуется, по выражению Чалмерса, «мост», нужна специальная, теоретически адекватная концептуальная структура. Последняя может быть развита на базе «информационного языка», так как понятие информации способно выражать основное «гуманитаристское» содержание (смысл, ценность, интенциональность и т.д.), а, с другой стороны, в силу кодовой воплощенности информации, оно допускает «физикалистские» описания (пространственные, энергийные, субстратные и др.). «Информационный язык» хорошо приспособлен для функциональных описаний и объяснений, широко и продуктивно используется в нейрофизиологических исследованиях.

Все сказанное выше позволяет считать предложенное Чалмерсом разделение проблемы сознания на две части – «легкую» и «трудную» – весьма условным. Такое разделение, конечно, имеет определенное значение, в том смысле, что оно в пику редукционистским интенциям и упрощенческим подходам акцентирует внимание на главном, специфическом качестве сознания, подлежащем объяснению. Но вместе с тем важно отдавать себе отчет, что разработка «легкой» проблемы сознания есть путь и один из действительных способов решения «трудной» проблемы сознания, что здесь (в силу общего функционального подхода) нет принципиального разрыва.

Современные нейрофизиологические исследования сознания специально выделяют качество СР, стремятся подойти к объяснению именно этого «трудного» пункта, выявить те необходимые условия, при которых информационные процессы в головном мозгу становятся субъективно переживаемыми. На этом пути, в особенности благодаря использованию методов позитронно-эмиссионной томографии, функционально-магнитного резонанса, многоканальной записи электрических и магнитных полей мозга, достигнуты существенные результаты. Рамки статьи не позволяют дать более или менее систематический их анализ. Поэтому я ограничусь кратким изложением наиболее важных из них.

В последние десятилетия убедительно показано, что субъективное переживание есть эффект циклической кольцевой организации процессов возбуждения, охватывющих многие системы нейронов определенной локализации (А. М. Иваницкий, В. Я. Сергин, М. Арбиб, Г. Риззолатти, Дж. Эделмен, Хэмфри и др.).

Работы А. М. Иваницкого [7, 8], проводимые на протяжении более тридцати лет, показывают, что субъективное переживание в форме ощущений возникает при сопоставлении и синтезе на нейронах проекционной коры мозга двух видов информации: сенсорной (о физических параметрах стимула) и извлекаемых из памяти сведений о значимости сигнала. Информационный синтез обеспечивается механизмом возврата импульсов к местам первоначальных проекций после ответа из тех структур мозга, которые ответственны за память и мотивацию [8, с. 717]. Автором четко выявлены временные параметры перехода нейрофизиологического процесса на тот уровень его организации, при котором возникает ощущение. Этот цикл он называет «кругом ощущений». Как простейшее субъективное переживание, ощущение есть результат «информационного синтеза», совершающегося в рамках указанного цикла [Там же, с. 717–718]. Иваницкий считает, что принцип возврата возбуждения и механизм информационного синтеза оправдывают себя и при объяснении более сложных явлений СР, связанных с процессами мышления и осознавания.

Это находит подтверждение в недавнем открытии «зеркальных нейронов» и «зеркальных систем мозга» (М. Арбиб и Г. Риззолатти; см. обзор и оценку этих открытий Т. В. Черниговской [10]). Нейронные системы такого рода осуществляют синтез информации, отображающей не только внешние стимулы, вызванные движением других существ, но одновременно собственные реакции и действия, обеспечивают кольцевые процессы между подсистемами мозга, ответственными за перцепцию, память, мотивацию и моторику. Тем самым «зеркальные системы» картируют субъектно-объектные отношения и формируют надежные механизмы самоидентификации (которые нарушаются, к примеру, при шизофрении, что связано с дисфункциями указанных систем). «Зеркальные системы» в существенной степени связаны с производством и пониманием речи; они по всей вероятности составляют важнейший структурно-функциональный регистр эго-системы головного мозга.

Значительный вклад в понимание необходимых условий возникновения качества субъективной переживаемости вносят работы В.Я. Сергина. В них показано, что акт осознавания сенсорного стимула, так сказать, первичное субъективное переживание (в форме ощущения) возникает в результате высокочастотного циклического процесса «самоотождествления» [11, 12]. Механизм «самоотождествления» представляет собой отождествление порождаемого стимулом паттерна возбуждения с самим собой посредством его обратной передачи (по каналу обратной связи) на вход. Продуктом этого кольцевого процесса является совпадение паттерна обратной связи с паттерном возбуждения в коре, что резко повышает интенсивность последнего, создает его «высокую контрастность», и это прокладывает путь к его категоризации системой долговременной распределенной памяти. Акт категоризации, как полагает Сергин, и формирует символ или образ, выражающий «субъективный смысл» стимула. Для того чтобы возникло осознание, необходим хотя бы один цикл «самоотождествления». Если «самоотождествление» не наступает, осознание (ощущение) даже простейших и сильных стимулов (запахов, уколов, температурных воздействий) становится невозможным. Время одного цикла является для человека минимально различимым временем. Оно совпадает с «перцептивным моментом» – максимальным временным интервалом, в рамках которого последовательные перцептивные события воспринимаются как одновременные.

Концепция Сергина содержит важные материалы, касающиеся не только ощущений и восприятий, но также мышления и произвольного действия. Здесь нет возможности рассматривать работы других авторов. Однако все они подтверждают основной вывод о кольцевом процессе и синтезе информации в соответствующих структурах мозга как главном факторе возникновения субъективного переживания.

Поэтому на вопрос Чалмерса можно дать ответ: информация становится субъективно переживаемой при условии хотя бы одного цикла процесса «самоотождествления» и акта категоризации.

Разумеется, нейрофизиологическое объяснение явлений СР делает лишь первые шаги. Ответ на вопрос: «Почему некоторые информационные процессы в головном мозгу не идут в темноте?» – требует дальнейшей конкретизации. Развитие исследований в этом направлении ставит сложные теоретические, методологические и методические вопросы. В общем теоретическом плане исследование информационных процессов в головном мозгу, связанных с СР, представляет собой задачу расшифровки нейродинамических кодов психических явлений. Это познавательная задача герменевтического типа, она отличается в ряде отношений от задач классического естествознания, так как предполагает «понимание», постижение «смысла», «содержания», воплощенного в определенном объекте нейрофизиологического исследования. Наука имеет определенный опыт в области расшифровки кодов. Наиболее значительные результаты здесь достигнуты, как известно, генетикой. Однако расшифровка мозговых нейродинамических кодов явлений СР отличается специфическими трудностями (попытка анализа этих трудностей и особенностей задачи расшифровки кодов такого рода предпринималась мной в ряде публикаций: [5] и др.).

Тем не менее у нас есть достаточные основания считать неуместными крайне пессимистические оценки перспектив решения указанных задач. Об этом свидетельствуют впечатляющие успехи нейрокриптологии, результаты, полученные в области расшифровки мозговых кодов психических явлений (работы А. Дамасио, Н. Николелиса и др.). В них раскрываются некоторые общие принципы и существенные фрагменты кодовой организации тех мозговых информационных процессов, в которых информация, как таковая, представлена индивиду непосредственно в форме явлений СР. Открываются некоторые возможности перехода к следующему, наиболее сложному этапу, когда объектом расшифровки нейродинамического кода станут не только формальные, но и содержательные аспекты явлений субъективной реальности.

Литература

1. Chalmers D. J. Facing up to the problem of consciousness // Journal of Consciousness Studies. – 1995, 2 (3). – P. 200.

2. Chalmers D. J. The conscious mind. In search of a fundamental theory. – N.-Y.: Oxford Univ. Press, 1996 ; Chalmers D. J. (Ed.). Philosophy of mind: Classical and contemporary readings. – Oxford, 2002.

3. Дубровский Д.И. Психические явления и мозг. Философский анализ проблемы в связи с некоторыми актуальными задачами нейрофизиологии, психологии и кибернетики. – М.: Наука, 1971.

4. Дубровский Д. И. Информационный подход к проблеме «сознание и мозг» // Вопросы философии. – 1976. – № 11; Он же. Сознание, мозг, искусственный интеллект // Искусственный интеллект: междисциплинарный подход. – М.: ИИнтелл, 2006.

5. Дубровский Д. И. Расшифровка кодов. Методологические аспекты проблемы // Вопросы философии. – 1979. – № 11; Он же. Информация, сознание, мозг. – М.: Высшая школа, 1980, гл. 6.

6. Дубровский Д. И. Проблема духа и тела: возможности решения (в связи со статьей Т. Нагеля «Мыслимость невозможного и проблема духа и тела» // Вопросы философии. – 2002. – № 10.

7. Иваницкий А. М. Главная загадка природы: как на основе работы мозга возникает сознание // Психологический журнал. – 1999. – № 3.

8. Иваницкий А. М. Естественные науки и проблема сознания // Вестник Российской Академии Наук. – 2004. – Т. 74. – № 8.

9. Сёрл Дж. Открывая сознание заново. – М., 2002.

10. Черниговская Т. В. Зеркальный мозг, концепты и язык: цена антропогенеза // Искусственный интеллект: междисциплинарный подход. – М.: ИИнтелл, 2006.

11. Sergin V. Ya. Self-identification and sensori-motor rehearsal as key mechanism of consciousness // International Journal of computing anticipatory systems. – 1999. – № 4.

12. Сергин В. Я. Перцептивное связывание сенсорных событий: гипотеза объемлющих характеристик // Журнал высшей нервной деятельности, 2002. т.52, № 6.

 

 

 

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ (В ЕГО ОТНОШЕНИЯХ К СОЗНАТЕЛЬНОМУ) И КВАНТОВАЯ МЕХАНИКА

(Философские Науки, 2006, № 8)

 

В последние годы тема «Сознание и квантовая механика» стала предметом широкого обсуждения. Один из ее существенных аспектов связан с проблематикой искусственного интеллекта, созданием квантовых компьютеров. И здесь возникают вопросы касающиеся соотношения искуственного интеллекта (ИИ) с естественным. Среди них важное место занимает вопрос о моделировании процессов, протекающих на бессознательном уровне, по которому недавно высказал ряд интересных соображений И. В. Данилевский (6, 7). Они дают мне повод подключиться к обсуждению этой актуальной темы.

И.В. Данилевский справедливо подчеркивает, что моделирование бессознательного – ключевой пункт в разработке проблематики ИИ. Он подходит к этому вопросу с позиций квантовой механики и стремится использовать в объяснительных целях закон Ципфа-Парето.

Но для этого надо, прежде всего четко определить понятие бессознательного и его отношение к понятию сознательного. Здесь, как известно, возникают большие трудности. Понятие бессознательного имеет более или менее определенный смысл лишь в рамках той или иной концепции (Фрейда, Юнга и др.), оно используется в различных психологических и философских интерпретациях. Требуется серьезная теоретическая работа, чтобы прийти к какому-то единому пониманию того, что именуется бессознательным (и только потом предлагать его объяснения с позиций квантовой механики).

Эта задача пока не имеет общепринятого решения. Во многих случаях, рассуждая о бессознательном, понятие (или вернее представление)

о нем употребляют в некоторой общей интуитивной форме, опираясь на значения соответствующих терминов естественного языка, личный опыт и наиболее распространенные представления психологии и психоанализа. Подобный способ рассуждения, однако, мало продуктивен. Когда же ставят задачу основательного объяснения, то обычно ограничиваются своего рода частными случаями указанного понятия, добиваясь его определенности, достаточной для обсуждения и решения вопроса в данном контексте. Я бы назвал это «минимальной достаточной определенностью.

Такого рода минимальная, но достаточная определенность предполагает описание и принятие ряда инвариантных (для основных концепций) характеристик бессознательного, которые хорошо подтверждаются эмпирически. И, конечно, разные исследовательские задачи обусловливают, если так можно выразиться, различные виды «минимальной достаточной определенности». Но в каждом конкретном случае последняя должна быть достигнута и согласована. В этом состоит одно из необходимых условий серьезного обсуждения предложенной темы.

Это длинное предисловие сделано потому, что трактовка бессознательного многими авторами, рассуждающими о его моделировании, оказывается слишком неопределенной и абстрактной, особенно в части, касающейся соотношения сознательного и бессознательного. Ведь понятие бессознательного теряет смысл без соотнесения его с тем, что именуется сознательным.

Утверждения И.В. Данилевского, что «бессознательное является ведущей силой в нашем психическом аппарате», что открытие есть «в первую очередь бессознательный процесс» и т.п. создают впечатление, что он слишком резко разделяет сознание и бессознательное. На самом деле наша психическая деятельность постоянно совершается в едином сознательно-бессознательно-сознательном контуре. И о сознательном тоже можно говорить как «о ведущей силе» (ибо психический процесс, человеческая деятельность непременно включают сознание и самоосознавание; в противном случае наше «Я» становится жалкой марионеткой, не способной нести какой-либо ответственности за свои действия, решения и продукты мысли). Об открытии тоже можно сказать, что оно «в первую очередь» сознательный процесс (ибо проблема, цель, то, что инициирует открытие, всегда есть сознательное).

Я повторяю эти общие места в пику модной ныне тенденции принижения сознания и рациональности, нашего ответственного «Я» как деятеля и автора, тенденции преувеличения роли бессознательного, иррационального, спонтанного и т.п. При этом не замечают парадоксальности подобной позиции. Ведь некто, защищающий такую позицию, обязан признать, что его утверждения являются «в первую очередь» бессознательными. Что же остается тогда от автора, от его самосознающего, ответственного «Я»? (в этом проявляется один из вариантов описанного мной в ряде работ феномена «отрешенности от себя» – когда нечто, утверждаемое о сознании и бессознательном в общем виде, автор не относит к самому себе, к своему сознанию и бессознательному).

Разумеется, я далек от того, чтобы инкриминировать все это И. В. Данилевскому. Отдаю себе отчет и в том, что мы вряд ли вправе требовать от автора обоснованного и четкого описания многопланового содержания «бессознательного». Мои замечания вызваны желанием уточнить и согласовать главные пункты в его понимании.

На мой взгляд, то, что именуют бессознательно-психическим в широком смысле, включает, по меньшей мере, два плана: «содержательный» и оперативный. В обоих этих планах оно представлено как арефлексивное и диспозициональное.

Что касается «содержательного» плана, то здесь имеется в виду когнитивное содержание, ценностно-смысловой состав явлений бессознательного в его определенной структурной упорядоченности. Когнитивное содержание вполне корректно описывается посредством понятия информации, поскольку последнее способно адекватно выражать собственно смысловое содержание, его ценностные аспекты и его системно-структурные характеристики. В этом плане весьма важным является вопрос о поступлении информации в память, хранении ее, способах упорядоченности, актуализации и выборки для определенных целей, что связано, конечно, с включением регистров мотивации.

Оперативный план бессознательного представляет его динамическую организацию и активность, способы переработки информации, оперирования ею, глубинные уровни мотивации, различные формы самоорганизации бессознательных процессов и управления ими с учетом их взаимодействия с сознательными. Последний момент особенно актуален, поскольку компоненты бессознательной сферы постоянно воздействуют на сознательные процессы, как и наоборот. Несмотря на то, что такое взаимодействие не вызывает сомнений, конкретные его формы исследованы крайне слабо.

Надо уточнить еще один пункт – связь индивидуального бессознательного с коллективным бессознательным. Здесь важно решить, по крайней мере, один принципиальный вопрос: существует ли коллективное бессознательное независимо от индивидуального, или оно существует только в неразрывной связи с индивидуальным, посредством множества индивидуальных, выражая их некоторый содержательный и оперативный инвариант.

По моему убеждению, следует принять вторую альтернативу, ибо первая, как бы ее ни интерпретировали (по аналогии с особым существованием духовной субстанции или в качестве независимых от индивидов культурных сущностей), не выдерживает критики («культурные сущности» создаются и объективируются в результате деятельности индивидов и реально функционируют лишь в процессе распредмечивания, «субъективирования» их реальными индивидами).

Здесь имеет место отношение аналогичное отношению между инди-видуальным сознанием и коллективным сознанием. Подобно тому, как индивидуальное бессознательное не существует вне связи с индивидуальным сознательным, точно так же коллективное бессознательное не существует вне связи с коллективным сознательным (групповое, массовое сознание).

Теперь обратимся к главному – попыткам объяснения бессознательного с позиций квантовой механики и закона Ципфа-Парето.

Тот факт, что асимметричные распределения, выражаемые указанным законом, обнаруживаются в разных областях действительности – и в физических процессах, и в массовой человеческой деятельности (в том числе и в умственной) – автор пытается интерпретировать в русле идей квантовой механики. Не исключено, что такой подход может представлять определенный научный интерес. Если одна и та же регулярность встречается в столь разных областях, то правомерен вопрос о причинах, факторах ее обусловленности. При этом следует прояснить, в какой мере аналогичный эффект асимметрии независим от методов вычислительной деятельности человека и, что особенно важно, каким образом состояния систем высокой степени организации могут быть теоретически корректно выведены из состояний низшего уровня, вплоть до уровня элементарных частиц.

Автора интересуют главным образом проявления закона Ципфа-Парето в области интеллектуальной деятельности. Он рассуждает следующим образом. Как объяснить, что разные ученые, изобретатели, даже не подозревая о существовании друг друга, делают сугубо индивидуальную работу, которая оказывается на поверку «коллективной формулой»? Если за это ответственно сознание, то мы «окажемся в объяснительном тупике», так как в данном случае люди между собой сознательно не взаимодействовали. Значит, за это ответственно бессознательное. Но не индивидуальное бессознательное, которое тоже ничего не объясняет, а коллективное. Именно оно создает ситуацию, когда «суммарный результат поведения множества людей оказывается одинаковым независимо от личностей, культур и эпох».

И далее автор сразу утверждает, что эта ситуация «похожа» на парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена (ЭПР). «Похожа» потому, что ЭПР указывает на аналогичную ситуацию в области взаимодействия элементарных частиц («мгновенный перенос состояния частицы от одной к другой через посредство взаимодействующей с ней третьей» и эффект так называемой «квантовой телепортации»). А отсюда делается вывод, что коллективное бессознательное есть «квантовая или квантовоподобная система».

Автор, правда, не разъясняет, в каком смысле принимается аналогия между взаимодействием людей, с одной стороны, и элементарных частиц, с другой. Как понимать, что определенное содержание мысли одного человека (обозначим для удобства это содержание сокращенно СМ) переносится к другому подобно передаче состояния одной частицы к другой? Тут много неясностей. Попытаемся их проанализировать.

Надеюсь, автор признаёт два следующих положения, что: 1) всякая человеческая мысль (будучи психическим явлением) необходимо связана с деятельностью мозга и 2) всякая мысль передается от одного человека к другому лишь посредством некоторого физического (материального) носителя. Тогда передача данного СМ одновременно многим людям состоит в следующем: есть источник данного СМ (система, в котором оно сформировалось), этот источник транслирует соответствующие сигналы, которые воспринимаются множеством людей; в результате в их головном мозге формируются соответствующие нейродинамические паттерны, которые переживаются субъективно в виде данного СМ. Как видим, эта ситуация тривиальна – в том смысле, что так обстоит дело во всяком акте массовой коммуникации (при радиотрансляции, телевизионной передаче и т.п.)

Но автор рассматривает как бы особый случай (когда эти способы передачи информации исключаются), он подчеркивает, что за появление определенного СМ у многих индивидов ответственно именно коллективное бессознательное. Следовательно, оно полагается источником данного СМ и его транслятором. Остается объяснить, как это происходит. И тут опять возникают многие неясности.

Во-первых, где и как возникает данное СМ, если оно находится в рамках коллективного бессознательного (формируется в нем и уже оттуда поступает в умы множества людей)? Ведь оно так же представляет собой определенную информацию и, значит, должно иметь свой физический носитель, быть воплощенным в соответствующей кодовой форме. Похоже, дело изображается таким образом, что определенное СМ либо предсуществует в сфере коллективного бессознательного, либо формируется там независимо от индивидуальной психической деятельности. Как это возможно – остается загадкой. Далее. Следует объяснить посредством чего и как оно существует, транслируется и затем воспринимается множеством умов. Но здесь тоже неясности.

Между тем, возникновение аналогичных научных идей (и даже открытий) у различных людей, которые сознательно не общались непосредственно друг с другом, может объясняться их включенностью в соответствующую социокультурную среду, в ее коммуникативную сферу. Она порождает те или иные задачи, проблемы, создает новые эвристические возможности, что обусловливает интеллектуальные интересы и направленность умственной деятельности множества людей (история науки полна такого рода примерами). Трудно ожидать независимого возникновения общих научных идей у европейцев и, скажем, аборигенов амазонских джунглей, живущих до сих пор в изоляции. Это был бы, наверное, действительно точный пример отсутствия сознательного общения. Но почему-то сфера влияния «мирового бессознательного» туда не достигает.

Если оставить в стороне научные идеи и обратиться к области обыденного знания или к «результатам поведения множества людей», которые (результаты) оказываются, по словам автора, «одинаковыми» (и суммарно и в отдельности) «независимо от личности, культур и эпох», то эта весьма абстрактная «одинаковость» объясняется общечеловеческой природой, инвариантными свойствами языков, общностью способов и содержания деятельности людей. По-моему, здесь нет особой нужды прибегать специально к «коллективному бессознательному» и тем более к квантовой механике.

Но если уж такая задача поставлена автором, то надо прежде всего аналитически четко выделить те СМ и те группы людей, которые независимы в коммуникативном плане друг от друга, но вдруг обретают одинаковое СМ благодаря воздействию «коллективного бессознательного», имеющего якобы «нелокальный» характер в соответствии с положениями квантовой механики.

На мой взгляд, в рассуждениях о роли квантовой механики в объяснении сознания и бессознательного, ставших модными в последние годы, встречается много натяжек и теоретически некорректных утверждений, часто производимых на основе «безразмерных» аналогий.

Хотелось бы напомнить, что абстрактные аналогии между мышлением и квантовыми процессами выдвигались в прошлом довольно часто. Так Д. Бом, говоря о единстве дискретного и непрерывного в мышлении, указывал на аналогичный характер физических процессов и рассматривал акт научного открытия как скачок по аналогии с квантовым. А. Гейзенберг, а вслед за ним В.А. Фок подчеркивали «двуслойность» квантовой реальности, то обстоятельство, что ее онтология включает два измерения: актуально существующее и потенциально существующее; то же самое мы встречаем у К. Юнга в его описании психической реальности. Но это знал еще Аристотель, не говоря о других представителях классической философии, обсуждавших проблему действительного и возможного. Подобные абстрактные аналогии между физическими процессами и мышлением (сознанием, бессознательным), на мой взгляд, сыграли уже свою теоретическую роль и вряд ли таят в себе новый эвристический потенциал. Трудно признать, что они были особенно продуктивными в объяснении мышления, сознания, бессознательного.

Вместе с тем вопрос о возможностях квантовой механики в исследовании психических процессов, конечно, сохраняет актуальность, особенно в перспективе создания квантовых компьютеров и во многих других аспектах проблематики ИИ. При этом я разделяю позицию тех авторов, которые весьма сдержанно относятся к объяснительным возможностям квантовой механики (взятой в ее нынешнем виде) в области ключевых проблем сознания (и бессознательного). Ряд философов аналитического направления вообще скептически оценивают подобные возможности.

В статье под любопытным названием «Сознание и квантовая теория: странные любовники» американский философ Б. Лёвер подвергает критике тезис, согласно которому классическая физика оказалась неспособной объяснить сознание, но это может сделать квантовая теория (Barry Loever. Consciousness and Quantum Theory: Strange Bedfellows // Consciousness: New Philosophical Perspectives. Clarendon Press. Oxford, New York, 2003). Защитники данного тезиса убеждены в том, что (как они лаконично выражаются) квантовая механика нуждается в сознании, а сознание нуждается в квантовой механике. Таким способом обозначают две разные, но, по сути, тесно связанные проблемы. Первая из них касается роли сознания в процедуре измерения и наблюдения. Вторая выражает задачу квантово-механического объяснения сознания как особого физического явления, хотя при этом обычно оставляют открытым вопрос, правомерно ли относить сознание к физическим явлениям. Здесь особенно важно подчеркнуть, что акт сознания, о котором идет речь в обоих приведенных контекстах, понимается в широком смысле, т.е. необходимо включает в себя (и содержательно, и оперативно) те или иные уровни бессознательного.

При обсуждении первой проблемы главным пунктом служит вопрос: является ли процедура измерения и наблюдения лишь фиксирующей независимые от субъекта состояния и свойства микрочастиц или же эта процедура оказывает на них активное воздействие и обусловливает их действительные состояния и свойства. Точнее: является ли сознание наблюдателя (а, значит, и его бессознательное!) фактором, влияющим на выбор одной из альтернатив в ряду результатов квантовых измерений?

Создатели квантовой теории относили подобный вопрос к числу метафизических и не считали его существенным для самой по себе физической теории. Тем не менее, этот вопрос так или иначе вызывал острый интерес у многих выдающихся ученых, что приводило к новым интерпретациям квантовой механики. Наиболее интригующей из них является так называемая «многомировая» интерпретация Эверета-Уиллера, в которой различные альтернативные результаты относятся к различным мирам и объясняются именно действием сознания наблюдателей.

Среди отечественных физиков активным сторонником включения сознания наблюдателя в процедуру измерения является М.Б. Менский. Он полагает, что имеются основания не только для того, чтобы признать необходимость сознания для объяснения селекции альтернативы, но и для того, чтобы «отождествить сознание (осознание) с селекцией, то есть с последним этапом квантового измерения»(16, с.71; см. также: 17).

Автор прямо говорит о «физической природе сознания», которое может, по его мнению, получить, наконец, объяснение именно с позиций квантовой механики (16, с.71). И тут две выделенные выше (и как будто разные) проблемы сливаются воедино.

Разумеется, подобное «объяснение сознания» (включая неотделимое бессознательное) и его активной роли в квантово-механическом измерении носит «обещающий», гипотетический характер. Правомерность такого подхода аргументируется обычно тем, что связанные с ним теоретические построения, во-первых, логически возможны и, во-вторых, не встречают эмпирических опровержений. Но ведь и то, и другое зависит от принятых исходных посылок. На поверку сторонники квантовомеханического объяснения сознания явно или неявно представляют его либо в качестве некого субстанционального начала, либо в качестве особой «физической сущности».

В обоих случаях сознание изначально наделяется способностью воздействовать на известные физические процессы (взаимодействовать с ними), и главная теоретическая трудность сразу устраняется. При таких исходных посылках действительно нельзя отрицать не только логическую возможность построения дуалистических (в духе Декарта) или идеалистических (в духе Платона-Гегеля) концепций сознания, но, с другой стороны, и его сугубо физикалистских объяснений. В итоге, в силу принятых постулатов подобные концепции могут быть, конечно, представлены как эмпирически неопровержимые.

Надо отметить, что подавляющее большинство физиков критически оценивают возможность включения сознания наблюдателя (а, следовательно, и его бессознательного) в измерительную процедуру, выдвигая весьма основательные контраргументы фактического и методологического характера (возможность замены наблюдателя компьютером и др.). Особенно же подчеркивается то принципиальное обстоятельство, что понятие сознания, используемое в этих целях, часто не дифференцируется с понятием наблюдателя, страдает недостаточной определенностью. В нем четко не выделяются и не соотносятся между собой такие основные аспекты сознания как ценностно-смысловое содержание, способность его «представления» для индивида в форме субъективного переживания, интенциональность, целеполагающая способность, веровательная (санкционирующая) и волевая модальности, не различается собственно ментальное действие, с одной стороны, и реальное действие, несущее в себе ментальную составляющую, с другой. Такого рода теоретико-методологические неопределенности и неувязки, характерные для указанной позиции, отмечаются в статьях Е.А. Мамчур, В.В. Казютинского, Р.Ф. Полищук и Ю.А. Кухаренко, опубликованных в знаменательном сборнике, посвященном 100-летию квантовой теории (18).

Что касается трактовки сознания как особой «физической сущности», то оно игнорирует общепринятые феноменологические описания; сознание редуцируется к мозговым процессам или поведенческим акциям. Из сознания изымается его главное специфическое качество – быть субъективной реальностью, и лишь после такой операции оно поддается физикалистской редукции.

В последнее десятилетие в аналитической философии резко возросла оппозиция редукционистским объяснениям сознания (особенно объяснениям физикалистского типа). Основательная критика таких объяснений содержится в работах многих видных философов (Т. Нагель, Д. Чалмерс, Дж. Сёрл и др.). Проблема сознания в последние пятьдесят лет была и продолжает оставаться центральной в аналитической философии, ей посвящена поистине колоссальная по объему литература, в том числе касающаяся и попыток объяснения сознания с позиций квантовой механики. Полувековый опыт дискуссий по проблеме сознания, в которых участвовали многие крупнейшие западные философы и ученые, представляет значительный интерес для тех, кто стремится серьезно заниматься разработкой указанной проблемы. И это, прежде всего, относится к концептуальным перипетиям программы физикалистской редукции, которая долгое время была ведущей в аналитической философии, но сейчас оттеснена на второй план программами функционализма.

Учет теоретического опыта в этой трудной области знания крайне важен – хотя бы для того, чтобы не изобретать заново велосипед, не идти в тупиковом направлении. (Наиболее значительные работы, отражающие указанный опыт, собраны в антологии: 21 и в сравнительно новом издании: 19; в последнем есть специальный раздел «Квантовая механика и сознание»).

В связи с изложенным весьма показательна дискуссия крупнейшего физика-теоретика Р. Пенроуза со своими многочисленными, не менее именитыми оппонентами (см., в частности: 15).

Р. Пенроуз выдвинул гипотезу, согласно которой явления сознания связаны с квантовыми процессами, совершающимися в тубулиновых трубках нейронов. Последние, по его мнению, способны обеспечивать высокую степень изоляции, необходимую для осуществления крупномасштабной квантовой когеренции, что служит необходимым условием возникновения сознания (см. 15, с. 129 – 133). Нет нужды вдаваться в детали этой гипотезы, она подробно описана в работах автора. Важно главное – сам принцип объяснения, вытекающий из убеждения Р. Пенроуза, что для этих целей может служить только физика (а это означает, что сознание неявно полагается в качестве особого физического процесса, во многом таинственного, но доступного научному объяснению, для чего нужно приспособить, усовершенствовать квантовую теорию или, в крайнем случае, существенно ее дополнить).

Именно этот принцип объяснения в конечном итоге всегда оказывался в центре критического внимания оппонентов Р.Пенроуза, который, по словам А. Шимони, фактически предложил «квантовую версию физикализма» (там же, с.150). Она в ряде существенных отношений напоминает позицию Уайтхеда, который вынужден был постулировать наличие «протоментальности», свойственной всем низшим уровням организации физического мира, чтобы объяснить возникновение сознания на его высших уровнях. Как замечает А. Шимони, только такое допущение способно придать концепции Р. Пенроуза достаточную меру теоретической обоснованности. Но это допущение означает, что «ментальность является онтологически фундаментальным свойством Вселенной» (там же). Как видим, все возвращается на круги своя. Лишь таким способом ментальное способно попасть в безраздельное ведение физики.

«Проявления нашей умственной деятельности – подчеркивает А. Шимони – не «укладываются» в онтологию физикализма, даже если физикализм основан на квантовой механике» (там же). Он приводит ряд важных доводов, свидетельствующих, что не только мысли, но и «чувственные восприятия никак не вписываются в онтологию физикализма» (там же, с. 144 – 145). И с этим связан еще один контраргумент А. Шимони. По его заключению, на мой взгляд, вполне оправданному, Р. Пенроуз воспроизводит одну из версий «двуаспектной теории ментального», согласно которой явления сознания отождествляются с некоторым классом мозговых процессов, но при этом затушевывается тот факт, что здесь имеют место две разные причинные цепи событий (в мозге и в «театре сознания»); когда же их связывают, то вторая сторона (явления сознания) фактически исчезает (см. там же, с.143 – 144).

Близкие к приведенным контраргументы выдвигает и Н. Картрайт. Проблема сознания, по ее мнению, – это не физическая, а скорее биологическая проблема. Программа же Р. Пенроуза основана на «априорной убежденности, что научное объяснение проблемы сознания обязательно должно быть основано на физике» (там же, с. 157 – 158). Несостоятельность такой установки подтверждается опытом развития науки, чрезвычайно многообразным, многомерным характером взаимосвязей между ее отраслями, утопичностью надежд на возможность унификации современной науки на базе физики. Отсюда вытекает и методологическая необоснованнность программы редукции явлений сознания к физическим процессам.

Что касается С. Хокинга, то он именует себя редукционистом, сохраняет веру в возможность свести законы биологии к законам химии, а последние к законам физики. Его главный контраргумент против концепции Р. Пенроуза состоит в том, что о физическом объяснении сознания говорить преждевременно, так как «пока еще в нашем распоряжении нет сколько-нибудь «здравых» идей относительно проблем сознания» (там же, с. 168).

В этой связи следует хотя бы кратко сказать о работах Л.Г. Антипенко, который много и продуктивно писал по интересующему нас вопросу (см.: 1, 2, 3, 4). Автор справедливо подчеркивает, что на основе классического компьютера с его рекурсивными вычислениями нам не удастся приблизить ИИ к естественному интеллекту. Для этого необходим квантовый компьютер. Л.Г. Антипенко высказывает ряд важных соображений о характере квантового вычислительного процесса и перспективах создания квантовых компьютеров. Он, в частности, подчеркивает, что результат квантового измерения, будучи результатом вычислительного процесса (как «внешнее»), «усваивается сознанием в ряду результатов внутренних квантово-информационных вычислений, т.е. вычислений, производимых самим мозгом» ( 3, с. 35).

Анализ этого вопроса представляет значительный интерес. Остановлюсь лишь на одном аспекте данной темы. То, что мозг производит вычислительные операции, не вызывает возражений, хотя некоторые философы и пытаются это отрицать (например, Дж. Серл в своей книге «Открывая сознание заново»; мои критические аргументы по этому пункту высказаны в: 8, с. 109 – 110). Однако трудно согласиться с тем, что информационные процессы в мозгу носят в целом вычислительный характер. Вычислительные операции, на мой взгляд, представляют лишь один из уровней процесса переработки информации в мозгу и, скорее всего, не самый высокий. В нем осуществляются и другие, невычислительные способы переработки информации, которые и определяют его главное отличие от компьютера. На это указывает анализ динамики осознаваемых мыслительных актов и различных субъективных переживаний, особенно связанных с творческими результатами, а в еще большей степени те информационные преобразования, которые совершаются за порогом осознаваемого. Они и составляют главную загадку, главную проблему в исследовании специфики мозговых информационных процессов. Поэтому трудно принять вывод, что «квантовый компьютер служит наиболее адекватной моделью идеальной мыслительной деятельности человека, человеческого мозга» (3, с.35).

Не имея возможности подробно обсуждать этот вопрос, ограничусь ссылкой на хорошо аргументированную позицию Р. Пенроуза, согласно которой явления сознания и обусловливающие их мозговые процессы «не могут быть смоделированы никакой вычислительной процедурой» (15, с. 103). Р. Пенроуз тщательно анализирует проблему вычислимости, посвящая этому многие страницы (см. там же, с. 102 – 128. На с. 107 он рекомендует прочесть его книгу «Тени разума», в которой, по его словам, первые 200 страниц специально посвящены «проблеме связи мышления и вычислительных операций»). Прямо заявляя, что он остается сторонником физикализма (там же, с. 101), Р. Пенроуз утверждает, что специфической чертой сознания является «понимание», что «наше понимание содержит в себе нечто большее, чем набор вычислительных операций» (там же, с. 106), что даже «математическое понимание» не сводится «к вычислительной работе мозга» (там же, с. 117), что способность понимания «принципиально не является вычислительной по своей природе, вне всякой зависимости от математики» (там же, с.118). Так как Р. Пенроуз является выдающимся математиком и физиком, то его суждения по этим вопросам особенно значимы.

Я намеренно отступил от специфических черт феномена бессознательного, так как в интересующем нас плане (объяснительные возможности квантовой механики в области психического) понятие сознания – хочу это еще раз подчеркнуть – берется не в узких смыслах (осознавание текущего содержания, акт рефлексии и интроспективной уверенности, отчет от первого лица и др.), а, как правило, в широком смысле, включающем единство рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального, когнитивного и эмоционального, операции использования содержания памяти, привычных мотиваций, различных состояний нашего Я и т.д., т.е. по необходимости включающем самые разнообразные регистры и проявления тех информационных процессов, которые относят обычно к сфере бессознательного.

И здесь принципиальную роль играет общий методологический подход к исследованию информационных процессов. Информация не может быть названа физическим явлением, хотя и необходимо связана со своим физическим носителем. Это означает, что информация существует лишь в определенной кодовой форме. Но кодовая форма одной и той же информации может быть разной по своим физическим свойствам. Иными словами, одна и та же информация может кодироваться различными способами. В этом состоит принцип инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя (ПИ). Из него вытекает положение об изофункционализме систем, обоснованное А. Тьюрингом, то обстоятельство, что функциональное описание систем может быть логически независимым от их физического описания. Отсюда – несостоятельность попыток редукции информационных процессов к физическим, а тем самым несостоятельность физикалистских моделей объяснения сознания. Это определяет особый тип причинности – информационную причинность и ее разновидность – психическую причинность. Парадигма физикализма с ее редукционистской программой, занимавшая центральное место в теоретическом каркасе естествознания эпохи индустриального общества, обнаружила свою ограниченность. В условиях информационного общества возникают новые теоретические и, более того, новые эпистемологические проблемы, связанные с исследованием информационных, самоорганизующихся систем, информационной причинности и задачами расшифровки кодовых зависимостей. Мы имеем здесь качественно особый вид детерминаций, требующий иных теоретико-методологических подходов, по сравнению с теми которые задавались парадигмой физикализма.

Эти вопросы, на мой взгляд, обладают сейчас исключительной актуальностью, но в нашей литературе разрабатываются довольно слабо (с учетом этого, рискну адресовать читателя к моей давней работе, в которой подробно анализировалась парадигма физикализма, демонстрировалась несостоятельность ее редукционистской программы в области исследования самоорганизующихся систем биологического типа и информационных процессов: 10, глава 2; в этой главе хотелось бы обратить внимание читателя на два раздела – «Парадигма физикализма и ее редукционистская программа» и «Методологические тупики парадигмы физикализма»).

Подчеркну еще раз, приверженность к физикалистскому объяснению сознания и области бессознательного связана с непониманием или недооценкой специфики информационных процессов и кодовых зависимостей. Эта специфика определяет особый тип познавательных задач, которые имеют, как правило, герменевтический характер, т.е. полагают свой целью постижение смысла, расшифровку «содержания», воплощенного в некотором физическом объекте или процессе, и в тоже время объяснение активности этого «содержания», его способности выступать причиной изменений в биологической или социальной самоорганизующейся системе (т.е. выступать в роли информационной причины).

В частности, это фундаментальная задача расшифровки мозговых нейродинамических кодов психических явлений, осознание которой можно датировать 60-70-ми г.г. прошлого века, что было связано с успехами кибернетики и теорий информации. Сейчас эта задача, на мой взгляд, довольно четко оформилась в теоретическом и методологическом отношении. Она находится в русле той же исследовательской программы, которая привела к выдающимся достижениям в расшифровке кода ДНК и геномов животных, а в значительной мере и человека.

Как известно, в этих достижениях квантовая механика не играла сколько-нибудь существенной роли, хотя не исключено, что более глубокое понимание кодовых зависимостей в биологических системах потребует ее активного участия.

В этой связи хотелось бы коснуться еще одного вопроса, затронутого И.В. Данилевским. Он скептически относится к возможности расшифровки мозговых кодов психических явлений и прежде всего тех, которые протекают на бессознательном уровне. Этому, по его мнению, препятствует квантово-криптографический эффект: «любое измерение, т.е., по сути, наблюдение за квантовой системой, состояниями микрочастиц, в которых кодируется информация, вызывают необратимые изменения в ней». А постольку декодирование здесь невозможно. На этом эффекте, говорит И.В. Данилевский, «держатся закрытыми от нас тайны нашего внутреннего мира». Если бессознательное – квантовая система, то «попытки понаблюдать за протеканием информационных процессов в бессознательном» окажутся безуспешными. «Возможно, в первую очередь этим и объясняется то, что «расшифровка кодов мозга», о которой в 1970-е годы писали видные ученые и философы (например, Н. Бехтерева и Д. Дубровский), так и не состоялась» (6, с. 93). И автор добавляет: «Если высказанное предположение верно, то это, по-видимому, означает прямую дорогу к агностицизму в отношении познания бессознательного» (там же).

Все эти утверждения вряд ли могут быть приняты всерьез. Взять хотя бы манеру оценки результатов «расшифровки кодов мозга». Заявлять, что она «так и не состоялась», значит представлять ее в качестве какого-то разового акта, не учитывая сложности, многоплановости этой проблематики, а, главное не принимать во внимание обширную литературу по данной теме. Я действительно писал в те годы (и в последующие) о расшифровке мозговых кодов психических явлений, рассматривая методологические аспекты этой оригинальной задачи, возможные подходы к ее решению (см., напр.: 9). И, думаю, что это было весьма актуально.

Уже в 70-е годы прошлого столетия в данной области были достигнуты крупные успехи. Достаточно напомнить о ставшей классической монографии Дж. Сомьена (17) или о широко известных работах Н.П. Бехтеревой и ее сотрудников по расшифровке мозговых кодов отдельных слов.

Это направление исследований успешно развивалось в последующие годы, оно представлено обширной литературой. Отмечу лишь значительные результаты полученные Дж. Эделменом, А.М. Иваницким, В.Я. Сергиным, Е.Н. Соколовым (12, 16 и др.).

Теперь о квантово-криптографическом эффекте и «дороге к агностицизму». Думаю, что нет оснований безоговорочно относить мозговые коды психических явлений к числу квантовых систем. Согласно современным представлениям, они являются нейродинамическими системами, в которых события квантового характера составляют нижележащий уровень. Закономерности этого уровня сами по себе не могут служить достаточным основанием для объяснения функционирования более высокого уровня организации. Из того, что мозг состоит из атомов и элементарных частиц еще не следует, что высшие формы его деятельности должны объясняться квантовой механикой. Это обстоятельство, к слову, справедливо подчеркивает Р.А. Аронов, критикуя позицию М. Б. Менского: то, что полагается в качестве квантовой системы, должно ограничиваться строгими критериями (5, с. 86).

В биологических системах кодирование и декодирование информации – фундаментальные способы самоорганизации и саморегуляции, непрестанно совершающиеся на молекулярном, субклеточном, клеточном, органном и организменном уровнях. Ниже молекулярного уровня нет кодов, обладающих качеством биологической организации. При этом операция декодирования – необходимое условие использования соответствующей информации живой системой в целях поддержания жизнедеятельности. Эта операция совершается ежесекундно и в колоссальных численных масштабах на всех уровнях организма, начиная с декодирования информации, содержащейся в ДНК и кончая декодированием информации, необходимой для управления целостным организмом (психические явления – образы, мысли и т.п.). И никакой квантово-криптографический эффект этому не мешает. Если в операции декодирования наступают сбои, если не удается расшифровать содержащуюся в коде аутентичную информацию, а, значит, не удается использовать ее для целей управления, то организм зачастую гибнет.

Кроме того, важно иметь в виду следующее: если информация не существует вне и помимо своего физического носителя, то это означает, что информация по необходимости существует лишь в той или иной кодовой форме. А постольку расшифровка кода не может означать ничего иного, как перевод «чуждого» («незнакомого») кода в «естественный» («понятный» данной самоорганизующейся системе), т.е. в такой код, существуя в котором информация может быть использована для управления и других жизненно значимых целей. В этом и состоит акт декодирования в биологических и социальных системах ( см. подробнее: 11). Для его осуществления, как показывает повседневный опыт наших коммуникаций, квантово-криптографический эффект не составляет препятствий. Но даже в тех случаях, когда в технических системах информация кодируется на квантовом уровне, ее декодирование, как свидетельствует практика, вполне возможна, поскольку разработаны многочисленные способы компенсации, нейтрализации негативных сторон квантово-криптографического эффекта.

Все это может быть отнесено и к сфере бессознательного, а, значит, у нас нет оснований говорить об агностицизме. Психические явления из области бессознательного выявляются и исследуются различными психологическими, психотерапевтическими, психиатрическими, а также психофизиологическими и нейрофизиологическими методами. В этом плане накоплен обширнейший материал, который может служить для построения соответствующих моделей искусственного интеллекта.

Разумеется, явления сферы бессознательного исследованы недостаточно (что, впрочем, можно сказать и о сфере сознательного). Здесь нужны новые творческие подходы, новые методы, что позволит создавать более эффективные модели для развития искусственного интеллекта. Несомненно, что в процессе исследования бессознательного может найти свое место и квантовая механика. Но я не думаю, что она способна дать нам ключ к пониманию бессознательного и психических процессов в целом. Я отдаю себе полный отчет в собственной ограниченности, в том, что являюсь дилетантом в квантовой механике и для меня остаются скрытыми некоторые ее возможности, которые могут сыграть революционную роль в познании психических явлений. Но здесь нужны факты, строгие аргументы, серьезные теоретические обоснования. Слово за моими оппонентами.

ЛИТЕРАТУРА:

1.Антипенко Л.Г. Проблема неполноты теории и ее гносеологическое значение. М., 1986.

2. Антипенко Л.Г. К вопросу о разработке национальной программы исследований по физике квантовой информации // Вестник Новосибирского отделения Петровской Академии наук и искусств, 2003, № 12.

3. Антипенко Л.Г.. Новый взгляд на проблему искусственного интеллекта сквозь призму квантово-компьютерных технологий // Новое в искусственном интеллекте. Методологические и теоретические вопросы. М., 2005, с. 35).

4. Антипенко Л.Г. Квантовый компьютер и квантовый мозг // Искусственный интеллект: междисциплинарный подход. М., 2006.

5. Аронов Р.А. Сознание и квантовый мир // Вопросы философии, 2005, № 6, с. 86).

6. Данилевский И.В. Философия искусственного интеллекта, квантовые компьютеры, квантовая криптография и закон Ципфа-Парето// Философия искусственного интеллекта. Материалы Всероссийской иеждисциплинарной конференции. М., 2005.

7. Данилевский И.В. Структуры коллективного бессознательного: квантовоподобная социальная реальность. Казань, 2004.

8. Дубровский Д.И. Новое открытие сознания? (По поводу книги Джона Серла «Открывая сознание заново») // Вопросы философии, 2003, № 7, с. 109 – 110).

9. Дубровский Д.И.. Расшифровка кодов (Методологические аспекты проблемы) // Вопросы философии, 1979, № 12).

10. Дубровский Д.И.. Информация, сознание, мозг. М., 1980.

11.Дубровский Д.И. Сознание, мозг, искусственный интеллект // Искусственный интеллект: междисциплинарный подход. М, 2006.

12. Иваницкий А.М.. Естественные науки и проблема сознания // Вестник Российской Академии Наук, 2004, т. 74, № 8; Е.Н. Соколов. Принцип векторного кодирования в психофизиологии // Синергетика и психология. Вып. 3. Когнитивные процессы. М.,2004.

13. Менский М. Б.. Квантовые измерения, декогеренция и концептуальные вопросы квантовой механики // 100 лет квантовой теории: История. Физика. Философия. М., 2002, с. 71.

14.Менский М.Б. Квантовая механика, сознание и мост между двумя культурами // Вопросы философии, 2004, № 6.

15. Пенроуз Р., Шимони А., Картрайт Н., Хокинг С.. Большое, малое и человеческий разум. М.,2004.

16. Соколов Е.Н. Принцип векторного кодирования в психофизиологии // Синергетика и психология. Вып. 3. Когнитивные процессы. М.,2004.

17. Сомьен Дж. Кодирование сенсорной информации в нервной системе млекопитающих. М.,1975.

18. 100 лет квантовой теории: История. Физика. Философия. М., 2002.

19. Consciousness. New philosophical Perspectives. Ed. by Quentin Smith and Aleksandar Jokic. Clarendon Press, Oxford, 2003.

20. Loever Barry. Consciousness and Quantum Theory: Strange Bedfellows // Consciousness: New Philosophical Perspectives. Clarendon Press. Oxford, New York, 2003.

21. The Nature of Mind. Ed. By David M. Rosenthal. New York – Oxford, Oxford University Press, 1991.

 

МОЗГ

6.Проблема духа и тела: возможности решения (в связи со статьей Томаса Нагеля«Мыслимость невозможного и проблема духа и  тела»)

7.Зачем субъективная реальность, или «Почему информационные процессы не идут в темноте?» (Ответ Д. Чалмерсу)

8.Бессознательное (в его отношениях к сознательному) и квантовая механика

9.Расшифровка кодов (методологические аспекты проблемы)

ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

10.Сознание, мозг, искусственный интеллект

11.Новая реальность: человек и компьютер

12.Информационные технологии и судьбы рациональности в современной культуре

13.Природа человека и социальные процессы

 

 

 

 

 

 

Расшифровка кодов (Методологические аспекты проблемы)

(Вопросы философии, 1979, № 12)

 

Развитие науки и общественной практики настоятельно выдвигает задачу более глубокого и эффективного исследования самоорганизую­щихся систем (к ним относятся живые организмы, человек, социальные образования, всевозможные биосоциальные объекты вплоть до земной самоорганизующейся суперсистемы, представляющей собой единство общества и живой природы в масштабах всей нашей планеты). Спе­цифика самоорганизующихся систем (далее везде сокращенно — СОС) характеризуется информационно-управляющими процессами. Поэтому изучение СОС, понимание закономерностей их функционирования и развития предполагает, прежде всего, теоретическое осмысление приро­ды информационных связей и преобразований. Последние же сущест­вуют лишь в кодовой форме. Код есть конкретный носитель данной ин­формации и вместе с тем центральный фактор организации и управле­ния. Специфическая связь данной информации с ее носителем может быть названа кодовой зависимостью.

Кодовая зависимость качественно отличается от известных физи­ческих зависимостей в силу принципа инвариантности информации по отношению к физическим и иным субстратным свойствам ее носителя (одна и та же информация может быть воплощена и передана разны­ми по своим физическим свойствам носителями; и, наоборот, одно и то же по своим физическим свойствам явление может выступать носи­телем различной информации). Этот фундаментальный принцип ука­зывает на несостоятельность парадигмы физикализма в области ис­следования СОС и дает основания говорить о необходимости разработ­ки методологических концепций исследования самоорганизации, сущест­венно отличающихся от тех, которые сложились на базе потребностей и успехов физического познания и столь часто выдаются за методоло­гический эталон научного познания вообще.

Кодовая зависимость есть исторически сложившее­ся (и действительное для определенного периода) соответствие между данной информацией и данным ее носите­лем. Свойства носителя (энергетические, пространственно-временные и др.) в их конкретной упорядоченности несут для СОС определенное «значение», функциональный смысл, то есть информацию. Эти свойства в их единстве представляют собой код информации и выражают доста­точно полное описание ее носителя. Поэтому справедливо утверждать, что конкретный носитель информации и есть ее код. Поскольку же информация не существует вне своего конк­ретного носителя, она не существует вне определенного кода. А это значит, что «доступ» к информации ле­жит только через расшифровку кода, предполагающую освоение данной кодовой зависимости.

Ключевой пункт исследования СОС связан с задачей расшифровки кода. От ее решения зависит понимание характера функционирования и направленности развития СОС. Расшифровка кода — это особая познавательная задача, существенно отличающаяся во многом от по­знавательных задач «физикалистского» естествознания. Ниже мы по­пытаемся рассмотреть некоторые методологические аспекты проблемы расшифровки кода, имеющей важный философский смысл.

Общая характеристика понятия кода

Понятие кода, как уже отмечалось, выражает определенную зави­симость между данной информацией и ее носителем. Возникнув в ходе развития СОС, эта зависимость является актом самоорганизации. Она может быть крайне устойчивой или весьма кратковременной, но пока сохраняется ее действительность для данной СОС, остается в силе и ее действенность как причинного, управляющего фактора. В сложной СОС[G1]  налицо многоступенчатая иерархия кодовых зависимостей, от­ражающих ее историю (как в филогенетическом, так и в онтогенетиче­ском планах). Вместе с тем иерархия кодовых зависимостей представ­ляет собой основные, исторически складывающиеся уровни и узлы ор­ганизации данной системы и, следовательно, основные контуры струк­туры управления.

Разумеется, в живой или социальной системе иерархический прин­цип кодовых зависимостей далеко не исчерпывает их организацию. Опыт исследования СОС свидетельствует о весьма сложных отношени­ях централизации и автономности в рамках их це­лостного функционирования. Эти отношения пока еще слабо изучены. Однако сейчас уже не вызывает сомнения, что целостность СОС — это своего рода сплав иерархической централизованности кодовых зависи­мостей с высокой степенью автономности определенных уровней ор­ганизации, включающей не только отношения кооперативности, но и конкурентности. Мы, по-видимому, еще далеки от понимания того типа упорядоченности кодовых зависимостей, который выражает целостность сложной СОС. Ясно одно: самоорганизация — это многомерная дина­мическая структура кодовых отношений. Отсюда особая актуальность изучения природы кода как элемента самоорганизации.

Понятия информации и кода соотносительны, одно из них не может быть раскрыто без другого. Между тем, понятие кода не стало еще предметом глубокого и многостороннего анализа, пребывает в «тени» понятия информации. Философскому анализу поня­тия информации посвящен в нашей литературе добрый десяток моно­графий, понятию кода — ни одной. Дело ограничивается отдельными, слабо систематизированными философскими обсуждениями кода в рам­ках более широкой проблематики; чаще всего это обсуждение касается процедуры кодирования[G2] . Остановимся на некоторых принципиальных вопросах истолкования понятия кода.

Прежде всего, о сфере его допустимого употребления. Поскольку понятия информации и кода должны рассматриваться как равнознач­ные по объему, в истолковании понятия кода так же отчетливо выступают две общие концепции: атрибутивная и функциональная. Сторон­ники атрибутивного подхода к информации, считающие информацию свойством всякого материального объекта, обязаны рассматривать в ка­честве такового и код, приписывать процессы кодирования и декодиро­вания любым материальным преобразованиям.

Однако, по нашему мнению, эта позиция не получает сколько-нибудь убедительного обоснования. Основная трудность атрибутивного истолкования кода (как и информации) состоит в том, что любой ма­териальный объект должен рассматриваться как содержащий бесконеч­ное разнообразие информации и, следовательно, бесконечное число ко­дов. В рамках же атрибутивной концепции информации нельзя полу­чить некоторый критерий ограничения разнообразия, не прибегая к ус­лугам какой-либо внешней системы, способной совершать выбор. Но акт целесообразного выбора нельзя приписывать объектам неживой природы. С позиций атрибутивного подхода кодовая зависимость в луч­шем случае превращается в обычную физическую или химическую за­висимость, что делает понятие кода излишним.

Понятие кода (как и информации) приложимо лишь к самооргани­зующимся системам. Оно «носит общенаучный характер и имеет широ­кий философский аспект. Кодирование — необходимая составная часть процессов управления, процессов преобразования и передачи инфор­мации в любых областях действительности; оно в той или иной форме всегда присутствует в процессах познания[G3] ». Понятие кода является общенаучным, но не в том смысле, что все науки изучают коды или содержат это понятие в системе своих специфических концептуаль­ных средств. Такие требования к общенаучным понятиям были бы слишком сильными. Статус общенаучного понятия может определяться вхождением его, по крайней мере, в состав комплекса понятий, образую­щих метанаучный уровень каждой научной дисциплины. В этом отно­шении понятие кода обнаруживает свою роль уже при первых шагах рефлексии любой науки на собственные познавательные средства, ибо каждая конкретная научная дисциплина представлена специфическим языком.

Понятие кода (в той же мере, как и понятие информации) обна­руживает отчетливые логические связи с философским категориаль­ным уровнем. Оно может служить для интерпретации ряда философ­ских утверждений о биологической и социальной формах движения ма­терии, о причинности и целесообразности, о процессах отражения, познавательных актах и практической деятельности. Этим определяет­ся философское значение понятия кода.

Однако признание философских аспектов понятия кода не должно вести к включению его в число философских понятий или к чрезмер­ному сближению с ними. Общенаучные понятия составляют особый категориальный уровень, выполняющий, в частности, роль связующего звена между философским и частнонаучным категориальным уровня­ми[G4] . Но при этом следует проводить четкое различие между философ­скими и общенаучными понятиями, выявляя в каждом конкретном слу­чае существующие между ними логические связи. Мера последних та­кова, что она сохраняет относительную автономию каждого из катего­риальных уровней. А поэтому основное содержание понятий информа­ции и кода раскрывается главным образом через другие понятия обще­научного уровня.

Понятие кода в его общенаучном смысле выполняет важную теоре­тико-методологическую функцию в исключительно многообразных частнонаучных исследованиях кодовых зависимостей. Без преувеличения можно сказать, что эти исследования находятся на переднем крае сов­ременной науки; они уже привели к стратегически важным результа­там, способным существенно повлиять на судьбы человечества. Мы имеем в виду, прежде всего, работы по расшифровке генетического ко­да, социальные последствия которых трудно переоценить. Еще более значимы в этом отношении исследования, имеющие целью расшифров­ку нейродинамического кода психических явлений; здесь получены уже весьма впечатляющие результаты[G5] . Но главное заключается в тех фундаментальных преобразованиях, которые производятся ими в самом теоретическом базисе психофизиологических исследований, в тех новых и весьма реальных перспективах познания функций головного мозга, которые они открывают[G6] . Нельзя не упомянуть об успехах специаль­ной теории кодирования, объектом которой служат передача и преоб­разование информации в технических системах[G7] , о первостепенной ро­ли изучения кодовых зависимостей в науках о языке, в психологии, искусствоведении, этнографии, культурологии и многих других облас­тях знания[G8] . Сейчас трудно найти такую область исследований жиз­ни, психики, человека и социальных процессов, куда бы в той или иной степени не проник «кодовый язык». Даже экология стала прибе­гать к его услугам[G9] . И это не просто дань моде, а выражение расту­щего осознания фундаментальности кодовых зависимостей во всех об­ластях самоорганизации.

Коммуникация как специфический способ взаимодействия самоорганизующихся систем и расшифровки кодов

Каждая СОС характеризуется определенным, часто чрезвычайно сложным комплексом кодовых зависимостей, выражающих ее органи­зацию, формы функционирования и возможности развития. Позна­ние кодовой зависимости означает расшифровку кода, то есть выявление информации, воплощен­ной в соответствующем носителе. Эта операция реали­зуется в процессе коммуникации[G10] . Здесь нужно отметить следующее обстоятельство. Познающий субъект есть тоже СОС, обладающая своими кодовыми зависимостями. Выявление же познающим субъектом информации в результате рас­шифровки кода должно представлять собой в конечном итоге знание ее семантического и прагматического «значения». Но, по крайней мере, прагматическое (ценностное) «значение» имеет смысл лишь для изу­чаемой СОС; именно в таком качестве оно и должно быть выявлено познающим субъектом.

Расшифровка кода есть процесс и результат коммуникации СОС (в предельном случае коммуникации СОС с самой собой[G11] ). Комму­никация — качественно своеобразный тип связи, взаимодействия (в ко­нечном итоге организации), свойственный только СОС. Взаимодействие двух атомов не является коммуникацией, ибо последняя всегда реали­зуется в кодовой форме. В данном случае мы рассматриваем расшиф­ровку кода как сугубо познавательную задачу, решаемую человеком. Однако операция расшифровки кода далеко выходит за рамки позна­вательной и всякой сознательной деятельности. Она представляет собой фундаментальную операцию, выражающую целесообразное функциони­рование и развитие всякой СОС, необходимо включенной в более ши­рокую систему самоорганизации. Ведь подобно тому, как человек не существует вне общества, животное или растение также не существует вне системы себе подобных организмов и экологической системы в це­лом. И эта жизнь в сообществе, постоянная коммуникация данной от­дельной СОС с себе подобными и вместе с тем с иными формами са­моорганизации есть непрерывная цепь кодовых преобразований — коди­рования и декодирования информации.

Достигаемая в процессе коммуникации расшифровка кода представ­ляет собой акт понимания. Конечно, термин «понимание» должен употребляться лишь для обозначения позитивных результатов человече­ской коммуникации. На более низких ступенях самоорганизации ком­муникативный акт связан с феноменами, лишь в чем-то аналогичными пониманию. Это акт расшифровки функционального смысла сигнала, прагматической компоненты его содержания. Возникающие в связи с этим трудные вопросы о природе и способах расшифровки указанной прагматической компоненты на допсихическом уровне самоорганизации, к сожалению, выходят за рамки возможностей настоящего обсуждения.

Разумеется, все объективно существующие процессы кодовых пре­образований могут стать объектами познания. И тогда они в той или иной форме вовлекаются в человеческую коммуникацию и соответст­вующие коды подлежат расшифровке на человеческом языке. Отсюда — особая актуальность методологического анализа тех познавательных процедур, которые связаны с расшифровкой кода. С этой целью надо, прежде всего, рассмотреть суть декодирования, понимаемого в широком смысле как операция, производимая всякой СОС.

В чем суть операции декодирования? «Естественные» и «чуждые» коды

Понятие декодирования тесно связано с понятием кодирования. Эти понятия первоначально возникли в криптографии. Код означал способ шифровки сообщения, рассчитанный на исключение из коммуни­кации нежелательных лиц. Кодирование — процесс шифровки, то есть перевод сообщения, выраженного в обычном языке, в особую, специаль­но изобретенную систему знаков, доступную лишь посвященным. Деко­дирование — обратный перевод зашифрованного сообщения на обыч­ный язык. Эти весьма специальные значения таили в себе, однако, ши­рокие возможности.

Рассмотрим понятие декодирования в его современном смысле. Для этого надо постоянно иметь в виду следующие вопросы: кто, где, как и что декодирует? Подчеркнем еще раз исходные предпосылки, ко­торые определяют суть операции декодирования. Код есть кон­кретный носитель данной информации в данной СОС. Так как информация не существует вне своего конкретного носи­теля, то она не существует и вне определенного кода. Но тогда расшиф­ровка кода (операция декодирования) может означать только одно: перевод неизвестного кода в известный.

Под «известным кодом» мы понимаем такой код, информацион­ное содержание которого дано СОС как бы непосредственно. Здесь не требуется никаких дополнительных кодовых преобразований, ника­кого специального анализа «устройства» кода — его элементов, физи­ческих свойств, структуры и т. п. (например, вам как бы непосредст­венно и сразу понятно значение слова «мама», понимание его значе­ния не требует предварительного изучения отдельных элементов этого сигнала, его физических свойств, графических характеристик). Назовем такие коды «естественными» в отличие от тех кодов, инфор­мационное содержание которых непосредственно недоступно СОС. Последние будем называть «чуждыми» кодами.

Необходимость в расшифровке кода возникает лишь тогда, когда СОС сталкивается с «чуждым» кодом. Следовательно, операция расшифровки кода, декодирования, представляет собой преобразование «чуждого» кода в «естест­венный». Ничего другого она и не может означать, поскольку ин­формация существует всегда лишь в определенной кодовой форме.

Остановимся на этом подробнее. Конкретная кодовая форма суще­ствования информации специфична для данной СОС (или для данного класса СОС). Более того, всякая СОС есть определенная, исторически сложившаяся кодовая организация, то есть множество различными спо­собами упорядоченных кодов. Эта упорядоченность выражает целост­ность СОС и реализуется в кодовых преобразованиях, основная часть которых носит стабильный характер, отработана и выверена в ходе эволюции и индивидуального развития. Иными словами, каждая СОС обладает набором кодов, которые являются для нее «естественными», то есть представляют собой непременные, жизненно важные для нее спо­собы восприятия и использования информации, обеспечивающие ее су­ществование и развитие.

Содержание такого рода «естественных» кодов доступно СОС как бы изначально и непосредственно, здесь не требуется особой, каждый раз заново находи­мой операции декодирования. Триплетный код РНК изначально «понятен» рибосоме, в которой синтезируются аминокисло­ты; частотно-импульсный код на выходе сетчатки изначально «понятен» тем мозговым структурам, которым он адресован; родной язык также является для человека «естественным» кодом, ибо значения слов и их сочетаний, как правило, понятны ему непосредственно. В этом смысле «естественные» коды, если так можно выразиться, прозрачны для СОС, ибо несут для нее, «предоставляют» ей информацию непосредственно.

Операция декодирования предполагает превращение «чуж­дого» кода в «естественный». После того, как найден спо­соб такого преобразования, СОС ассимилирует «чуждый» код и он ста­новится для нее «естественным». Это знаменует возникновение в данной СОС некоторой функциональной подсистемы, своего рода преобра­зователя и, следовательно, развитие данной СОС. Новые «естествен­ные» коды позволяют в дальнейшем понимать основное содержание со­ответствующих сообщений (текстов, сигналов) как бы прямо, непосред­ственно. Ярким примером такого рода является овладение иностран­ным языком.

Отметим, что в современной науке термин «код» обычно не упот­ребляется для обозначения объектов, именуемых нами «естественными» кодами (в силу их «прозрачности»). Когда сигналы не требуют каких-либо мысленных или практических преобразований (производимых с помощью определенных методов или технических устройств), то их не принято называть кодами. Однако поставленные выше вопросы анализа, кодовой зависимости целиком оправдывают истолкование кода в широ­ком смысле.

Установка на исследование специфики «естественного» кода, выяс­нение путей, возможностей, конкретных способов и результатов усвое­ния «чуждого» кода, преобразования его в «естественный» открывают новые перспективы познания самоорганизации и ее развития, понима­ния природы человеческого общения и творчества. Сюда относится и проблема психического отображения, объяснения способа существова­ния субъективного образа, мыслей, явлений сознания.

«Естественные» коды головного мозга. Где и как существует субъективный образ?

Переживаемые нами психические образы представляют определен­ную деятельность нашего мозга. Если я вижу сейчас горящую свечу, то это значит, что в данном интервале в моем головном мозге активи­рована определенная нейродинамическая система. Но как объяснить при помощи мозговых процессов сам факт субъективного переживания образа? Можно ли утверждать, что субъективный образ существует в мозгу, и если да, то в каком смысле?

Анализ этого вопроса отчетливо обнаруживает несостоятельность парадигмы физикализма, которая зачастую неявно направляет поиск решения в явно тупиковое русло, ибо обязывает искать в головном мозгу некий физический, химический, физиологический дубликат отра­жаемого объекта. При таком подходе утверждение, что субъективный образ существует в мозгу, означает только одно: в головном мозгу должны существовать объективно некие уменьшенные копии отражае­мых предметов и явлений.

Так, согласно Н. И. Чуприковой, «психическое отражение — это воспроизведение, воссоздание внешних объектов, построение их копий в материале мозгового субстрата, включая самую суть его как живого вещества - клеточный метаболизм. Думается, что на этом пути лежит разгадка переживаемости психического[G12] ...». Чтобы исключить недоразумения, приведем еще одно высказывание этого автора: «Психическое — это специфическая деятельность высокоспециализированных живых кле­ток, результатом которой является построение в их собственном материале, из самих себя (!) копии того мира, который окружает живое суще­ство, копии его собственного тела и интеграция этих двух копий как центральный момент организации приспо­собительных действий в среде[G13] ».

Приведенные взгляды представляют собой весьма упрощенную трактовку как самих психических явлений, так и вопроса об их соот­ношении с мозговыми процессами. В самом деле, копией чего являет­ся ощущение боли, чувство вины или, наконец, понятие бесконечности? Где и как могут существовать в мозгу «химические копии» красного, кисло-сладкого, грусти и вдохновения? Как могут быть построены нерв­ными клетками «в их собственном материале, из самих себя» некие «химические копии» понятий разума и глупости, истины и долга, спра­ведливости и красоты? Вряд ли здесь нужны контраргументы.

Психический образ действительно существует в мозгу, но отнюдь не в виде вещественной копии, а в качестве информации о соответст­вующем объекте. Эта информация воплощена в своем носителе — опре­деленной мозговой нейродинамической системе. Последняя является кодом переживаемого субъективного образа. Объективно в мозгу су­ществуют лишь коды, которые по своей структуре, организации вовсе не подобны образу. И, тем не менее, некоторые мозговые коды «пере­живаются» личностью в качестве субъективных образов. Нет ли здесь парадокса?

Его нет, если учесть, что мы имеем дело в данном случае с «ес­тественными» кодами личностного уровня мозговой самоорганизации. Приведенное утверждение звучит парадоксально лишь для тех, кто думает, что в мозгу должен быть специальный декодирующий меха­низм, преобразующий коды в образы, и что только таким путем мож­но объяснить «загадку переживаемости психического». Но при этом упускается из виду, что декодирование не может быть ничем иным, как только переводом «чуждого» кода в «естественный», ибо информа­ция не существует вне кодового воплощения, она неотделима от кодо­вой формы своего существования. Психический образ, мысль, любое яв­ление сознания суть информация о чем-то и, следовательно, не сущест­вуют вне своего мозгового кодового воплощения. Поэтому утверждение о наличии в мозгу декодирующего механизма может означать лишь одно: наличие механизма преобразования «чуждых» кодов в «есте­ственные».

Когда я вижу горящую свечу, то в этом психическом переживании информация дана мне как бы непосредственно, сама по себе — такова особенность всякого сознательного переживания. Но эта информация тоже существует во мне и для меня только в кодовой форме. Такого рода коды, однако, нами не отображаются, не ощущаются, они «про­зрачны», составляют часть нашей собственной организации. Это «естест­венные» коды.

Внутренние и внешние коды

Анализ кодовых зависимостей предполагает различение внутренних и внешних кодов. Такое различение имеет смысл лишь в условиях конк­ретного исследования данной СОС. Применительно к отдельному че­ловеку как СОС внутренние коды — это такие коды, которые не фигу­рируют в актах коммуникации с другим человеком, существуют и функционируют лишь в данной СОС и только для нее. Коммуникация с другим человеком предполагает преобразование внутреннего кода во внешний. Например, внутренним «естественным» кодом для данного человека является мозговой код переживаемого им образа-воспомина­ния. Производимое им речевое описание этого переживания есть внеш­ний «естественный» код.

Человек как сложная СОС представляет собой единство многих уровней самоорганизации, выражающих его историю как живого и социального существа. Это единство реализуется в процессе постоян­ной коммуникации между уровнями его самоорганизации: клеточным, органным, организменным, личностным (мы не претендуем на точный перечень уровней самоорганизации). Для каждого уровня характерны свои внутренние и внешние коды. Приводившиеся выше примеры таких кодов относятся к личностному уровню самоорганизации, органически связанному с межличностными, социальными отношениями.

Не только «естественны е», но и «чуждые» коды мо­гут быть как внутренними, таки внешними (хотя, по-видимому, «чуждые» коды в большинстве своем являются внешни­ми). На личностном уровне самоорганизации в качестве внутренних «чуждых» кодов выступают непонятные и часто негативные по своему «значению» субъективные переживания и симптомы, имеющие своим источником бессознательную и соматическую сферы. Многочисленные примеры внутренних «чуждых» кодов, не преобразующихся в «естест­венные», дает психопатология. Творческие процессы также связаны с возникновением внутренних «чуждых» кодов, символизирующих удив­ление, мучительный вопрос, зарождение новой идеи, противоречащей сложившимся и апробированным концептуальным схемам, и т. п. Здесь внутренний «чуждый» код выступает всюду в качестве фактора комму­никации личности с самой собой, создавая напряженность этой комму­никации и стимулируя эвристические интенции нашего «я».

Таким образом, мы несколько уточнили понятия «естественного» и «чуждого» кода применительно к познавательным процессам. «Естественный» код (и внутренний и внешний) несет ин­формацию как бы в «чистом» виде, то есть в форме, открытой для «понимания»; последнее не требует изу­чения структуры сигнала, специального анализа носителя этой информации. Мы воспринимаем улыбку дру­га не как множество движений множества элементов лица, а сра­зу в ее целостном «значении». Поэтому расшифровка «естественного» кода имеет целью понимание не его информационного содержания (ибо оно дано не­посредственно), а его «устройства» (структурной, временной, физико-химической организации). Наоборот, расшифровка «чуждого» кода имеет целью понимание именно его информационного содержания. Мы можем подробно изучить «устройство» данного «чуждого» кода и все же остаться в полном неведении относительно его «значения», если нами не найден способ соотнесения данного «устройства» с данной информацией.

Осуществляя познавательные процессы, мы ищем интересующую нас информацию и, как правило, целиком отключены от рассмотрения «устройства» носителя этой информации, которая дана нам в форме «естественного» кода. Иначе говоря, когда мы не ставим своей целью расшифровку «естественного» кода, мы можем довольствоваться ин­формацией как таковой, отвлекаясь от понимания «устройства» ее но­сителя. Мы пользуемся во многих случаях «естественными» кодами, не зная их «устройства», но это не мешает переводить на их язык «чуж­дые» коды, превращая тем самым их в «естественные». Постоянно производимые нами кодовые преобразования настолько имманентны на­шим практическим и коммуникативным актам, что мы их просто не за­мечаем — это воздух нашей социальной жизнедеятельности.

Код как специфический объект исследования. Проблема диагностики кода

Оперирование кодами и их использование в познавательных про­цессах представлено следующими главными ситуациями: 1) когда мы знаем информационное «значение» кода, но не знаем его «устройства»; 2) когда мы знаем и то и другое; 3) когда мы знаем, что имеем дело с кодом, но не знаем ни его информационного значения, ни его устрой­ства. Наконец, довольно часто встречается ситуация, знаменующая не­определенность, начальный этап исследования кодовой зависимости: 4) когда мы располагаем некоторым знанием об «устройстве» кода, но не знаем его информационного «значения».

Исследование кодовой зависимости предполагает способность диагностирования кода, то есть установления с помощью определенных познавательных процедур, что объектом нашего исследо­вания является именно код. Способность же вычленять такого рода объекты и создавать соответствующую проблемную ситуацию предпола­гает наличие некоторого знания о всем классе объектов, которые име­нуются кодами. В общем виде этот класс объектов может быть огра­ничен путем определения кода как необходимого свойства СОС, как формы существования и функционирования ин­формации (процессы хранения, передачи, преобразования информа­ции, использования ее в качестве фактора управления).

Наиболее типичная задача расшифровки кода, возникающая при изучении биологических, психических и социальных явлений, состоит в следующем: известно, что данный объект является кодом, требуется выяснить его информационное содержание. Сравнительно простыми при­мерами могут здесь служить задачи по расшифровке секретных сооб­щений. Более сложной задачей такого рода является расшифровка древних текстов. В этих случаях, как правило, довольно четко задан объект — система знаков, содержащая некоторую информацию. Эта система знаков, представляющая собой специфический язык или его фрагмент, исследуется путем различных способов ее дискретизации, а затем соотнесения и комбинации полученных элементов в поисках клю­ча к выяснению значений отдельных знаков (с учетом их сходств и различий). Как показывает опыт дешифровки иероглифического письма майя, осуществленной Ю. В. Кнорозовым, исследователь всегда распо­лагает некоторой метаинформацией, то есть информацией о свойствах сходных знаков и свойствах языка вообще, которая позволяет сущест­венно ограничить сферу поиска, число возможных группировок знаков и тем самым выявить наиболее вероятные способы классификации наличных знаков, дающие возможность шаг за шагом определить их при­знаки, связанные с некоторыми «значениями» (выражающими, напри­мер, имена существительные, одушевленные или неодушевленные пред­меты и т. п[G14] .).

Расшифровка кода представляет собой в данном случае переход от абстрактных значений знаков к их конкретным значениям. При этом наиболее абстрактное значение знака или комплекса знаков (то есть кода) и есть не что иное, как метаинформация. Последняя дана исследователю в качестве знания, что данный объект является кодом, то есть принадлежит к явлениям жизни или человеческой культуры. Другими словами, знание, что данный объект несет к а к у ю-то информацию, обладает «значением» (что-то значит и для чего-то предназначен), возникает тогда, когда мы с уверенностью относим данный объект к области явлений человеческой культу­ры или к области биологических явлений.

Зачастую отнесение некоторого объекта к области явлений культу­ры представляет собой довольно простую операцию. Труднее обстоит де­ло с отнесением некоторого объекта к явлениям жизни и, следовательно, с определением его в качестве кода, ибо мы не располагаем достаточ­но четкими критериями того, что является биологической СОС, то есть, не знаем точной меры дискретизации, сохраняющей качество живого, в силу чего можем ошибиться: не распознать то, что является кодом, или принять за код некоторый его фрагмент, не имеющий сам по себе никакого информационного значения.

Конечно, можно привести немало примеров, когда вопрос об отне­сении некоторого объекта к числу явлений культуры оказывается чрез­вычайно трудным или даже вообще исключает однозначное решение. Это особая проблема, требующая специального анализа, и мы ее не будем здесь касаться. Для наших целей достаточно ограничиться теми случаями, когда принадлежность данного объекта к явлениям челове­ческой культуры не вызывает сомнений. Но это, как правило, означает, что мы можем отнести его к некоторому классу явлений культуры (скажем, к естественным языкам, произведениям искусства, продук­там производственной деятельности и т. п.). Поскольку же явления культуры сравнительно хорошо упорядочены, открываются большие возможности отнесения изучаемого объекта ко все более узким множе­ствам данного класса явлений культуры, «значения» которых нам из­вестны. Последовательное расширение метаинформации о принадлеж­ности данного кодового объекта ко все более узким подмножествам ко­дов определенного класса — важное условие основательной расшифровки данного кода. Нередко такое последовательное сужение сферы принадлежности данного кода уже через несколько шагов приводит к до­статочно высокой степени понимания его информационного содержания.

Человеческая культура не знает абсолютно оригинальных кодов. Любой код, в какой бы форме он ни вы­ступал — будь то уникальный предмет, найденный археологом, или хитроумный шифр, изобретенный для сохранения тайны,— всегда име­ет некоторые аналогии, которые могут быть установлены исследова­телем. Умозаключения по аналогии, требующие часто тонкой интуиции, и дают, как правило, путеводную нить к расшифров­ке кода.

Однако человеческая культура не знает вместе с тем и абсолютно неизбыточных кодов. Даже самые строгие кодовые соответствия, известные науке, не могут совершенно исключить избыточность в силу хотя бы того обстоятельства, что проб­лема тождества пока еще не имеет исчерпывающего логического реше­ния. Избыточность же всякого кода выдвигает на первый план вопрос о степени понимания его «значения», когда он полагается расшифро­ванным. Эта степень понимания определяется потребностями и целями познающего субъекта (и вообще СОС, производящей операцию декоди­рования), хотя не вызывает сомнения то, что потребности и цели, в свою очередь, детерминированы объективными факторами, выражаю­щими исторически конкретный уровень развития СОС. Когда речь идет о познающем субъекте, то, конечно, прежде всего, имеется в виду уровень развития общества, определенная историческая ступень обще­ственной практики. Мы получаем здесь еще одну иллюстрацию диалек­тической природы познания[G15] .

Таким образом, диагностирование некоторого объекта в качестве кода означает вместе с тем и приобретение определенной метаинформации о нем. Как справедливо заметил Ю. А. Шрейдер, анализируя структуру языкового текста, «любой текст несет, кроме информации, и тот или иной запас метаинформации — ключ к пониманию тек­ста[G16] ». Поэтому в известном смысле ключ к расшифровке кода нахо­дится в нем самом.

Две разновидности задачи расшифровки кода: прямая и обратная задачи

Выяснение информации, содержа-щейся в данном коде, заключается в установлении соответствия между знаками, структурами, свойствами кодового объекта (его физическими, химическими и т. п. характеристиками) и тем, что они «означают» для данной СОС (или их определенного класса). Расшифровка кода в этом смысле может быть названа прямой задачей: задан кодовый объект, требует­ся выяснить его информационное содержание. В отличие от нее су­ществует обратная задача: когда нам дана некоторая инфор­мация, но ее конкретный носитель, то есть кодовый объект, неизвес­тен; требуется найти его и затем установить соответствие между изве­стной нам информацией и свойствами ее носителя.

Обратная задача является, как правило, более трудной, чем пря­мая. Это объясняется следующим. Если установлено, что данный объект является кодом, то априорно можно полагать, что он обладает лишь одним определенным «значением» или в крайнем случае весьма ограни­ченным набором «значений» (чрезмерная многозначность и, следова­тельно, неопределенность снимается здесь контекстом кодовой органи­зации данной СОС). Иначе обстоит дело, когда мы обладаем некоторой информацией и нужно точно определить ее носитель, выявить подлежа­щий исследованию кодовый объект. В этом случае одна и та же инфор­мация может в принципе иметь неограниченное множество конкретных носителей (кодовых форм), что обусловлено принципом инвариантности информации по отношению к физическим и вообще субстратным свой­ствам ее носителя. А поэтому задача значительно усложняется.

Конечно, когда перед нами встает обратная задача, мы также всегда располагаем некоторой метаинформацией. Наиболее абстракт­ной метаинформацией этого рода является задаваемое нашими фило­софскими установками убеждение, что носитель информации обязатель­но существует. Во многих ситуациях мы с большой степенью уверен­ности делаем следующий шаг в направлении обогащения указанной метаинформации, ограничивая сферу поиска кодового объекта. Напри­мер, если речь идет об информации, переживаемой нами в форме чув­ственного образа или мысли, то поиск ее непосредственного носителя может быть ограничен мозговыми процессами.

Уточним, однако, что имеется в виду под «обладанием информа­цией», когда носитель ее неизвестен. Здесь возможны разные истолко­вания, отражающие сложность и неразработанность проблемы. В общем виде «обладание информацией» означает непосредственную данность определенной информации субъекту. Это — конкретное по своим содержа­тельным и ценностным параметрам знание, выступающее в форме мо­его сознательного переживания. Последнее обладает рефлексивностью, означающей: я знаю, что я знаю нечто сейчас.

Обладание информацией означает, таким образом, определенное знание, присущее данному субъекту в форме актуально протекающего сознательного переживания. Это знание может возникнуть в результа­те собственных размышлений или быть сообщено извне (при чтении книги, общении с другими людьми, практических действиях). В каких же случаях допустимо говорить о том, что субъект обладает информа­цией, но ее конкретный носитель, код, остается для него неизвестным и в каком смысле он неизвестен?

Возьмем факты, когда информация, ставшая достоянием субъекта, сообщена ему извне. Здесь фигурируют внешние коды, используемые при коммуникации. Нам известен код — обычные звуковые сигналы, ког­да мы обретаем информацию, беседуя с кем-либо. Нам известен код, когда мы нечто узнаем, читая книгу, улавливая смысл жеста или гри­масы (хотя знание средств экстралингвистической коммуникации не столь достоверно, как знание средств языкового общения). Иногда мы довольно точно понимаем мимолетное выражение глаз собеседника, но не в состоянии объяснить, каким образом возникло это понимание.

Приведенные примеры показывают, что выражение «код остается неизвестным» имеет, по крайней мере, два разных смысла: 1) когда вообще неизвестен носитель информации, те средства, с помощью ко­торых нам сообщена информация, и 2) когда носитель информации, то есть те средства, с помощью которых мы получили информацию, в сущ­ности, известны, но остается неизвестным, как именно, каким образом с помощью этих средств информация могла быть нам передана.

Второй смысл связан в конечном итоге с прямой задачей расшиф­ровки кода, ибо здесь требуется уточнение кодового объекта и анализ способов кодирования информации. Обсуждаемая же нами обратная задача связана с первым смыслом (когда носитель вообще неизвестен и знание о нем имеет в лучшем случае характер зыбкой гипотезы).

Здесь мы вступаем в область загадочных явлений человеческой психики, попытки исследования которых пока еще не привели к обще­принятым результатам. Вряд ли уместно отрицать, например, факты интуитивного прозрения относительно намерений других людей, уга­дывания желаний и даже мыслей близкого человека, ощущения чужого взгляда, совершенно не связанного со зрительным восприятием, и т. п. Конечно, все это обусловлено восприятием каких-то внешних сигналов, но каковы они — вопрос остается открытым. Характерным примером, когда прямо говорят о неизвестности носителя информации, служит на­учное обсуждение проблемы телепатии. Неизвестность носителя инфор­мации может означать не только неведение относительно объективно существующих средств передачи информации, скажем, каких-либо фи­зических процессов, но и неумение выделить среди множества извест­ных науке явлений те их комбинации и связи, которые имеют действи­тельный кодовый статус. Это важно учитывать при анализе рассматри­ваемой проблемной ситуации (есть информация, но неизвестен ее но­ситель, код).

Однако, по нашему мнению, было бы слишком самонадеянным от­вергать возможность существования таких носителей информации, ко­торые принципиально отличаются по своим свойствам от всех извест­ных сейчас кодовых объектов (в том числе и по своим физическим ха­рактеристикам!). Исторический опыт убедительно свидетельствует о пользе осознания неполноты фундаментальных принципов научного зна­ния, то есть тех. принципов, которые явно или неявно задают критерии существования объективных явлений. Фетишизация этих принципов не раз уже приводила к тому, что некоторые отчетливо и многократно наблюдавшиеся явления зачислялись в категорию нереальных, и прохо­дили многие годы, прежде чем они были реабилитированы.

Если информация действительно передана и воспринята, но ее но­ситель остается неизвестным, то это создает специфическую проблем­ную ситуацию, анализ и описание которой должны привести к прибли­зительным указаниям сферы принадлежности и способа существования искомого носителя. Его выявление может быть крайне трудным де­лом, но четкое описание конкретной проблемной ситуации указывает, по крайней мере, где нужно раскидывать сети. Здесь требуются тщатель­ный учет повторений передачи информации, исследование коммуни­канта (если он известен). Будучи необходимо связана со своим носи­телем, информация, так или иначе, выявляет его.

В реальном процессе исследования кодовых зависимостей прямая и обратная задачи обнаруживают тесную связь. В проблематике рас­шифровки нейродинамического кода психических явлений доминирую­щее место занимает обратная задача, ибо здесь поиск направлен от информации к ее носителю. Ощутимые успехи в области расшифровки мозговых кодов психических явлений[G17]  свидетельствуют о больших возможностях исследовательской мысли в решении такого рода задачи.

Следовательно, несмотря на принцип инвариант­ности информации по отношению к своему носите­лю, обратная задача может считаться принци­пиально разрешимой, поскольку конкретный акт коммуника­ции СОС всегда осуществляется на основе ограниченного числа кодов (это обусловлено исторически) и в силу того, что возможно выделе­ние инвариантов кодовых объектов, которые способны выступать в ро­ли метаинформации, определяющей направление и тактику поиска. Чрезвычайная актуальность проблематики расшифровки кодов настоя­тельно требует дальнейшего углубленного методологического анализа, ибо от этого в существенной степени зависят успехи исследования СОС, то есть явлений жизни и человеческой культуры.

В заключение еще раз подчеркнем, что идея кодовой зави­симости резко противостоит парадигме физикализма. Несостоятельность последней в области исследования СОС проявляется в том, что она принципиально исключает из объяснитель­ных посылок факторы историчности, внутренней актив­ности, ценности, целесообразности. Однако их элими­нация равносильна отказу от действительного познания природы само­организации. Идея кодовой зависимости, сохраняя классический прин­цип причинного объяснения, вместе с тем акцентирует внимание иссле­дователя именно на указанных факторах. Она органически сочетает во­просы «почему?» и «зачем?» («для чего?»), ибо познание кодовой за­висимости предполагает наряду с выяснением физического, субстрат­ного «устройства» носителя информации (кода) понимание его «смыс­ла», функциональной значимости для СОС. Именно такого рода по­знавательная задача выражает властную тенденцию гуманизации науки в целом и вместе с тем ее, если так можно сказать, экологизации, то есть развития во имя всего живого на Земле, в интересах сохранения и прогресса человеческий культуры, Земной самоорганизующейся супер­системы.

 

 

 

 

Читать далее Раздел 3 Искусственный интеллект

В начало       Содержание

 

 

 

 

 



[1] Разумеется, из ПИ не вытекает безразличие кодовой формы для самоорганизующейся системы, им подчеркивается лишь то, что она может быть разной. В ходе биологической эволюции и антропогенеза совершается отбор наиболее целесообразных кодов (экономичных в энергетическом отношении, лучше и проще организованных по тем или иным параметрам – пространственному, временному и др.). В итоге некоторые формы кодов оказываются стабильными для всей истории самоорганизующихся систем или для отдельных ее весьма длительных периодов (кодовая система ДНК, частотно-импульсный код в нервной системе, язык).

 


 [G1]Под сложной СОС имеется в виду такая система, элементы и подсистемы которой являются, в свою очередь, СОС (например, многоклеточный организм, человек, социальный коллектив и т. п.).

 [G2]Узкие рамки статьи не позволяют рассмотреть эти работы. Укажем лишь на те из  них,  в  которых,  по  нашему  мнению,  содержатся  важные  и интересные соображе­ния о природе кода и о процессах кодирования: «Кодирование». Философская энцик­лопедия, т. 2. М., 1962; Б. В. Бирюков. Кибернетика и методология науки. М., 1974, гл. III, § 5;  В.И. Кремянский. Методологические проблемы системного подхода к информации. М., 1977, стр.84—90, 106, 175 и др. Особенно следует отметить концепцию кодовых отношений, развитую Л. А.Николаевым на материалах анализа физико-химии биологических процессов  (см. Л. А. Николаев Основы физической химии биологических процессов. М., 1976, 2-е изд.)

 [G3]«Кодирование». Философская энциклопедия, т. 2. М.,  1962, стр. 548.

 [G4]См. подробнее о роли общенаучных понятий: В. С. Г о т т, Э. П. С е м е н ю к, А. Д. Урсул. Общенаучные формы и средства познания. «Философские науки», 1977, № 6 и 1978, № 1.

 [G5]См.  Н.  П.  Бехтерева,  П.   В.  Б у н д з е н,  Ю.  Л.   Г о г о л и ц ы н.  Мозговые коды   психической   деятельности.   Л.,   1977;   К.   П р и б р а м.   Языки   мозга.   М.,   1975; Дж.   С о м ь е н.  Кодирование сенсорной  информации  в  нервной  системе млекопитаю­щих.  М.,   1975.  См.  также  П.   В.   Б у н д з е н.   Некоторые  методологические  вопросы расшифровки мозговых кодов психических явлений. «Вопросы философии»,  1978, № 9.

 [G6]См.   подробнее  Д.   И.  Дубровский.    Проблема    нейродинамического    кода психических   явлений   (некоторые   философские   аспекты   и   социальные   перспективы). «Вопросы философии», 1975, № 6.

 [G7]См., например, «Foundations of Coding Theory»  (Ed. by W. E. Hartnett). Carlisle. Mass., 1975.

 [G8]В   качестве   иллюстрации    можно   указать    на    психологические    исследования Дж.   Брунера,   в  которых  процессы   обучения  и  творчества   описываются   в  терминах кодовых  зависимостей  и  кодовых  преобразований   (см.  Дж.  Б р у н е р.  Психология познания. М.,   1977. См. также М.  И.  К н е б е л ь,   А.  Р. Л у р и я.   Пути  и  средства
кодирования смысла. «Вопросы психологии»,  1971, № 4). Аналогичный подход харак­терен для  исследований  научного  творчества  в  аспекте  анализа  процессов  возникно­вения и утверждения новых идей, внутринаучных коммуникаций, связи научного твор­чества  с  художественным    (см.  J.   Rudnianski.    Nauka:   Tworczosc   i   organizacja. Warszawa, 1976; М. М а з у р. Качественная теория информации. М., 1974).

 [G9]Академик  С.  С.   Шварц   говорит,   в  частности,  о   кодах  регуляции   биоценотических и популяционных процессов, в которых он усматривает важную объяснительную функцию   (см. С.  Шварц. Экология  человека:  новые подходы к проблеме  «человек и природа». «Наука и жизнь», 1976, 11).

 [G10]Когда мы имеем дело с продуктами деятельности СОС или ее останками  (например,  с  незнакомым  текстом,  гнездом   птицы,  археологическими   или   палеонтологи­ческими   находками),   то  понимание   их   «значения»,   функционального   смысла   также представляет  собой   задачу   расшифровки   кода.   Здесь   также   имеет  место   коммуникация, хотя и особого рода:  в этих находках проявляется сохранение единства и исторической   преемственности   всех  земных   СОС.   Ограниченные  рамки  статья   не   поз­воляют более подробно рассмотреть данный вопрос.

 [G11]Например, бидоминантности сознательного переживания, внутреннего диалога нашего «Я» с собой, то есть со своим «Ты» (см. об этом Д. И. Дубровский, Е. В. Черносвитов. К анализу структуры субьективной реальности (ценностно-смысловой аспект). «Вопросы философии», 1979, № 3.

 [G12]Н. И. Чуприкова. Проблема материального субстрата психики в свете раз­вития современной нейрофизиологии и смежных наук. «Вопросы психологии», 1977, № 1, стр. 46 (разрядка моя.— Д. Д.).

 

 [G13]Там же, стр. 50  (разрядка моя,— Д. Д.).

 [G14]См.   Ю.   В.  Кнорозов.  Письменность  индейцев   майя.  М.-Л.,   1963.

 [G15]В этой связи укажем на чрезвычайно актуальную работу В. А. Лекторского, в которой проведен подробный критический анализ проблемы «альтернативных ми­ров» и прежде всего концепции онтологической относительности У. Куайна (см. В. А. Л е к т о р с к и и. «Альтернативные миры» и проблема непрерывности опыта. В кн. «Природа научного познания». Минск, 1979). У. Куайн абсолютизирует уни­кальность данного языка, что исключает возможность полноценного перевода на дру­гой язык и, следовательно, достижения понимания. Как убедительно показывает В. А. Лекторский, процесс перевода и акт понимания носят диалектический характер. Из отрицания возможности «однозначно детерминированной переводимое™» вовсе н.е следует отрицание возможности такого перевода, который способен обеспечить адекватное понимание другого. В. А. Лекторский справедливо отмечает, что, следуя концепции У. Куайна. мы должны были бы признать невозможность взаимопонимания двух людей, говорящих на одном и том же языке, то есть вообще исключить возмож­ность постижения чужой субъективности. Подобные агностические установки весьма

типичны для образа мысли представителей так называемого постпозитивизма (см., например, Т. N a g e 1. What is it Like to be a Bat? «Philosophical Review», 1974. Vol. LXXXIII, № 4. October).

Интересный в гносеологическом отношении анализ проблемы понимания при­менительно к задаче поиска внеземных цивилизаций содержится в работе Б. Н. Пановкипа (см. Б. Н. П а н о в к и н. Объективность знания и проблема обмена смысло­вой информацией с внеземными цивилизациями. В кн. «Философские проблемы астро­номии XX века». М., 1976).

 [G16]Ю. А. Шрейдер. Информация и метаинформация. «Научно-техническая ин­формация. Серия 2. Информационные процессы и системы», 1974, № 4, стр. 5.

 [G17]См. Н.  П.  Бехтерева,  П.  В.  Б у н д з е н,  Ю.  Л.  Г о г о л и ц ы н. Мозговые коды психической деятельности. Л., 1977.