Главная страница сайта

 

Карта сайта

 

Библиотека сайта

Владимир Шкунденков «Одиночество и  пепел (нелинейность  времени)»

Часть 1

(главы I, II и III)

Часть 2 (глава IV)

Часть 3

(глава V)

Часть 4

(глава VI)

Часть 5

(глава VII)

Часть 6

(глава VIII)

Часть 7

(глава IX)

Часть 8

(глава X)

Часть 9

(Приложения)

Часть шестая)

 

 

«ВЕСЕЛЫЕ  РЕБЯТА»

 

(Взгляд  «нефизика»  на  физику  и  физиков.

Партия  и  комсомол)

 

 

 

Торцевой адронный калориметр перед спуском в подземное кольцо ускорителя «Большой адронный коллайдер».

Это один из модулей установки CMS (the Compact Muon Solenoid), на которой планируется исследовать «загадку» происхождения массы

 

Зачем физики строят ускорители?

 

Любители превзойдут профессионалов

(cказал крупный Игрок в ХХ веке. И проиграл…)

 

       «Целое столетие физика хочет, но не может свести теорию относительности и квантовую теорию к единой и непротиворечи­вой картине мироздания. Одна из загадок современной физики – происхождение массы. Еще Ньютон сказал, что вес, то есть сила гравитации, пропор­циональна массе. Эйнштейн сказал, что масса пропорциональна энергии. Но что же такое сама масса?..

      Шотландский физик П. Хигс предложил новую теорию: воз­можно, что кроме электромагнитного и гравитационного полей существует поле, отвечающее за массу. Возможно также, что        с ним связаны некоторые элементарные частицы Х… Не буду загружать вас подробностями, но LHC [Large Hadron Collider – строящийся в Европейской организации ядерных исследований (ЦЕРН, Женева) новый и самый мощный в мире ускоритель] позволит наблюдать поведение элементарных частиц, кото­рые на порядок меньше наблюдавшихся прежде. Появится воз­мож­ность гораздо глубже проникнуть в устройство материи. Воз­мо­жным станет также эксперимент, который подтвердит или оп­ро­вергнет теорию Хигса. А по результатам многих эксперимен­тов мы вос­становим недостающие звенья. И в здании той физики, ко­торой исполня­ется сто лет, наконец произойдет гармонизация…»       

      Приведенный текст принадлежит ведущему физику-теоретику ЦЕРН ZZ, «выданный» им в 2002 году в виде интервью журналу «Business Match» (Москва), когда до завершения создания LHC было еще пять лет. А потом оказалось, что и этого недостаточно: ускори­тель будет запущен на год поз­же, в 2008 году. При том что задержка могла бы быть значи­тельно больше, если бы в ЦЕРН не был создан ин­тег­риро­ванный комплекс AIS – административно-управленческих инфор­ма­ци­он­ных си­­с­тем (включая электронный документообо­рот, сис­темы контроля финансов и учета кадров, анали­ти­ческого сопровождения строи­тель­ства LHC и другие).

      «Что было бы с созданием LHC, – спросил ZZ один из его ближайш­их коллег, мой друг, – если бы отделом Фер­гю­со­на не был создан ком­плекс AIS?» [Отдел Джона Фергюсона был создан в 1990 году, в преддверии строительства LHC.]

      «Нашли бы другого исполнителя, да и только. И он сделал бы. Или же купили бы такой комплекс», – ответил ZZ, делив­ший всех людей на физиков и «нефизиков». Не догадываясь, что для соз­дания этого самого комплекса AIS, без которого у фи­зиков на­дежды разо­бра­ть­ся с про­блемой массы не было бы, «не­фи­зикам» по­тре­бо­­валось прежде самим понять – что есть масса?

      Во всяком случае, продвинуться в этом вопросе на­столько, что теперь ускоритель LHC будет построен почти в срок.

      А и всего-то надо было поставить человека не наблюдателем законов Природы, кем являются «все эти» физики-материалисты со времен Пифагора, то есть с VI века до н.э., а встать (человеку) на более «низкую» ступень – участ­ника про­ис­ходящих во Все­лен­ной процессов. Которые, как это подмечено, идут в сторону формирования порядка из хаоса.

      При этом, в отличие от физиков, «нефизик», как не при­­ни­ма­емый в их «аристократическое сообщество слу­жи­телей на­сто­­я­щей науке», может позволить себе, подобно поэту Есенину, стать «хули­­га­ном». Например, посчитать себя – богом. Есте­ст­вен­но,     с маленькой буквы. Что уже, однако, может быть выше лю­бого «сообщества», ибо бог имеет право не верить ни единому слову. Получив, пра­вда, за это дружный общественный хохот.

      «Как, он считает себя богом, а кибернетику – не наукой?» – Тут даже хо­хота не будет. Ибо все знают, что Н. Винер создал на поро­ге эры внедрения компьютеров великую науку. Ну, разве что «не очень просто» получается ответить на вопрос в свете опре­де­ления Винером кибернетики как «науки об управлении и связях  в технике, живых орга­низмах и социуме» (дословно: про «управ­ле­ние и связь в животном и машине») – о какой общности тут может идти речь, если срав­нить, например, утюг (или компьютер, который все­го лишь в миллион раз сложнее утюга) и человека?

      А как смеет этот, даже не физик, спорить об И. Канте, да еще в стенах Института философии? Заявляя, что не увидевший раз­вития Вселенной Кант – это типичный «ограниченный» немец!

      Уважаемые граждане, да он же лезет и в религии! Утвер­ж­дая иную, чем Церковь, позицию о роли и предназначении человека! И совсем со страхом: по автору, Бог – Исполнитель у Красоты...

СОДЕРЖАНИЕ

 

 I. Предисловие. Посвящение

II. Один против бездны

 (Русское космическое одиночество)

 Справка об авторе

III. TIME COMPRESSION:

 Русско-английский эксперимент в ЦЕРН

 (Поддержка создания Большого адронного коллайдера –

 применение трансцендентного метода «сжатия времени»)

 Не делать ничего, что можно не делать

 Смысл жизни лежит вне жизни

 Не верить ни единому слову

 Post Scriptum. Из статьи автора «Нелинейность времени»

 («Россия – это прекрасная женщина…»)

 Литература

 (Куда идет развитие Вселенной? [6])

IV. Параллельный мир

 (Научные исследования)

 Искусственный интеллект – стыд за все человечество

 Синергия. И «пусть эти “греки” пое…тся»

 Числовые характеристики красоты

 Изображения параллельного мира

 Мы живем в разных мирах

 Мост через Горетовку

 Наука – это лес с кривыми дорожками

 Обет молчания и золотая медаль

 Студенческие годы

 Профессор М.Г. Мещеряков

 Дух победы на Куликовом поле

 Православная Святая Троица. Москва

 Русское староправославие. Сергий Радонежский

 Женева. «Vivat Russia

 «Где в лесных озерах тихо светят

 «Какая странная судьба…». Николас Кульберг и другие

 Служение неземному. Атаковать

 График связи времени и красоты

V. Чудным звоном гремит колокольчик

 (Сказка о Медведе, пробравшемся к науке)

 «У Козла уже есть рояль, а я все – о звездах …»

VI. Мистика побед русского оружия

 во Второй мировой войне

 Мистика русской победы в Курской битве (1943)

 Приложение: Сражение под Прохоровкой (Курская битва) глазами немецкого аса-танкиста

 Post Scriptum. Германия и Россия.

 Устремление к космосу и управление временем во Вселенной

 Дополнение ко 2-му изданию. Эрих фон Манштейн.

 Курская битва в мемуарах немецкого фельдмаршала

VII. Одиночество и пепел

 Портрет автора («Дождаться сумерек …»)

 Компьютерная живопись. «Сумерки…»
 Школа компьютерной живописи

 Антропокосмическая модель Вселенной,

 построенная на интерпретации представления о Св. Троице

 В снегах Верхней Волги. Оружие одиночества

VIII. «Веселые ребята»

 (Взгляд «нефизика» на физику и на физиков.

 Партия и комсомол)

 Зачем физики строят ускорители?

 Зачем мы живем?

 Гравитация и счастье.
 (Гипотеза об их единстве в Природе)

 Смешное начало. Международная конференция в Дубне

 Электронно-лучевая трубка и ЦК комсомола

 «Наш паровоз, вперед лети…»

IX. «Но откуда звезды?..»

 («Где ты, звезда моя Вега? Отчего такая тоска?..»)

 Первая советская

 (первый опыт 100-кратного «сжатия времени»)

 Штрихи к портрету М.Г. Мещерякова

 «Тюремный двор» в Женеве

 Кафе «Ла Клеман»

 «А правда никому не нужна»

 Бдительность и кальсоны

 Елена. Какие-то тени на белом снегу

 Черный мотоциклист (очень странная история)

 Запрещенная свобода. Путь одиночества

 Что-то неладно в «датском королевстве»

 ЦЕРН и русский дух

 Дошедшее до нас через огонь столетий

X. Эпилог

 Деревня, Европа и нелинейность времени

 «Отсутствующие всегда неправы…»

Приложение

 О вреде знаний

 Список имен

 Светящаяся травинка и Большой адронный коллайдер

 

 

 

 

Зачем мы живем?

 

     Почему так устроен мир? – задали вопрос жрецы Древнего Египта 4500 лет назад. И ответили: потому что над всем есть Бог, сотворивший человека. Этот ответ вошел в учение Каббала, из которого вышли иудаизм, христианство и ислам.

     Как устроен наш мир? – задали вопрос Пифагор и Фалес на стыке VII и VI веков до н.э. Так ро­ди­лись наука и философия.

     Ну­жен ли Богу человек и куда идет развитие Все­лен­ной? – это вопросы, заданные автором. Ответы «да» и «по пути Красоты» ведут к динамичным отношениям с «Ним» и к «сжатию» времени.

*     *     *

     Но автором обозначен еще один вопрос: что выше – Бог или Красота? Не являются ли Бог и Святая Троица, постигнутые через Откровение гением жрецов и богословов, не более чем «исполнительным инструментом» для чего-то еще более высо­кого? Где помимо Красоты присутствуют еще Энергия и Свет?         И это Красоту, Энергию и Свет – не Святую ли Тро­ицу? – и отражает формула, которая связывается с именем Эйнштейна:

 

e = mc2  ?..

 

      Эта же формула в приложении к живой природе, по мнению автора, лучше «смотрелась» бы в виде, предложенном Пуанкаре:

 

m = e : с2.  

 

     Разделив левую и правую части этой формулы на (w1 · w2) – что не меняет равенства, – получим выражение, характеризующее творческую деятельность человека в живой природе:  

 

m : (w1 · w2) = e : (c1w1 · c2w2),

 

где w1 и w2 – ширина каналов (отражает чистоту души) по­сту­п­лений света настроения для индивидуалисти­ческого (веду­ще­­го    к твор­че­ству) или коллективистского (внедрение знаний) начал;

 

е – выражает проявление Энер­гии, но не физической, а духов­ной – в виде движения мысли;

с1 и с2 – константы разного света, похоже, характеризующие как ско­рость (как в формуле для неживой природы), так и часто­­­ту; при этом c1 (индивидуализм) имеет, как это видится, синий цвет, который присутствует на флагах свободы, а c2 (коллективизм) – красный, характерный для флагов несвободы; проявле­ние этих кон­стан­т разнесено во времени: сначала идет этап с1, а потом – с2;

 

m : (w1 · w2) – тождественно создаваемой («восходящей») Красоте с ее «легкостью мысли», которая тем больше, чем шире каналы передачи настроений творчества (w1) и внедрения знаний (w2); если каналы w1 или  w2 прикрыты, то приходят «тяжелые мысли», которые при w1 = 0 или  w2 = 0 могут даже раздавить человека.

И еще остается само таинственное m: здесь и «работает» Красота?

*     *     *

     Это не противоречит антропокосмической модели Вселенной. При этом c1w1 и c2w2  – это на­строения времени «раз­брасывать кам­­­­ни» (творчество) и времени «собирать камни» (внедрение). Настроения Красоты резонируют культурой в душах людей.

     За свободу в творчестве (в бо­рь­бе за право на не­зависимость во «время-1», «время раз­брасывать камни», отра­­жен­ное в с1w1) люди идут даже на смерть. При этом те, кто решился и смог постро­ить свой не побоявшийся однажды поднять белые паруса корабль, кто сра­жал­ся за свободу на грозных просторах морей и океанов, –  знают, что очередная одержанная в тяжелых боях по­беда – это всего лишь «гло­ток свободы» (квант свободы), а завтра на твоем пути будут снова стоять вражеские корабли или же небо и океан обру­шат на корабль безжалостную ревущую бурю.

     Но ни то, ни другое не может остановить корабль, если капи­тан умеет разворачивать паруса по ветру судьбы, а ему после гро­хота битвы, когда все смолка­ет и наступает звенящая тишина, или же с рокотом зати­­­хающей на го­ри­зонте грозы – в чистом без­донном небе загорается наполняющая душу неясной тоской звезда…

     А во «время-2» на свет настроения (на его около-красный цвет, иначе – на длину его волны) c2 w2 влияют страх, деньги и т.д.

*     *     *

     В неживой природе настроениям c1w1 и c2w2 соответ­ст­вуют кванты и волны? Во всяком случае, количественно все совпадает.

     Здесь нить обрывается, а в моей заблудившейся русской душе, сорвавшейся в бездну, светит еще разве что огонек пра­во­славно-аре­о­пагетиче­с­кого погружения человека в Божественный мрак…

 

 

Гравитация и счастье

 

(Гипотеза об их единстве в Природе)

 

В книге автора «Москва – старинный город» (1996) изложена гипо­­теза о единстве гравитации (неживая природа) и счастья (жи­вая, человек). И приведены представленные ни­же график и текст.

      Из графика и написанного тогда текста видно, что автор счи­тает гравитацию не чем-то отдельным, а – результатом взаи­мо­действия двух независимых сил (подобно счастью, рассматрива­емому через разницу на­полняю­щих нашу жизнь двух настроений – любви и ненависти).

      Любовь – это проявление женского начала в живой природе,  в не­жи­вой ей соответствуют, согласно мнению автора, сильные вну­три­ядерные взаи­мо­действия. Ненависть – это мужское начало, соответствие которому – слабые внутриядерные взаимодействия.

      Характер проявления сильных и слабых внутриядерных взаи­мо­дей­ствий изучен (за исключением приближения к «нулю», то есть полного сжатия, для слабых взаимодействий). При этом «вос­­хи­щает» то, что можно увидеть – совпадение изученных «пове­дений» сильных и слабых внутриядерных взаимодействий с проявлениями жен­ского и мужского начал в человеческой жизни.

      Спор идет только об одном: может ли Вселенная схлопнуться в точку? Для исследований этой гипотезы надо расстояние между элементарными частицами в ядре приблизить к «нулю». Для чего их надо сближать при соударениях на все меньшее рассто­я­ние, что и позволя­ет строительство все более мощных ускори­телей. При этом, как счи­тают скептики, не надо даже новых идей. Про­сто «берешь» но­вый, более мощный ускоритель и делаешь на нем все то же самое, что делали еще полвека назад физики-перво­проходцы. И получа­ешь «новые научные результаты».

      Наверное, это все же не совсем так. Хотя доля правды в этом, похоже, есть. И выражается это, в частности, в том, что если раньше на ускорителе строились десятки разных эксперименталь­ных установок, то уже на LHC их будет всего четыре. Что озна­чает: чтобы сегодня стать лидером, надо быть не только талант­ливым ученым, но и очень сильным организатором дела. И все это только для того, чтобы, например, приблизиться к «нулю»…

      При том что этого можно было бы и не делать. Так, если на­ше красивое предположение о схожести законов в живой и нежи­вой природе окажется верным – а почему бы и нет? – то вместо соз­дания нового ускорителя можно будет просто присмотреться       к тому, как стро­ятся отношения между мужчиной и женщиной.

      Исходя из наблюдаемого стремления женщин держать своих мужчин «под юбкой» (командовать ими до мелочей), что делает одних «подкаблучниками», а у других – настоящих «мужиков» – вызывает раздражение, грозящее перейти в ненависть и развод, можно утверждать: сближение до «нуля» между мужским и жен­ским – невозможно. Откуда, с учетом сказанного выше, сделаем «научный» вывод: схлопывание Вселенной в точку невозможно.

      Это не совпадает с мнением самого Эйнштейна? Но ведь он – не Бог, перед которым нам положено склонять наши головы. Да и были другие физики, которые – и без наших дока­за­тельств – были с ним тоже не согласны. Впрочем, в смиренном обращении автора к автори­тету Эйнштейна есть некий элемент лукавства…

      Пусть нас судят не люди, а – время.

      А вот по поводу времени автор (склонный рассматривать дер­жа­щую на привязи звезды во Вселенной гравитацию как взаимо­дей­ст­вие двух сил в Природе, выражающих Энергию и Красоту) утвер­ж­да­ет, что в жизни чело­века оно раз­делено на две бо­ль­ших составляю­щих, которые в Вет­хом Завете представлены как время раз­брасывать камни и вре­мя собирать камни. Время творче­с­тва и время внедрения. И что су­ще­­ствует «точка равно­весия», куда стре­ми­т­ся, по­хоже, раз­ви­тие Вселенной. Но еще не дости­гло ее – за недостатком Красоты?

     

 

 

 

 

 

 

 

          И мы, по-видимому, созданные для этой цели, живем на этом этапе – движения к какой-то затерявшейся в «разбега­ю­ще­м­ся» зве­зд­ном пространстве царственно спокойной «пристани». Не по­нимая своего предназначения и надеясь в своем устремлении       в научных исследованиях раскрыть все тайны При­роды, строя смелые теории-гипотезы и гиганты-ускорители для проникнове­ния разума в знания об устройстве материи. Забывая о том, что человек – это лишь «инструмент» у Вселенского (Святого) Духа.

  А еще о том, что помимо общих законов есть част­ная жизнь чело­века-личности. Который может управлять, уж во вся­ком случае, – разделением времени в своей судьбе. Чтобы выби­рать – быть ли ему в науке чистильщиком сапог или же капи­та­ном про­клады­вающего дорогу оружием многопушечного корабля?

Известно, что время может «тянуться» и может «лететь». Время летит, когда человек творит или когда к нему приходит любовь. Тянущееся время – это когда в душе хаос, тоска.

      Все вместе – творчество, любовь и тоска – это и есть челове­ческая жизнь.

       Обозначим через tт то время, в которое человек творит (когда он один на один с «божественным вдохновением»), и через tл – время, в которое к нему приходит любовь (когда в его жизнь вхо­дит как счастье другой человек). В жизни tт и tл  – это разное время, но сумма обоих этих времен на ограниченных отрезках  (из нескольких чередований tт и tл), как представляется, остается при­мерно одинаковой.

 

 

 

 

 

Гравитация и счастье

Иллюстрация единства (из книги автора «Москва – старинный город»)

 

 

 

      Введем коэффициент:  ,    

 

который может меняться от 0 до 1.

      Настроение ожиданий человека, его жизненная сила («сдер­жан­ный огонь жизни» – по Льву Толстому), может быть пред­ставлено в графи­ческом виде так, как это пока­зано на рисунке –      в виде разницы между «счастьем любви» и «ненавистью», зави­сящих от Т на оси R (от выбора «жизненной по­зи­ции»).

      В неживой природе настроению, предвосхищающему в живой природе судьбу, по-видимому, соответствуют силы, ко­торые дей­ствуют как управляющие во Вселенной.

     Если гипотеза о единстве природы счастья (его надо отличать от частного «счастья любви») и гравитационного притяжения окажется вер­на, то на оси R для организующих порядок во Все­ленной сил управле­ния можно указать не­кую «точку равновесия».

      В «точке равновесия», очевидно, и удерживаются планеты, вра­щающиеся вокруг Солнца. И растут дети. Это то, что устой­чиво в Природе.

      Но «огонь» ярче там, где существование неустойчиво. Где живут, сражаются и любят те, кто способен держать свой парус под сильным ветром.

      Высокому настроению, которое не совпадает с состоянием «равновесия», нужна свобода. Но именно здесь, в «огне», и рож­дается новая красота. Которая, пронзая светом счастья глухую мглу бессмысленности «просто» жизни, ведет на крыльях к по­бе­дам. А где победы, там – как считали в древности – Истина и Бог.

      Однако полная свобода, где Т = 1 на оси R, счастья дать уже никому не может и только погружает в тоску. Или – хаос.

      От хаоса и тоски спасает хотя бы частичный отказ от свободы – как в Европе. Спасает еще талант. Бли­зость к хаосу превра­щает его в гениальность.

      Есть в Европе и нечто иное, что тоже спасает, это – движение, «радость борьбы». Однако в рассматриваемую нами философию управления красотой на­прав­ле­нием дви­жения это уже не входит. Просто потому, что там все просто. Ибо движется человеком.

      Из графика также следует, что коллапса Все­ленной, или сжа­тия-схлопывания ее в точку, где Т = 0 на оси R, – быть не может.

      Как нет спокойной вечной любви.

      Как, похоже, не существует и абсолютной смерти.

      Во всяком случае – это не совсем ноль. Как и Большой взрыв – тоже не из нуля. И оправданием создания Большого адронного кол­лайдера может оказаться не этот поиск, а – «сжатие времени». Это может стать смешной историей. Смеяться придется физикам.

 

 

СМЕШНОЕ  НАЧАЛО

 

 

 

     Середина 1950-х годов. Мартин Дойч (Martin Deutsch, 1917– 2002), профессор Массачусетского технологического института, имми­гри­­ро­вав­ший в 1935 году в США австрийский еврей, пред­ла­гает соеди­нить систему типа «бегущий луч», используемую для пере­да­чи кино по телевидению, с компьютером. Это было первое в мире предло­жение, направленное на создание сканирующей сис­темы, предназна­ченной для измерения и распознавания изо­бражений (фотоснимков ядерных событий в трековых камерах      в физике высоких энергий) при использовании компьютера.  

     О работах Дойча стало известно, и в 1957 году Объединенный институт ядерных исследований заключил хозяй­ственный дого­вор с организацией а/я 4122 в Москве (в настоящее время – Московский научно-исследовательский теле­ви­зи­онный институт – МНИТИ) на создание установки «бегущий луч» на основе электронно-лучевой трубки как головной части будущей первой – так считалось – оте­че­ственной сканирующей системы.

     Дойчу, однако, не удалось построить сканер: он не смог обес­пе­чить требуемые высокие показатели, связанные с разрешаю­щей спосо­бностью электронно-лучевой трубки (ЭЛТ), с исполь­зованием ко­то­рой решалась задача просвечивания измеряемых фотоизображений (прозрачных негативов), и точностью позици­онирования ее свето­во­го пятна. Хотя сам выбор ЭЛТ в качестве генератора сканирующего светового пятна был прогрессивным ре­шением, позволявшим отказаться от сплошного телевизион­ного растра в пользу управляемого сканирования, открывающего возможность прослеживать треки.

     Идея применения управляемого сканирования связывалась со стремлением обеспечить высокую производительность и не под­лежала сомнению: это был путь построения искусственного ин­тел­лекта на основе компьютера, и все умные люди в науке немед­ленно вступили в ряды его апологетов (защитников). Хотя произ­водительность – это всего лишь одна из характеристик системы, и потому истинное предназначение компьютера, вполне возмо­жно, заключено в чем-то другом. Например, в предоставлении интеллекту человека возмож­но­сти проникать туда, куда он до этого заглянуть не мог. Но для тех, кто властвует в науке, эти мысли выглядят уже чуть-чуть слож­ными. А большинство из не стремящихся к власти чуть-чуть боятся своих сомне­ний. И не на­прасно: для этого существуют уче­ные со­веты, следящие за сле­до­ванием коллективному строю взглядов.

     И если ученый мир открыл кибернетику, провозгласившую как цель повышение известных возможностей человека, то и извольте больше «не умничать». А для тех, кто не хотел с этим соглашаться, оставалось единственное средство – чуть-чуть хитрить. Полагаясь на время (которое бежит) и на счастливый случай (который должен успеть прийти). И в моем случае, кажется, он успел (если набраться немного смелости и хотя бы один раз заявить так, отбросив, как это делают «идущие в ногу», эти проклятые сомнения).

     И, похоже, именно не выходя из «строя» и был составлен упомянутый выше договор от 1957 года между ОИЯИ (Дубна)         и московской организацией а/я 4122. Этот договор по­па­дет мне      в руки через восемь лет, и в нем я найду один инте­рес­ный пункт: заказчик (ОИЯИ) предлагал поднять в 2 раза скорость протяжки кадров фотопленки (на которую снимались ядерные события          в трековой камере) и довести ее до возможности обра­батывать        48 кадров в секунду. С такой, как минимум, производительно­стью планировалось обраба­ты­­­вать в автоматическом ре­жиме изо­бражения на снимках.

     Когда же в 1973 году мне доведется запустить первую в СССР дей­ству­ю­щую сканирующую сис­те­му АЭЛТ-1, то окажется, что затраты вре­мени на обработку изобра­жений на одном кадре равняются 2–3 мину­там. Ошибка между теорией (пункт в дого­воре, запи­сан­­ный «стра­шно умным» и таким уверен­ным в себе физиком, доходившим в спорах до крика на других физиков и, конечно, «нефизиков») и пра­­к­тикой составит почти 10 000 раз!

     Однако даже при 3-х минутах затрат по­вы­шение производи­тель­но­сти до­стигнет целых 5-ти раз, что будет признано вполне досто­й­ным поне­сенных затрат (теперь эксперимент можно было обработать не за пять лет, а за год). А «страшно умный» пред­ставитель ОИЯИ за этот период жи­з­ни успеет вы­гнать меня из своего кабинета. «Вы уже заняли десять минут моего доктор­ского времени!» – заявит он, вы­ставляя меня. Я просил разрешения по­ехать в командировку, а он считал это суетой. Однако разрешил.

     Первая половина 1960-х годов. Не дождав­шись от Мартина Дойча успехов с применением электрон­но-лучевой трубки, уче­ный мир по­с­т­роил в 1960 году в Европейской организации ядер­ных иссле­до­ваний (ЦЕРН, Женева) механическое ска­ни­рующее устройство HPD (Hough–Powell Device). Hough и Powell были его авторами, первый – американским профессором, второй – сту­дентом-дипломником, ка­жется, Кембриджского университета.

     Это было очень красивое устройство, похожее на живое суще­ст­во: внутри у него что-то вздыхало, когда оно приступало к пе­ре­меще­нию прецизи­он­ного измерительного столика с прижа­той ваку­­­умом к его повер­х­­но­сти фотопленкой, а в полутьме поме­щения что-то начи­нало све­титься голубоватыми галогено­выми лучами.

     Основная идея профессора P.V. Hough была сформули­ро­вана им в изящной форме: «обратиться к старой доброй механике».       И механика не подвела: все проблемы, связанные с трудностями достижения вы­со­ких измерительных характеристик, оказались ре­шены. А мате­ма­тики-программисты с созданием HPD получи­ли на­конец возможность на пра­к­тике заняться реализацией идей     с по­строением искусственного интеллекта на примере распозна­вания ядерных собы­тий в трековых камерах. Что и позволило им очень скоро убе­ди­ться в том, что здесь далеко не все просто.          А может, и совсем не просто.

     После этого те, кто занимался данной проблемой, разделились на два лагеря: одни решили идти по пути комбини­рования ра­боты ком­пь­­­ютера с участием в этих работах человека (были вве­дены про­смотровые столы для измерения на них грубых «масок» ядерных событий, что означало передачу функции рас­познавания человеку-оператору), а другие, причислявшие себя к романтикам в науке напо­добие мореходов Колумба и Магеллана, приняли ре­шение посвятить свои жизни борьбе до победного конца за идеи отца кибер­нетики Норберта Винера, несущие свет будущему чело­вечества. Со временем выяснилось, что больше повезло пер­вым. А вторым пока не повезло. Хотя на дворе уже не 1960-е годы, а XXI век.

     Но так уж устроен мир: обещающих светлое будущее, в кото­ром человеку можно будет лежать на боку, те, кто имеет власть     (в том числе в науке), любят больше. Больше всего почета и де­нег на научные разработки в 1960-х годах выпало на долю тех, кто верил в искус­ствен­ный интеллект.

     И среди них на первом месте был американец L. Pless, профес­сор Массачуcетского технологического института. Он изло­жил свои идеи в 1961 году, и они заключались в следующем.

     Рассма­три­вая ядерные треки, представляющие собой кривые ли­нии, как сумму коротких прямых отрезков, он предложил имити­ро­вать с по­мо­щью электронно-лучевой трубки такой же от­резок и про­цесс ска­ни­ро­ва­ния свести к наложению («подгонке») перемещае­мого под управлением компьютера отрезка на измеря­емый трек.

     Как считал Плесс, это давало возможность поднять произво­ди­те­ль­ность обработки ядерных событий, находя сразу как ко­орди­на­ты измеряемого отрезка ядерного трека, так и его на­правление.

     Не знаю, сам ли Плесс или это были сторонники его метода, но только было объявлено, что в этом подходе заложена также другая выдаю­ща­яся идея, связанная с исследованием гипотезы о суще­ство­вании «ас­со­циативного распознавания образов». Иначе говоря – один из воз­мож­­­­ных путей построения искусственного интеллекта. После чего все осталь­ные работы в мире как бы отошли на второй план и об интеллекте разработчика стали судить по его отношению к ра­бо­там Плесса.

     О системе PEPR (Precision Encoder and Pattern Recognition Device) профессора Плесса я услышал в середине 1964 года, когда начал работать над своим проектом сканирующей системы на основе ЭЛТ. А в ноябре увидел его самого, когда он приехал на Меж­ду­народную конференцию по физике высоких энергий, проводив­шуюся в тот год в Дубне.

     Специально для этой конфе­ренции, первой подобной в СССР, в городе была построена новая гостиница «Дубна», а также про­ложена через лес новая доро­га, спря­мившая въезд на два кило­метра и ведущая прямо в центр.

     Тогда, знакомясь с различными разработками, я услы­шал не только о сканирующей системе PEPR, но также о прове­дении         в ЦЕРН работ по созданию «электронного HPD» – про­стей­шего сканера на основе ЭЛТ, предназначенного для обработки мало­форматных снимков с искровых камер и, как об этом заявляли сами авторы, «для получения опыта работы с этим капризным при­­бо­ром». А в ноябре1964-го, когда Плесс приехал в Дубну на конференцию, мне представилась возможность и увидеть его,        и услы­шать его доклад.

     Однако достать пригласительный билет на конференцию мне не уда­лось. А без него стоящие на входе в здание Лаборатории теорети­ческой физики, где проходили доклады, двое охранников никого не пропускали. Отойдя в сторону, я изучил их поведение.           Оказалось, что при задержании очередного безбилетного «зай­ца» они оба набрасывались на него, и в это время у шедших спо­койно и с достоинством билеты уже не спрашивали. Я прошел.

     Доклад о системе PEPR, работы над которой, как тогда счи­та­лось, открывали возможность исследовать линию на постро­ение искус­ственного интеллекта, вызвал аплодисменты запол­нен­ного до отказа актового зала. Мне, правда, пришла одна мысль: а как      с ис­пользованием светового штриха – главного козыря в системе – будут распознаваться места пересечения двух треков? Ведь здесь нужен был уже не штрих, а два штриха с переменным углом их пере­се­чения. Что было уже каким-то «нагромож­де­нием». Но блестящий вид профессора-американца не позволил мне высу­нуть свой нос. Да и другие тоже ничего не обсуждали,        а то­лько скром­но задавали ничего не значащие уточняющие во­просы, пони­мая, что они разговаривают с современным гением.

     (Система PEPR, построенная в Массачусетском технологиче­ском институте Л. Плессом, так никогда и не заработала. Послед­ний раз о ней было сказано нечто невразумительное в 1976 году.)

     Потом был доклад представителя Всесоюзного НИИ телеви­дения из Ленинграда (ВНИИТ). Из него я узнал, что в СССР уже построен сканер на ЭЛТ, который по измерительным характе­ри­стикам даже немного превосходит то самое «электронное HPD», которое только что запустили в ЦЕРН.

     «Сканирующую электронно-лучевую трубку какого типа вы ис­поль­зовали?» – Я решился на этот раз задать вопрос.

     «Специальную», – получил я по носу в качестве ответа.

     Тогда я не знал еще, что дама, выступавшая с сообщением           о пре­имуществе «советс­кого сканера», и в глаза не видела этой са­мой ЭЛТ. Но публикация доклада была нужна для защиты ее дис­сертации. Я поехал в Ленинград и получил извинения. И все.

     Таким было начало. Прослушав все доклады на конференции, я внес свое предложение о создании сканера. Моя идея состояла в разделении света от ЭЛТ на три оптических канала и применении в двух из них прецизионных решеток – дифракционной (отсчет координаты Х) и наклонной диагональной линии (координата Y). Это делало создание сканера простым, и я создал его – АЭЛТ-1.

 

 

 

 

 

 

 

 

Световое пятно с экрана ЭЛТ передается репродукционным объективом на фотоснимок (негатив) и просвечивает его. Далее стоит фотоэлемент. При встрече движущегося пятна с почернениями на снимке (ядерные треки и другое) на вы­ходе фотоэлемента возникает электрический им­пульс, используемый для занесения в компьютер координат X, Y точки пере­сечения. Так осуществляется сканирование. Компьютер управляет поло­жением (задает номер) каждой строки. Размер строки постоянный.

На сканере АЭЛТ-1 была достигнута разрешающая способность 1000 линий. Стоящие после объектива полупрозрачные зеркала (на снимке их не видно) формируют три параллельных оптических канала  – для фото­снимка и двух решеток. Ошибка измерений координат на стандартном кадре размером 18 х 24 мм2 составляет 10 мкм. Такие характеристики позво­ляли применять этот сканер для целого ряда задач.

Post Scriptum. «На чем он заканчивает, мы с этого только начинаем». Такими словами давалась общественная оценка созданию мной сканера АЭЛТ-1 рес­пекта­бель­ными конкурентами. И когда он был запущен в производственную эксплуатацию в 1973 году, это осталось практически незамеченным. Поскольку, начав работы одновременно со мной, они в это время начинали по-прежнему с более высокого уровня. О чем было всем известно. По ходу у меня была поездка в ЦЕРН (ноябрь 1969 года), где мы достигли показателей, не превзойденных никем до сего времени. А они продолжали и продолжали начинать. И так и остались на этих передовых позициях до конца, не уступив никому пальму первенства.

 

 

 

Фрагмент измерительного канала сканера АЭЛТ-1

 с прецизионной электронно-лучевой трубкой (ЭЛТ)

и репродукционным объективом

 

 

 

 

Еще одна смешная история.

 

     Те самые «специальные» электронно-лучевые трубки, пред­на­зна­чен­ные для применения в системах прецизион­ного сканиро­вания, о которых я спрашивал даму во время ее доклада на конфе­ренции в Дубне о «пер­вом советском сканере», изготавливались на двух оборонных предприяти­ях. Я поехал на одно из них, во Львов, имея на руках письмо с предложением – заключить договор на сумму 20 тысяч рублей (только чтобы получить ЭЛТ).

     Меня приняли и показали лежащую на столе стопку из три­дца­ти таких же писем. И спросили: почему мне должны дать трубку, при том что всем остальным было отказано? А заодно сообщили, что их годовой бюджет равен 500 тысячам рублей, что означало: со своими 20 тысячами мы им не интересны. Я попросил раз­решения по­думать.

     В течение двух дней мне удалось  узнать, что у них есть одна про­­­бле­ма. Они, два умных, но не сильных в математике еврея, при­ду­­ма­ли ори­ги­нальный метод измерения диаметра светового пятна пре­ци­зи­онной ЭЛТ с помощью регулируемой по ширине щели. Све­то­вой луч раз­во­рачивается по строке и модули­руется      с частотой элек­три­че­с­кой сети. Случайное наложение темных и светлых пятен на щель по­зволяет пой­мать момент «порогового эффекта», который совпадал с началом умень­ше­ния щели отно­сительно диаметра пятна. Но вот вопрос: сколько времени надо наблюдать по осцил­логра­фу импульсы от слу­чайных засветок про­­модулированного пятна, чтобы «поймать» их мини­мум и мак­си­мум? Их конкуренты из Ленинграда утвержда­ли, что на это надо несколько часов. Из-за чего вся идея выглядела не­лепой.

     Расчет надо было вести с применением теории вероятностей,    и я выполнил его. Получились четыре страницы длиннющих фор­мул: как и все, что связано с формулами в частных производных. Подста­вил числа и вычислил время наблюдения: всего 2 секунды.

     «Мы хотели бы предложить вам написать совместную статью. У нас есть выход в солидный журнал». – Шеф сощурил глаза.

     Я сказал, что мне это не надо. И что они могут использовать мои формулы и расчеты по своему усмотрению.

     «А чего же тогда вы хотите?» – спросил шеф. Я ответил.

     «Приходите завтра. Вы получите трубку, но здесь не все про­сто», – было сказано мне. По тону я понял: мы можем даже стать друзьями.

     На следующий день мне объяснили, что с прецизионной трубкой надо еще научиться работать. И что они могли бы обучить меня этой премудрости в течение месяца.

     «Но что мы будем иметь уже за это?» – подмигнули мне.

     Их предложение было: не 20 тысяч рублей безналичных денег, а все­го 200 рублей наличными. Трубку получу вообще бес­платно.

     Вернувшись в Дубну, я написал письмо на имя 2-го секре­таря Цен­трального комитета комсомола Бориса Пастухова, где изложил свой взгляд на целесообразность изменения системы финансирования на­у­ки в СССР, а именно: разрешить затраты в размере 1% в виде на­ли­ч­ных средств на доверии, что, как утверждалось, приведет к значительной эконо­мии государст­венных средств и сделает эффективнее выполнение работ.

    Черт ли сидел у меня за плечами, но только Пас­ту­хов при­нял меня. Быстрота его ума поразила меня.

     В свою оче­редь, описав пробле­му с получением ЭЛТ, я ска­зал, что обоб­щил ее (проблему) в виде из­ложенного в письме. Гово­рить надо было кратко, я справился, но от напряжения мои уши пылали, как костер.

     Борис Николаевич снял трубку и позво­нил председателю Госу­дар­ственного коми­тета по использованию атомной энер­гии в мирных целях (был такой в делавшем бомбы Минсред­маше) – Андрею Михайловичу Петросьянцу.

     «Тут у меня сидит один комсо­молец…» – начал он и спро­сил: стоящая ли задача – создание ска­нера? Петросяьнц под­держал.

     Так я получил на моем письме «ну очень высо­кую» визу, адресо­ван­ную в Мини­с­те­р­ство электронной промышлен­ности, а к этому – пред­ложение: перейти на работу инструктором        в ЦК комсомола.

     Пообщавшись по совету Б.Н. полчаса с инструкторами ЦК, я от предложения идти работать к нему отказался: инструк­торы за за­ля­пан­ными чернилами столами не отвечали ни на какие мои вопросы.

     А в Министер­ст­ве электронной промышленности какой-то клерк моего возраста про­сто выставил меня за порог: для него я был всего лишь дворняжкой.

     «Поработай для начала с говном», – сказал он.

     Я вернулся в Дубну и пришел к «моему» администратору, который в свое время накричал на меня за то, что я занял десять минут его докторского времени.  

    «И сколько же стоит твой львовско-одесский еврейский ва­риант?» – спро­сили меня. От нас ждали 200 рублей, я вспых­нул     и сказал: 400.

     «Иди через час в кассу и получи».

     Я чуть не упал. Впервые в жизни у меня была в руках такая огромная сумма денег, на которые можно было купить холо­дильник или пианино. При том что никто не требовал от меня рас­писки за их расход.

     На следующей неделе я уже был во Львове.

     «Мы не думали, что вы решите эту задачу. К тому же мы хотели получить 200, а вы привезли 400. За это мы обучим вас не за месяц, как обещали, а за две недели».

     В результате «шеф трубок» после опубликования «в солид­ном журнале» статьи «с большими математи­­ческими выклад­ками» по­лу­чил возможность защи­тить кандидатскую диссер­та­цию – и он ее в конце концов защитит, – а мне доста­лась заветная ЭЛТ.

     Большой рыжий парень, руководитель участка по произ­вод­ству трубок, вручая мне новенький блестящий прибор, шеп­нул, чтобы я с ней зашел в туалет. Там, проверив все кабинки, он вынул из-под полы белого халата другую такую же трубку и засунул ее в ту же длинную картонную коробку (у трубок был «хвост» дли­ной в пол­метра), но только с другой стороны.

     «Шеф велел отдать тебе плохую трубку, а я загрузил в про­извод­ство еще одну и сделал ее что надо», – так же шепо­том сказал он.

     На вахте – а это было, напомню, оборонное предприятие – коробку с трубками вскрыли, но лишь с одной сто­роны.

     Мы встретились через полчаса на улице, и я пригласил его зайти в кафе и выпить по стаканчику (в СССР все стаканчики были двухсот­грам­мовые) водки.

     «Я знаю местечко, где можно еще и дешево заку­сить, – сказал он. – Это в самом центре. Там подают мясные рубцы».

     Вернувшись в Москву, я по пути на Савеловский вокзал, откуда шел поезд на Дубну, решал: истратить ли последние пять копеек на автобус, или же пойти пешком и купить за четыре порцию винегрета?

     Палатка-забегаловка была на пересечении с Садовым кольцом.

 

«Наш паровоз, вперед лети!..»

 

     !963-й год для человечества запомнился тем, что в ноябре был убит президент Соединенных Штатов Джон Кеннеди. А для меня он стал «реперной точкой» в моей жизни в том смысле, что в один день, в октябре того года, я из рядового комсомольца неожиданно стал первым заместителем секретаря комитета комсомола нашего Объединенного института ядерных исследований. Что на практике совершенно невероятно. Но это было! А без этого мне не удалось бы пробиться на прием в ЦК комсомола, о чем рассказано выше. Правда, это так и не привело к успеху в той цели, которой я тогда добивался – получению права заплатить прямо 200 рублей за по­лучение электронно-лучевой трубки, – но без этого не было бы         и той «волны», на которой деньги эти были все-таки получены.

     А история эта действительно была невероятной. Еще в школе,     а затем в студенческие годы я фанатично – подчеркиваю – нала­живал вокруг себя спортивную жизнь. Мне нравился дух спорта,     и в школе я «выводил» наш класс на лыжах в лес. А когда стал студентом радиотехнического факультета Московского энергети­ческого института, то за три года привел созданную мной же ко­манду лыжников своего курса нашего элитного, но самого неспор­тивного факультета на пьедестал чемпиона МЭИ среди пяти­десяти курсовых команд всего Института – было такое первенство. За что меня на последнем, пятом курсе неожиданно – по предложению      с места (тогда это называлось «демократическим централизмом») – избрали в члены нашего курсового комсомольского бюро.

     И мне это даже понравилось: у власти есть какая-то тайная при­тягательность. Даже если это, как это было со мной, ничего не ме­няет и не добавляет. Но во всякой тайне заложен какой-то огонь. Этот огонь и вспыхнул в октябре описываемого 1963 года, когда    я встретил на перекрестке улиц Мира и Вавилова в Дубне, где был мой желтый трехэтажный дом, своего однокашника по МЭИ Сашу Злобина и ни с то­го ни с сего вдруг рассказал ему под настроение о своих увлече­ниях с организацией спорта. Совер­шенно не подо­зревая, что это может иметь какое-то продолжение.

     «Знаешь что? Иди ко мне в заместители секретаря комитета комсомола! – говорит мне Саша. – Через две недели будут выборы, и я дал согласие быть освобожденным первым секрета­рем. Ты бу­дешь не освобожденным от основной работы моим заместителем».

     Это было фантастическое предложение. Я опешил.

     Но в нем горел тот самый «огонь», противостоять которому не столько невозможно, сколько неправильно. Мои колебания дли­лись, насколько помнится, минут пять. Он продолжал настаивать. Я согласился.

     Два года в составе комитета комсомола ОИЯИ совпали для меня с Международной конференцией по физике высоких энергий в Дубне (ноябрь 1964 года), когда я выдвинул свое предложение по созданию будущего сканера АЭЛТ-1 и победил, и с моей «одис­сеей» по «пла­ванию» за добыванием электронно-лучевой трубки. Но в это время была и другая, параллельная жизнь, в комсомоле, где мы со Злобиным сделали немало интересного. Так, в Дубне появилась большая спортивная лыжная секция и освещенная лыж­ная трасса. Но самым ярким пятном в этой жизни оказалась для ме­ня работа летом 1965 года директором спортивно-трудового лагеря школь­ни­ков в деревне Стариково в двух десятках кило­ме­тров от Дубны, на реке, которая почему-то тоже называлась Дубна.

     Еще больший фанат спорта, чем я, Саша Злобин (ставший мас­тером спорта по туризму) организовал в 1964 году «десант» из тридцати школьников-старшеклассников, живших и работавших на колхозных полях в названной деревне. А на следующий год им было предложено довести это дело до ста человек. Договорились   о том, что для лагеря будут выделены местная школа, дом при ней и площадка для размещения армейских палаток. В школе должны были жить дево­чки, в па­лат­ках – маль­чики. Кухню, сто­ловую и туалет надо было построить самим.

     Был подобран директор, некая малосимпатичная желчная лич­ность, и он за три дня до открытия первой смены потребовал за эту работу двухкомнатную квартиру. Ему отказали, но и он тогда заявил, что работать в лагере не будет. Обратились ко мне: спасай, и я после очень сложных коле­баний, где, помню, была не­уве­рен­ность в себе и самый обыкно­венный страх, согласился.

     Опасения мои, как оказалось очень скоро, были совсем не на­прасны. В проф­союз­ном комитете, куда я пришел за решением вопросов с финан­си­рованием и выделе­нием нам грузового авто­мобиля для доставки продуктов, спросили: как дела с постройкой кухни, столовой и туалета?

     Я сказал, что, по моим планам, как только ребята приедут, то тут же и начнем стро­ить. Но выяснилось, что, согласно правилам, все это должно быть по­строено заранее. А без этого открытия лагеря и, со­ответственно, на­чала финансирования не будет.

     Но как же так? Ребят ведь уже не остановишь: по крайней мере три­дцать человек должны были приехать не из города, а из разных мест, и найти их и пре­дупредить об отсрочке дня открытия было просто не­­возможно. И ребята приехали. Что оста­валось делать?

     У меня было три рубля, и я предложил всем скинуться – кто сколько сможет. Собрали буквально по копейкам и набрали на хлеб и на соль из расчета на одну неделю. Я договорился с пред­седателем колхоза, и он в счет будущих трудодней (которыми тогда оплачива­лась работа в колхозах) выделил нам молоко            и картошку. Откуда-то появился еще зеленый лук, но я быстро разобрался, что наши орлы воруют его на огородах, и строго-настрого запретил это.

     Как оказалось, это было самое лучшее время за все два месяца. Мы работали пилами, топорами и лопатами (стройматериал пола­га­лось выдать до открытия), а вечером пели и плясали вокруг костра, играя на моей гитаре и стуча по перевернутому вверх дном ведру.

     Приехала комиссия и сказала: вот ты (это значит – я) говорил о каких-то трудностях, но мы же видим, что все построено. Отобедали, выдав на кухню свои профсоюзные суперпро­дук­ты,     и открыли финан­си­ро­вание. Я понял, как иногда противно быть директором.

     Нам выделили грузовик и четыре лодки. На лодках не столько катались, сколько сражались в морской бой. И уследить было просто невозможно, хотя я и предупреждал: без меня – ни-ни!

     Лодка, когда ее топят и она переворачивается вверх дном, может ударить бортом или даже металлической уключиной по голове. И тут важно, чтобы кто-то из взро­с­лых обязательно наблюдал за боем на берегу. Но разве же тебя будут слушать?

     Однажды нагрянула комиссия из города и сразу – на реку.         Я иду с ними, они молчат, и первое, что видим, – это как одна из лодок на­бирает воду и переворачивается под крики топящих ее победителей.

     Комиссия повернулась и тут же ушла обратно, записав в какой-то хитрый жур­нал, что я получил предупреждение. После чего за любое крупное ЧП, как мне разъяснили, я получу не меньше двух лет отсидки за решеткой. А мор­ские бои было рекомендовано запретить. Но я запрещать не стал, понимая, что комиссия больше не приедет.

     Трое молодцов выпили водки, забрались на сеновал и курят. Это грозило пожаром и их гибелью. Мне сообщили перепуганные девчонки. Я выгнал виновников на три дня домой. Но они жили и ноче­вали в лесу, а им тайно носили еду.

     Через какое-то время стало казаться, что в супе мало мяса. Но повариха клялась, что вскрывает и закладывает в суп все поло­жен­ные по норме банки тушенки. Я потребовал сдавать сначала банки мне, а их открытие поручил «выборным от народа», кото­рых меняли каждый день. Качество супа заметно улучшилось.

     По вечерам в коридоре школы устраивались танцы. Теперь       у нас были уже гитара, тромбон, саксофон, баян и настоящий ба­ра­­бан. Ре­бя­та по­просили разрешения замазать лампочку темно-синей краской.

     По­ступил донос в партком о том, что мы «практикуем танцы      в тем­ноте». Мне сообщили об этом и вызвали для отчета. Перед поезд­кой в город я попросил ребят отмыть в лампочке чистое пятнышко.

     На заседании парткома спросили про зачерненную лампочку на танцах. Я ответил, что она зачернена только частично. Это было уже непонятно: так танцы проходят в темноте или не в тем­ноте? И как зачернена лампочка, очень или не очень? Я считал, что не очень.

.    Поставили на голосование: ехать прове­рять про лампочку или не ехать? Решили незначительным большинством: не ехать.

     Мы с шофером Колей загнали мужа поварихи в крапиву, дав ему право выбора. Он выбрал мир: каждый день чистить кар­то­шку. Как-то я накрыл его играющим в карты с ребятами. На мой упрек он достал партбилет: он был выше. И стал колоть дрова.

     В августе пошли затяжные дожди, что сделало дорогу непро­ез­жей для нашей автомашины. Мы подъели все запасы, и вот настал день, когда никакой еды уже не осталось.

     А дождь все идет. Я добрался до города на велосипеде, за­грузил продуктами трех­тонную машину, и мы поехали в лагерь. В последний момент что-то под­сказало мне, и я в счет отпу­щен­ных нам денег забросил в кузов ру­лон рубероида. А по пути купил бутылку красного портвейна.

     Нам предстояло пересечь два хлипких места, которые превра­ща­лись во время дождей в грязную жижу. В первой такой жиже мы и сели. Я пошел в поле на звук работающего мотора и нашел там тра­к­тор.

     Мужик-тракторист охотно согласился «за бутылку» вытащить нас на другую сторону. Только спросил: «А можно я ее сейчас?».

     Можно, дядя. Он выпил всю бутылку.

     Но дальше была еще одна такая же преграда из жижи. Однако мужик считал, что это далеко, и ехать с нами не соглашался.          Я взял из кузова головку сыра и рубероид и предложил их ему. Мы поехали.

     Рубероид был немалой ценностью, за которую я тоже нес личную ответственность. Но наш шофер Коля был отлич­ный парень, и я мог позже что-нибудь придумать в случае объяс­нения в парткоме. К тому же никто из лагерных этот рулон рубероида,    в действительности ни по какому счету нам не нужный, не видел   и не догадывался о нем.

     Когда мы добрались до последнего, открытого участка дороги перед лагерем, была уже настоящая ночь. Дождь утих, и в раз­рыве между тучами висела полная луна. В ее призрачном свете наш тя­же­ло груженный автомобиль медленно кружил-выруливал по про­се­л­ку, веду­ще­му от деревни Веретьево с ее рубленной то­по­ром деревянной церковью XVIII века, рассекая темноту желтым светом длин­ных щупалец-фар. А навстречу нам бежа­ли голодные ребята. Я остановил машину и разрешил им разграбить ее.

     В конце августа лагерь был свернут и на месте шумной ве­селой жизни остались лишь сиротливое школьное здание и как-то сразу по­ко­сившийся под мелким осенним дождиком навес пост­ро­енной на­ми столовой. Меня пригласили в партком и объя­вили благодарность.

     «А не могу ли я попросить место в детском саду?» – спросил я.

     Оказалось, что это очень серьезная просьба. Места были дефи­ци­том, и их давали вот так, по просьбе, только заслуженным рабо­т­ни­кам. А я был простым инженером.

     Но дома было неважно: жили втроем, с женой Зоей и трехлет­ней дочерью Ирой, на мою зарплату 140 рублей, в основном на картошке и ква­шеной капусте, к тому же приходилось немного помогать бед­ст­вующей ма­тери жены. И было очень важно отдать дочь в дет­ский сад. Тогда же­на могла бы устроиться на работу.

     А так дело однажды даже дошло до край­ней черты, когда при­шлось питаться только хлебом и яго­дами в лесу. Но говорить об этом секретарю парткома не хо­телось. Я не уходил, и он, скри­вив­шись, дал согласие. Мне за эту сцену стыдно до сих пор.

     Правда, не очень.

 

Продолжение (часть 7)                       В начало страницы